— Мне было так больно, что сидя на уроках с красными глазами, мчась после пар домой, чтобы помочь прикованной к постели матери, я успокаивала себя лишь одной мыслью: это последний ураган, который смог разрушить мою жизнь, — она подошла ближе, схватила Деймона за руки и сквозь зубы продолжила: — Я готова была смириться с тем, что мой отец — первый и последний мужчина в моей жизни, который разбил мне сердце, который предал меня. Который меня никогда не любил…

Ее слезы стекали и стекали. Деймон ощущал, как бьется его сердце: удар за ударом, удар за ударом, и потом ощутил, как оно защемило предательски и заунывно.

— Я разуверила в семью, смирилась с тем, что собственного очага у меня никогда не будет и твердо была убеждена: меня больше ничто и никогда не сломит. Я стала сильной и мужественной.

Она положила ладони на его лицо, приблизилась к его уху, как Джоанна пару минут назад, и прошептала:

— И только так я выжила. Я выжила и во второй раз — когда моя мама пострадала. А теперь… Теперь у меня больше нет убеждений, потому что все, кого я любила — исчезли, потому что все, кого я хочу любить — предали.

Она отстранилась. Теперь Сальваторе казалось, что он и ее сердцебиение слышит.

Тихое, умирающее…

— А самое хреновое то, что все мои надежды тоже сдохли, как чертовы бездомные кошки! Я каждый раз свято верила, что все наладится, и каждый раз все рушилось. И теперь я не знаю, как жить дальше, потому что у меня сомнений не осталась: жизнь мне подкинет еще больший камень под ноги, чем сейчас. Раньше я теряла близких, а в будущем могу потерять себя… Скажи мне, — она усилила свою хватку, — скажи, а как не потерять себя, если все мечты и приоритеты рушатся? Если в душе образовывается пустота, которая разрастается все больше и больше? Я устала, понимаешь? — ее голос сник до шепота. — Я так сильно устала и разочаровалась, что больше не хочу имитировать жизнь и делать вид, что вчерашнее пошло мне на пользу, что завтра все будет лучше. Я не могу, понимаешь, Деймон? Не могу…

Он выдернул руки, положил ладони на мокрые щеки девушки, заставляя Елену смотреть только на себя. Во взгляде сломленной и погибающей девушки была мольба. О понимании. О сочувствии. О бессилии. Нас так сильно обвиняют в слабости, что порой мы просто боимся стать чуточку беспомощнее, а потому превращаемся в ярых циников и бездушных тварей.

Но Елена еще сопротивлялась этому. Сальваторе увидел это в ее взгляде, уловил это в ее словах и не мог не восхититься этим. По-настоящему.

— Знаешь… Я… — он запнулся. Он первые не мог подобрать слов. Видимо, обнажение чьей-то души играет сразу против обоих соперников. — Я думаю, что в жизни не видел более мужественной и сильной девушки, чем ты.

Она заплакала, но Доберман не дал Елене отвести взгляд, снова обняв ее за плечи и прижав к себе.

— И сила заключается не только в том, чтобы с улыбкой встречать трудности, понимаешь?

— А в чем тогда? — прошептала она, обнимая Деймона. Она льнула к нему, искала в нем защиты и поддержки. Сальваторе — уже в который раз? — обнял в ответ. Ее шепот будоражил его: — Скажи, в чем? Где я могу найти источник?

— В слабости, Елена. В твоей боли. Не позволь этим сукам сломить тебя, слышишь? Как не позволила своему отцу. Как не позволила мне… То, что тебя угнетает, может тебя и мотивировать. Там, на самой глубине, там, куда ты не пускала еще никого и ничто, есть ярость. Ярость — не злость, и порой это чувство способно излечить. Ярость к жизни и к ее выходкам. Ярость к близким, которые тебя предали. Унизили. Бросили и растоптали. Ярость к самой себе за собственную слабость. Сразу не получится, но… Но если ты сдашься, тогда ты действительно окажешься мерзкой и отвратительной.

Она слушала его, смотря сквозь пустоту и ощущая жизнь: колорит разноцветных бутылок, яркой одежды, запахи алкоголя, духов и сигареты, слова Деймона… Все ощущала именно сейчас, в эту самую секунду, причем не требовалось никаких усилий.

Она слушала его, тая в его руках, как любовница, как ребенок, как сестра… Она находила освобождение и стимул, находила вновь новые пути, ведущие из тупика. Это не влюбляло ее в Сальваторе, не восхищало, но роднило ее с ним. Словно они дали клятву кровью, провели какой-то необычный ритуал или сделали еще что-то очень интимное и личное… Что-то, о чем не должны знать другие люди.

Елена медленно отстранилась, собираясь задать какой-то вопрос, но он разбился вдребезги, когда девушка поймала на себе взволнованный взгляд своего собеседника. Прежние сомнения развеялись.

Найти источник. Кажется невозможным и непосильным, кажется какой-то глупой сказкой… Или новой надеждой. Или новым призрачной иллюзией.

Но так сильно хочется верить, что это правда, что девушка поддается соблазну и вновь наполняет свое сердце верой.

— Поехали домой.

Он взял ее за руку и повел за собой… И если бы он только знал, что вести ему придется ее еще очень долго! И если бы он только представить мог, что уже стал для нее зависимостью, морально подчинил ее. И если бы! Может, тогда бы он был более счастливым.

====== Глава 20. Поймать с поличным ======

1.

Он остановился в проходе, сжимая телефон в руках. Основные эмоции, которые появлялись всякий раз, когда рядом была Елена — раздражение, злоба, ярость, ненависть — стали уже настолько обычными, что Сальваторе их перестал замечать. Можно было бы списать все на привычку, на привыкание, сочувствие и прочую дрянь. Однако было кое-что, что напоминало об истинных чувствах к этому человеку и опровергало всякие предположения. Словами выразить это вряд ли удастся… Деймон лишь ощущал присутствие чего-то возле себя. Это как одинокая женщина, наблюдающая полтергейста, которая не сомневается в его существовании, но не может ничего никому доказать. Что-то, что шептало о прежних размолвках, разногласиях и ссорах. Что-то, что каждый раз доказывало неотвратимость и нетленность отрицательных эмоций к Елене Гилберт, к девушке, сидящей на постели своего врага и выжидающе на него смотрящая.

Сальваторе выдохнул, решив оставить все свои эмоции и размышления на потом. В конце концов, с кое-чем придется мириться, хочется этого или нет. Мужчина сел рядом, снова слишком близко. Кажется, близость и ненависть — необходимые компоненты взаимодействия этих двух людей.

— Дженна ждет на лестничной клетке. Она хочет встретиться с тобой. Поговорить. Убедиться, что с тобой все в порядке.

Елена отрицательно покачала головой, опуская взгляд и вжимаясь в изголовье еще больше. Она боялась взгляда своего противника, взгляда Дженны, и уж тем более никого не хотела видеть из своей прежней жизни.

— Послушай, — он научился быть слишком терпимым и внимательным. Уговаривать эту девчонку по нескольку раз на день стало уже чем-то вроде образа жизни. — Просто… Черт тебя дери, Елена!

Он бы мог снова наговорить кучу красивых слов, наобещать всего, что только можно и претвориться, что ему это не в тягость. Только он понимал одно: слова его не помогают, и когда Елена это осознает — будет почва для нового взрыва. А терзать эту девочку новыми эмоциями было бы кощунством.

Доберман отстранился, сел на самый край.

— Ты должна жить дальше, понимаешь?

— Для кого? — она сама подалась навстречу, подсев ближе. — У меня никого не осталось.

Сальваторе сжал зубы, схватил девушку за руки, резко ее привлекая к себе.

Ненависть и близость — необходимые компоненты для их общения. А что составляет фундамент? Что с самого начала было мотиватором? Стимулом? Что заставило его тогда в тот злоебучий день к ней пристать, а ее — быть такой независимой, гордой и высокомерной? Что их обоих каждый раз заставляло бросать друг другу перчатку и, не сомневаясь, принимать ее? Может, они прочувствовали, что одиноки? Что в них есть нечто общее? Схожее?

Ложь. Фундамент их безумного общения — импульсивность. Импульсивность души. Внезапные слова, необъяснимые поступки, неожиданные эмоции — это судорогами охватывает их тела. И поддаться этому опиуму так легко, так соблазнительно, так… желанно.