— Эм, нет, не надо, — она не желала смотреть на своего опекуна, боясь вновь того разряда. Сальваторе кивнул, сказал, что он пойдет к стойке взять чего-нибудь покрепче и скрылся.

Но причина его ухода была другая. Возле барной стойки сидела она: худая до безобразия с безупречной осанкой и с каким-то снисхождением во взгляде. В бесчувственном взоре отражалось высокомерие. Девушка, как кислота, растворяла все вокруг себя: настроение окружающих, напитки и шансы надеяться, что встречи с ней когда-нибудь прекратятся.

Сальваторе остановился возле девушки, заказав двойной виски. Сегодняшняя ночь — сплошная аномалия. Сюрреализм словно преследовал по пятам: какая-то нереальность общения с Еленой, ее странные замашки и приступы смены настроения, бассейн, а теперь еще и Хэрстедт. Может, это все-таки сон?

Сальваторе обернулся: Елена сидела на своем месте и глядела в никуда. Отлично, есть время для очередной словесной перепалки. Он обратил свой взгляд на Джоа. Красивая, грациозная и извращенная. От такой невозможно не потерять голову.

— Ты оставишь меня когда-нибудь в покое? — он спросил это тихо и спокойно. На сегодня у него чувств тоже не осталось. Ему хотелось скорее убраться отсюда: приходить сюда и приводить с собой Гилберт показалось уже плохой идеей. — Мы же обо всем переговорили…

— Она хорошенькая, — шатенка посмотрела в сторону несчастной, оценивающее разглядывая ее, — а главное, беззащитная. У вас получится страстный роман.

Сальваторе молчал. Подобные выпады у этой анорексички случались не раз: она вроде вела себя спокойно, а потом срывалась ни с того ни с сего. Деймон выжидающе молчал.

— Только я не думаю, что то спокойствие, которое она тебе дарит, тебя удовлетворит.

— Она дарит мне безумие, Джоа, — выплюнул Сальваторе. Его презрение в голосе и во взгляде влюбляло еще сильнее, и Хэрстедт снова переключила внимание на своего бывшего. Она всегда любила в нем его жесткость. — Ты ее совершенно не знаешь, черт тебя дери. Ни ты, ни уж тем более…

Тайлер. Деймон не договорил. Он замолчал, осознавая один ужасающий и леденящий кровь факт: он сблизился с Еленой настолько, насколько не должны сближаться враги. Глупо предполагать, что люди лучше узнают друг друга только если рассказывают друг другу откровенные истории. Нет, это лишь… Это позволяет узнать лишь внешнюю сторону человека.

Внутреннюю ты можешь познать через эмоции. Обнаженные, нескрываемые и сильные эмоции. Ты видишь слабости и желания, взгляды и приоритеты — ты видишь обнаженную душу, и таким образом уже смело говоришь, что этого человека никто кроме тебя не знает.

— Ладно, мне пора, — он взял виски, кинул купюру бармену и собирался было уходить, но Джоа резко соскочила, схватив Сальваторе за запястье. Мужчина остановился. Он внимательно оглядел бывшую и понял, что не осталось даже послевкусия. Исчезли все чувства.

— Я не надолго, — удивительно тихо прошептала она, вплотную придвинувшись к мужчине. — Мне надо сказать немного. И потом ты можешь идти к своей девочке, которая с тебя глаз не сводит.

Он посмотрел в сторону. Сконфузившись, Елена вздрогнула и тут же отвернулась. Она тоже была подавлена. Деймон отвернулся, усмехнулся, аккуратно выдернув руку из цепкой хватки. Джоа была красива, притягательна, сексуальна.

Но больше не желанна. И Сальваторе четко понимал, что эта девушка привлекает его как личность, как Джоанна Хэрстедт — человек со сложным и вспыльчивым характером, как давний друг, но не как женщина, с которой можно было бы остаться в холодную зимнюю ночь.

— Я сожалею, — она всегда очень правильно подбирала слова. Девушка обратила взгляд на своего возлюбленного, и теперь в нем Деймон увидел горечь. — Сожалею о том, что у нас все так получилось. Просто я тоже недавно думала о риторических вопросах и нашла ответ на один из них… Я писала все эти заявления не только из-за твоих срывов. Причина была еще и во мне: ощущая что ты отдаляешься, я думала только о том, что твоя ненависть вновь возродит страсть. Ну, как в самый первый раз…

Она подошла впритык, поднялась на цыпочки и, обняв мужчину за плечи, прошептала над самым его ухом:

— Это было так необычно… Ну, то, что между нами было. Я любила это, Доберман, и буду любить всегда. Буду любить нас. Буду любить тебя и все, что с тобой связано.

Она оставила поцелуй на его щеке, преисполненный страстью и обреченностью. Сальваторе и сейчас не ощутил вожделения и желания обладать, но, словно предчувствуя фатализм, словно ощущая, что эта встреча — последняя, он тоже поцеловал девушку.

Так, как целовал ее всегда. Это минутное помешательство породило иллюзию сгоревшей любви. Сальваторе сумел остановить наваждения, Джоа — тоже. Она отстранилась медленно, перебарывая нежелание и наслаждаясь мучительными нотами окончательного расставания.

Горького расставания.

— Я тоже сожалею, — произнес он, отпуская девушку из своих объятий. — И я тоже буду вспоминать…

— «Буду вспоминать» и «Буду любить» — разные вещи, — с усмешкой произнесла Джоа, беря сумочку и готовясь уйти. — Ладно, — она выдохнула, — что горевать о потонувшем корабле? Мне пора идти, а тебя заждались.

Она развернулась, сделала несколько шагов и остановилась. Сальваторе смотрел своей бывшей в спину, словно надеясь, что та обернется, дабы сказать еще что-то. Но Джоа исчезла за дверями очень скоро… И в глубине души Деймон был уверен, что эту девушку он больше никогда не увидит. Она не сказала ничего, что говорило бы о ее переезде или о ее новом романе, но больше Джоа не вернется. Никогда.

Возле дверей показалась Елена. Ее лицо было заплакано, ее поведение опять оставляло желать лучшего. Сальваторе вмиг забыл о случившимся и ринулся к девушке. Он успел перехватить ее уже в самом проходе — еще чуть-чуть, и Гиберт бы затерялась в лабиринтах катакомб. Деймон втащил подопечную внутрь и, схватив за плечи, встряхнул девушку.

— Что опять случилось? — он внимательно оглядел ее на предмет каких-нибудь телесных увечий, но не обнаружил ничего.

— Это неправильно, — она снова срывалась. Да, а избиение подействовало-то не очень… Фантазии Сальваторе был предел, и он уже не мог предположить, чем же еще реанимировать искалеченную душу. — Все неправильно. Я должна быть у себя дома, а не здесь. Я должна быть с Тайлером, а не с тобой. А ты должен быть с этой девушкой, которую любишь. А все наоборот, и это как-то ошибочно и извращенно!

Ее взгляд не мог сфокусироваться ни на одном предмете. Елена смотрела по сторонам, словно ища кого-то родного. Ощущать мир хотелось, но не получалось. Как и контролировать свои эмоции.

— Я ее не люблю, — он даже не отдавал себе отчет в том, что оправдывался. Он смотрел в глубину души девушки, которую мог уничтожить в любую секунду. В этой глубине было столько отчаяния и боли, что этих чувств хватило бы на всех людей на этой чертовой планете.

— Это не имеет значения, — она резко убрала руки мужчины со своих плеч, а потом устремила взор на него. Сейчас будет еще один отток негатива. Может, это к лучшему… Но душа обнажается еще больше, Елена становится еще слабее и беззащитнее в руках своего врага, а Деймон узнает Гилберт так близко, как ее никто ще не знал. Действительно никто. Ни отец, ни мать, ни Тайлер, ни ее подруги, если они у нее вообще существовали когда-то.

— Знаешь, что я делала, когда отец бросил нас? — она не видела ничего кроме Деймона и своей боли. И впервые мнение окружающих было неважно. Впервые Елена говорила так громко и впервые была настолько искренней. — Помимо того, что искала встречи с ним и мечтала кинуться к нему на шею? Я думала, что уж после всего случившегося все остальные невзгоды покажутся мне детским лепетом.

Слезы стекали по ее красивому лицу, даря освобождение и облегчение. Доберман зачарованно смотрел на это: на слезы, на проникновенный взгляд, на искренность и честность, он с особым вниманием слушал каждое слово своей собеседницы, как ни слушал еще никого и никогда. И, наверное, впервые, ненависть на мгновение исчезла, уступив место сочувствию и эмпатии. Без излишеств и фальшивых: «Все наладится, поверь мне». Без ненужных: «Все будет хорошо». Откровенно и мощно пульсировало сострадание, вымещая злобу и заставляя Деймона Сальваторе просто сочувствовать. Слушать. Молчать. Понимать.