Она, внемля каждому слову, почувствовала, что весь мир будто перестал существовать. Гипноз Сальваторе будто был реальным. Исчезло все, кроме воспоминаний о смерти сестры и отчаянии Елены.

— Сейчас дом для нее — поле для болезненных ассоциаций. Организм будет искать психологические защиты, а родные стены будут антикодами: будут разрушать те самые блоки. Смена обстановки и окружения — это первый шаг к исцелению. Это для начала. Следующее — состояние вакуума будет длиться не больше недели. Потому что появляется желание абстрагироваться и отвлечься от мрачных мыслей и кататонии. К тому же, Елена уже понемногу идет на контакт. По крайней мере, она говорит, что помнит меня, и иногда словно выныривает из потока. Если сейчас ее вернуть в прежнюю обстановку — все снова разрушится. И последнее. У вашей племянницы ко мне особые чувства, и я думаю, что именно благодаря им она и выкарабкается. Предвосхищая ваши мысли и вопросы, я сразу поясню: никаких интимных отношений у меня с ней не было и быть не может. Мы, скорее, соперники, нежели друзья или любовники. И никаких целей взять силой, изнасиловать или добиться внимания Елены я не преследую.

Что-то внутри шептало совсем другое. Особенно по вечерам. Сальваторе умел игнорировать совесть, голос разума или как оно там называется… Но собственная убедительность словно потеряла фундамент, хоть Дженна все еще была под впечатлением.

— Елена переключит весь свой негатив на меня, и ее эмоциям наконец-то найдется отток. Боль, разочарование, предательство — все это выльется ненавистью, и вся смола, которой наполнена ее душа сейчас, вытечет. Конечно, послевкусием останется опустошение и ощущение одиночества, но, по крайней мере, не будет уже отчаяния и желания наглотаться таблеток.

Он усмехнулся. Криво и неестественно, что тут же отталкивало и создавало неприятное впечатлением. Затем он достал ключи, открыл дверь и завершил свою речь:

— Все эти стадии мне знакомы, уж поверьте… Человек живуч, пока у него есть силы. Но порой сил просто не остается.

Он не стал сверлить женщину взглядом. Просто отошел, уселся на ступеньках и устремил взгляд в совершенно другую сторону. Каждому нужно время все обдумать.

Дженна стояла в дверях минуту, другую, третью. Она видела неправильность в том, что Елена живет в квартире чужого мужчины, так еще и с которым далеко не дружественные отношения…

НО:

Сальваторе нельзя было не поверить. Таким как он просто незачем лгать. Правда в лицо — вот в чем особенность людей его склада.

НО:

На аргументы Деймона не находилось ни одного контраргумента, и это также было решающим фактором.

Дженна развернулась и, пройдя мимо Сальваторе, ушла, не сказав ни слова.

4.

Уже ближе к вечеру того же дня Мередит помогла Бонни дойти до ванной, раздеться и погрузиться в теплую воду. Беннет не сразу приняла такую помощь, но в итоге пришлось согласиться.

Вода жгла места царапин и синяков, а еще медленно усыпляла дурманом и теплотой. Мередит сидела рядом, не задавая вопросов и не нарушая драгоценную тишину. А Бонни вновь погружалась в потоки своих мыслей.

Что важно для нормального стабильного душевного состояния — ощущение комфорта и уюта. А когда в последний раз Бонни чувствовала себя уютно? Съемная квартира, общежития, клубы и кабинеты колледжа не доставляли комфорта. Да и отчий дом что-то вмиг стал враждебным, хоть ни отец, ни мать больше не заостряли внимания на таком громком скандале столетней давности. Однако Бонни все равно чувствовала себя чужой и неприкаянной. Единственную помощь, которую девушка приняла от своего отца — материальную. Она проявлялась лишь в том, чтобы оплачивать съемную квартиру, — которую Бонни стала снимать чуть позже, — и коммунальные услуги. В остальном же Бонни избегала встреч с отцом, а его подарки выбрасывала, не распаковывая. На дни рождения и другие праздники отправляла сухие сообщения, а родителей навещала лишь раз в два-три месяца. На жизнь зарабатывала тем, что рисовала портреты на заказ.

И чувство уюта совсем потерялось из-за вечной погони от себя самой же. Тайлер поймал, посадил в клетку, заставляя на время остановить чокнутый бег и научиться уживаться с монстрами в душе. А теперь вот появился еще один — осознания дискомфорта и бесприютности.

— В конечном счете, мы все — скитальцы, — тихо промолвила девушка, вновь поддаваясь дурману вечера и желанию разговориться. — От одной пристани к другой, от другой — к третьей. Жизнь — поиск пристанища. Но никто его, как правило, не находит.

Мередит, до этого будто бы и не существовавшая, внимательно посмотрела на Бонни, а потом тихо сказала:

— Так, может, поиск — и есть смысл жизни?

Беннет не отводила своего взгляда от чего-то незримого, но важного. Может, она вновь вглядывалась в свою душу. Может, находилась в настолько глубокой фрустрации, что и не контролировала свои мысли вслух. Но вопрос Мередит то ли был услышан, то ли почувствовался интуитивно.

— По крайней мере, никто не говорил, что счастлив там, где родился и вырос. И поэтому желание затеряться в больших городах, дорогих квартирах или на теплых островах становится чем-то вроде золотой лихорадки.

Девушка улыбнулась, потом закрыла глаза и больше не вымолвила ни слова. Мередит тоже не стала вступать в дискуссию. Каждый вновь выбрал свою желтую кирпичную дорогу.

====== Глава 18. Развязать узлы ======

1.

Под вечер ситуация вновь стала обостряться. Кажется, депрессия Елены достигла своего апогея. Кажется, что дальше ничего не будет: только эта пустота во взгляде, только это поведение затравленного и забитого зверька, только враждебность и фрагментарность восприятия мира.

Когда Сальваторе вошел в спальню, то увидел, что Гилберт стоит возле открытого окна, из-подо лба смотрит на него и готовится то ли выпрыгнуть, то ли шантажировать. А еще утром эта девочка была вполне спокойной…

— Где Тайлер? — прошипела она. Елена плохо питалась, совсем не утоляла жажду, и сейчас появились плоды такой диеты. Голос стал хриплым и низким, словно девушка орала во всю глотку несколько часов подряд.

— Его нет в штате; кажется, это уже мы проходили, — Сальваторе сделал шаг вперед, а Елена — назад, и Деймону пришлось остановиться. Отличный вечерок получится, нечего сказать.

— Отвези меня к нему, — она прижалась к подоконнику, злобно и яростно смотря на своего давнего врага.

Сальваторе ненавидел, когда таких как он презирали и когда его пытались шантажировать. И ярость, копившаяся в душе к невесте своего лучшего друга, теперь тоже достигла своего апогея. Депрессия Елены. Ненависть Деймона. Два врага, чья вражда началась пустотой и не имела причин для объективных объяснений, теперь могут избавиться от своих эмоций.

Локвуд слышал оклики своей матери, но успешно их игнорировал. Он закрыл комнату Бонни на ключ, прошел мимо комнаты матери, чем и привлек внимание, и сейчас спускался по лестнице.

— Тайлер! Нам нужно поговорить, остановись!

Тайлер не собирался разговаривать и останавливаться. Лишь ускорил шаг.

Он любил свою мать, прекрасно понимал ее крики и скандалы, соглашался с ее мнением в ссорах, но теперь не собирался выслушивать нотации. В душе — тревога и какое-то беспокойство.

— Остановись, я сказала! — она схватила сына за запястье, успев нагнать его уже в холле шикарного дома. Локвуд выдернул руку, резко обернувшись, но идти дальше больше не было смысла. Рано или поздно этот разговор должен был состояться.

— Если ты насчет Бонни, то не трать время. Это пустой разговор.

— Ах, значит, ее зовут Бонни? — вспылила мать, разводя руками. — Спасибо, что спустя столько суток хотя бы представил ее.

Кэрол была в бешенстве, она как-то яростно смотрела на сына, начиная уставать от его постоянных выходок. Тайлер смело выдержал этот взгляд, который сопровождался молчанием.

— Или теперь ты волонтером решил стать?

— Гинекологом, мам. Гинекологом, — с насмешкой произнес Тайлер.

— Это невозможно, Елена. Иначе бы я давно это сделал.