Он не знал только одного: что сказать, чтобы успокоить. И у него не было другого выхода кроме как обнимать Елену и давать ей время для того, чтобы выплакаться и успокоиться, давать время чтобы быть слабой, чтобы ощущать себя в безопасности.
Вся истерия продолжалась минуты три-четыре — не больше. Потом девушка иссякла. Она лишь ближе подсела к мужчине, положила голову ему на плечо и выдохнула уже с облегчением. Ей тоже надоело терпеть боль и видеть кошмары. Если бы она только могла что-то изменить!..
Он аккуратно коснулся ее талии, чтобы отстранить девушку от себя, но понял, что если сейчас это сделает — последует новый срыв. Нужно просто время.
И убрать руки с ее талии почему-то не очень просто…
Сломлена и уничтожена.
— Ложись. Я буду рядом, — прошептал он, поддаваясь какому-то временному наваждению быть внимательным и аккуратным. — Ничто тебя не тронет, — прошептал он над самым ухом, а хватка на талии стала сильнее. И в сердце клокотало что-то, словно эти роковые слова — клятва, нарушение которой чревато самым страшным наказанием, какое только существует в мире. Но Сальваторе не боялся своего обещания и лишь уверенней произнес: — Ничто и никто, милая. Я всем им глотки перегрызу, ты же знаешь… Ложись.
Он ожидал паузы, молчания или ступора, но Елена отстранилась. Сальваторе убрал руки, отодвинулся, позволяя шатенке лечь. Гилберт не сводила внимательного взгляда с парня, ожидая выполнения его обещания. Он лег рядом, обнял за плечо и почувствовал, что только сейчас Елена расслабилась.
Оказывается, заставить кого-то жить не так уж легко.
Но все равно так сильно хочется быть сильным рядом с кем-то.
Так сильно…
3.
Спать удавалось урывками, если подобное вообще можно было назвать сном. Факторы, препятствующие отдыху, были разными: то просто не получалось заснуть, если и получалось, то снилась Джоанна, пребывающая в какой-то дымке и что-то кричащая о том, что собирается пересечь границу для спасения Локвуда, то Елена начинала ворочаться. Истерик, по счастью, больше не случалось за эту ночь, но тревожный сон самой девушки и его собственный, отрицательная энергетика и вечный страх за срывы — все это заставляло нервничать и препятствовало погружению в глубокое состояние покоя и сна.
Проснулся Сальваторе еще до того, как взошло солнце. Мужчина решил, что насиловать себя подобным образом он не намерен, да и смысла в таком отдыхе тоже нет.
Утро его ничем не отличалось от других. В начале — холодный, практически ледяной, душ, который заставлял сконцентрироваться только на тактильных ощущениях и выкинуть из мыслей сны и Хэрстедт, которая стала преследовать уже и по ночам. Далее завтрак: чередование кофе и никотина натощак было уже не впервой. Потрясающая комбинация, которая так к месту была после холодной воды. Разум пробудился, и чувство обеспокоенности и усталости как рукой сняло. Следом — отжимания, отработка ударов с невидимым противником в соседней комнате, другие физические упражнения. Сальваторе было наплевать, что недоедания, вредный кофе, десяток в сутки скуренных сигарет и физические нагрузки могут снова стать причиной перенапряжения или срыва. Доберман просто старался не нарушать распорядок своего дня. Или выкинуть из мыслей бывшую…
Затем — снова холодный душ. После — тяжелый рок в наушниках, который болезненно давил на барабанные перепонки, перебивая тем самым внутренние монологи и заглушая шепот в сознании… Помимо этого — тоска по дракам, желание ограбить богатеньких жителей спального района, воспоминания о лучших боях. Разгульный и криминальный образ жизни впитался в кровь, и теперь нехватка прежнего ритма жизни в виду наличия Елены отдавалась тоской и раздражением.
Девушка поднялась около семи утра, призраком прошла мимо, направляясь в туалет, потом пошла в ванную, вскоре зашумела вода… Сам Деймон понимал, что подобное не есть признак улучшения. Просто организм работает как бы на автопилоте.
Вскоре Гилберт вышла и снова скрылась в спальне. Сон сейчас являлся чем-то вроде психологической защиты. Ночью было невозможно отдохнуть, ибо темнота всегда была синонимом слова «страх», а когда все силы испиты, израсходованы — желание забыться с помощью сна вполне объяснимо.
Сальваторе оперся о дверной косяк, устремляя взор на спящую девушку, раненную психической травмой и пытающуюся выжить после обильной «душепотери».
Красивая девочка. Своенравная. Бесстыжая. Яростная. И что в ней Локвуд нашел такого особенного?
А что нашел сам Сальваторе в Джоанне? Ведь у Елены хоть фигурка стройная и ножки ровные, а у этой анорексички ничего кроме стервоза не было. Выходит, внешность все-таки не такой уж и решающий фактор. Выходит, каждый человек ищет то, что ему ближе.
Доберман закрыл дверь в спальню, вернулся на кухню, где вибрировал сотовый, оповещающий о входящем вызове. Деймон посмотрел на дисплей, поморщился, но все же ответил на вызов Дженны. Та попросила назвать этаж и номер квартиры, ибо она уже минут сорок стоит под дверью. Сальваторе предоставил нужную информацию и, открыв дверь, остался на лестничной клетке, ожидая гостью. Он закрыл дверь на ключ, руководствуясь предчувствием, появившимся внезапно.
Соммерс появилась спустя минуту. Взвинченная. Ошалевшая. И в ее взгляде были усталость, спонтанность и горечь. Стандартный взгляд для женщины, которой самой приходится плыть против течения.
— Где Елена? — прозвучал вопрос, без всякий стандартных: «Доброе утро» и тому подобного. Женщина ринулась к двери, но та была предусмотрительно заперта.
— Она спит, — спокойно ответил Сальваторе, сожалея, что не прихватил сигареты.
— Она пойдет со мной, — оповестила Дженна, оборачиваясь к Деймону и устремляя на него пронзительный взор. — Я не позволю больше оставаться ей в этой квартире.
Реакция на происходящее вполне объяснимая, и Доберман даже ожидал нечто похожего.
— Вы бы лучше одежду ей принесли. Желательно — новую, чтобы ассоциаций не было.
Женщина придвинулась к собеседнику еще ближе, внимательно вглядывалась в его глаза некоторое время, а потом сквозь зубы процедила:
— Мне нужна Елена. Верни мне мою племянницу.
Успокаивать еще одну потерпевшую Деймон не собирался, и было бы правильнее ответить просьбе, но у Сальваторе были причины для того, чтобы Елена осталась с ним. Во-первых, только так удастся рассчитаться с Тайлером и уйти в свободное плаванье. Во-вторых, закончить войну с самой Еленой и доказать ей ошибочность ее суждений, тем самым разбив ее сердце еще раз. И в-третьих, нужно было отвлечься от Джоанны. Можно было выделить и еще один фактор, который проявлялся только с наступлением ночи…
Но его Деймон предпочел не замечать.
Он засунул руки в карманы джинс, оперся о стену и стал коршуном защищать свою добычу.
— Хорошо, я открою вам дверь, Дженна, но вначале выслушайте меня очень внимательно и обдумайте мои слова прежде, чем переступить порог.
Энергетика Добермана была колоссальной. Отрицательной или положительной — не имело значения. Важно было другое: Сальваторе умел концентрировать внимание на себе. Из него вышел бы неплохой руководитель, политик или оратор, будь на то воля судьбы. Слушая этого человека, собеседник не мог сконцентрироваться ни на чем, кроме речей и эмоций Деймона Сальваторе. И Елена, и Джоа попались в ловушку чувств к этому человеку именно из-за его энергетики. И Соммерс не стала исключением.
— Самое уязвимое место человека — его семья. Я был на два года старше Елены, когда прыгнул в ту же пропасть, что и она. Разница состояла лишь в том, что я с детства привык к дерьмовым ситуациям, а она росла с комплексом принцессы, наивно верующей в то, что для нее уготовлена особенная судьба. Но жизнь одинакова для всех, неважно кто ты и кто твои родители.
Дженна хотела что-то возразить, но не смела. Сальваторе словно лишил ее дара речи.
— На тот момент я думал только о том, что станет легче, если найти выход душевной боли посредством физической. И каждый думает так же, Дженна. Для себя я нашел реализацию в драках и жестоких избиениях, Елена — в суициде. Человек становится особенно слабым, когда ему больше нечего терять. Когда его ничто не держит. И две попытки суицида вашей горячо любимой родственницы должны были вас в этом убедить…
