Сальваторе не смел больше двигаться. Ему пришлось прирасти к тому месту, на котором он стоял. Елена, в неприлично кроткой футболке, с растрепанными волосами и до ошеломления красивыми ногами, будоражила похлеще звезд порно индустрии. Но вот только Сальваторе не испытывал ни сексуального влечения, ни чего-либо еще. В сознании пульсацией билась лишь одна мысль: слишком долго он не выходил на ринг.

— Я спрыгну, если ты не отвезешь меня, — процедила Елена, и у Добермана создалось чувство, будто сама девушка смотрит как бы сквозь него.

— Такие длинные предложения… Значит, ты идешь на выздоровление.

Ему надо было потянуть время. Он незаметно оглядывал комнату, просчитывая все свои шаги. Давно уже он не продумывал стратегию… Аж в душе что-то всколыхнулось!

— Я спрыгну! Отвези меня, черт тебя дери, к Тайлеру! — закричала Елена. Теперь неизбежна еще одна истерика. «Что ж, — подумал Сальваторе, — повеселимся».

— Прекрати хамить, — взъелась Кэрол, подойдя к Тайлеру. Правда, смотреть на сына приходилось снизу вверх, что немного ухудшало ситуацию для женщины. — Я не потерплю притон в собственном доме!

С цепей сорвались все монстры, сидевшие в сердце и Локвуда и его беспокойной матери. Тайлер вспомнил Елену, которая в это время тоже рвалась на свободу, вспомнил ее серьезное к нему отношение. В контраст к этому появились воспоминания о матери. О ее терпимости и внимании, но еще и о презрении, смешанном с насмешкой.

Парень прищурился, а потом вкрадчиво спросил:

— Что тебя не устраивает на этот раз? Она живет в моей комнате, почти ничего не ест и не выходит из комнаты! Что не так?

— Она — всего лишь грязная и паршивая потаскушка, вот что меня не устраивает!

Сальваторе отступил на шаг назад, но Елена не стала отходить от распахнутого окна. Она злобно таращилась на Добермана, не помня, почему именно ненавидит этого человека. Деймон снял кофту, откинул ее на кровать. Оставшись в одной футболке, он провел рукой по волосам, словно решаясь на что-то.

Цепи оборвались. И теперь все монстры выбрались наружу. Не успокоятся они пока не получат своего.

— Хорошо, я сейчас позвоню ему. Только выйди хотя бы в коридор.

— Ты лжешь, — прохрипела Елена в ответ, руками вцепляясь в подоконник. — Не верю тебе!

— Не веришь говоришь… Хорошо, я позвоню ему при тебе, но позволь подойти к тебе.

В качестве доказательства Сальваторе показал дисплей своего сотового, на котором светилась заветная фамилия и несколько цифр. Елене, будучи еще не совсем адекватной, — это показалось убедительным, и она кивнула.

После последней реплики в холле повисла тишина. Тайлер пытался переварить услышанную только что фразу, пытался понять, что эту фразу произнесла его мать. Его! Не получалось… И все, что испытывал Тайлер: когнитивный диссонанс, смешанный с недоумением и горечью разочарования.

— Что ты сказала?

— Что слышал! — не моргнув и глазом огрызнулась мать. — Или скажешь, что она — невинная овечка? Тогда кто ее мутозит каждый раз до потери сознания? А даже если это не ее сутенеры, то явно и не баптистское общество! Я не собираюсь терпеть ее.

Тайлер отошел на несколько шагов назад, впервые чувствуя, что его душу ошпарили. Кипяток ненависти разъедал хрупкую материю любви, и обида за чувства униженной девушки, обида за собственное чувство достоинства — это стало чем-то вроде вакцины против ненависти. На места ожогов попадали холодные капли обиды. Шипение. Остывание.

Отчуждение.

— Знаешь, кто ты? — прищурившись, промолвил Локвуд. — Конченная наркоманка, сидящая на игле чужого одобрения. Дура, все время переживающая из-за того, что о ней подумают другие.

Сальваторе, медленно продвигаясь к девушке, нажал кнопку: «Вызов» и поставил на громкую связь. Оператор известил о недоступности абонента. И пока Елена отвлеклась на то, что выслушивала уже в третий раз оператора, Деймон подошел слишком быстро. Он схватил девушку за руку, рванул на себя, потом отшвырнул в противоположную сторону от окна, закрыл окна, от греха подальше, развернулся к девушке.

— Ненавижу тебя! — прошипела она сквозь слезы. — Ты — мой самый заклятый враг отныне!

Сальваторе оскалился. Он медленно направился к девушке, не в силах больше контролировать свои эмоции и поддаваясь соблазну наконец-то овладеть этой мерзавкой.

— Не оригинально. Уже проходили.

Елена не собиралась отступать. Она смело смотрела на Добермана, остановившегося на расстоянии вытянутой руки, стараясь припомнить, что связывало ее с этим человеком. Но все словно стерли из памяти. Была только обнаженная злоба.

— Пора бы нам поговорить по душам, милая.

Звук был раньше осознания. Шипение в душе прекратилось. Вместо этого — снова ожоги. Тайлер, все еще ощущая боль от пощечины, медленно повернул голову в сторону матери. Теперь он был обескуражен полностью. Но Кэрол даже взгляд не прятала. Она была вне себя от ярости.

Горечь, обида и разочарование сменились осознанием горькой иронии. Локвуд усмехнулся, потом оглядел мать еще раз, словно ища в этом какой-то подвох. Словно думая, что мать его подменили. Усмешку заменила кривая и горькая улыбка. А потом — смех. Некрасивый, полный какого-то слепого отчаяния смех. Он наполнял пространство комнаты, он вводил главу семейства Локвудов в ступор, он лишал дара речи. Тайлер смеялся, как смеются безумные или отчаянные, готовые на все люди.

Смех и горечь в душе. Скоро это войдет в норму.

Елены была приведена в чувства тем же методом, что и ее парень. Правда, она оказалась сбита с ног. Девушка вдруг сделала глубокий вдох, чувствуя, что весь мир будто проникает в ее душу, пытается уместиться там, но шипами лишь разрывает все вокруг.

Сальваторе схватил свою подопечную за локоть, рывком заставляя подняться. Лицо горело от боли, но не успела шатенка опомниться, как получила вторую пощечину, и из груди вырвалось что-то колкое и горькое. Физическая боль стала замещать душевную.

Деймон, сжав плечи девушки, вышвырнул ее в коридор. Гилберт, больно ударившись затылком и плечом, изогнулась, а затем стала медленно спускаться по стене.

Боль пульсировала, возвращая воспоминания. Блок был снят. И теперь все стало вытекать наружу как кровь из перерезанной вены.

Тайлер утих, потом отрицательно покачал головой. Он полминуты смотрел в пол, а с его губ не сходила эта жуткая улыбка.

«Ты всегда будешь непринят, — шептало что-то внутри, — пора бы уже привыкнуть к этому».

Елена… Тоска по ней стала сумасшедшей. Локвуд засунул руки в карманы, потом посмотрел на мать.

— Мы завтра же съедим, — он вновь направился к лестнице и вновь был задержан Кэрол.

— Ты не посмеешь! — в исступлении крикнула женщина, начиная уже корить себя за вспыльчивость. Но именно в моменты ярости наша душа обнажается, и все наши импульсы — чистой воды желания, стремления, не прикрытые лестью, фальшью и двуличием. — Ты не проживешь самостоятельно с этой девкой на своей шее!

— Это уже мои проблемы, не волнуйся.

Кэрол вновь сократила расстояние между собой и своим сыном. Хвататься за пустоту — дело бессмысленное, но человек всегда особенно безумен в исступлении.

— Я желаю тебе лучшего, пойми же ты наконец, — отчаянно произнесла она, сбавляя тон голоса. — А эта девка…

— А эта девка, — перебил ее Локвуд, — нуждается в помощи так же сильно, как нуждалась бы ты, если бы у тебя не было денег, положения и богатых любовников!

Елену рывком подняли и вновь впечатали в дверной косяк. Сальваторе вышвырнул девушку в зал, где теперь ему приходилось жить, захлопнул за собой дверь. Гилберт концентрировалась лишь на двух вещах: боли и воспоминаниях. Вспышками картинки из прошлого ослепляли похлеще лучей палящего солнца. Знакомство с Деймоном, странные чувства к этому человеку, — все сразу прояснилось. Вспомнились и исчезновения Тайлера…

Потом Сальваторе отвлек от слайдов, схватил девушку за шею, прижал к стене. Синяки по всему телу сразу стали проступать сине-фиолетовыми и желтыми пятнами. Воздуха в легких катастрофически не хватало. Удушье пробуждало воспоминания о предательстве отца, о гибели матери и о первой попытке суицида.