Острый взгляд, колкий и полный дыма. За такой взгляд не страшно пойти на гильотину. Деймон только усмехнулся и тоже отпрянул. Раньше их тянуло друг к другу, а теперь их отталкивало.

Люди не меняются в один миг. Но условия их жизни — вполне.

— Ты с ним встречалась… после твоего возвращения?

Гилберт хотела спать. Этот разговор ее душил. Ее душила жгучая необратимость и — увы! — холодная, уже остывшая страсть к Деймону Сальваторе. Они уже не в трендах. Они потеряли былой вкус. Они стали просто серыми призраками в жизнях друг друга.

— Да. Пару раз. Мы… Он любит меня.

— А ты его?

— А я — нет.

Елена ему нравилась. Он не любил ее. Он знал, что он вряд ли сможет полюбить ее. То, что было между ними — просто болезненная привязанность. Просто какая-то извращенная зависимость. Просто нездоровый интерес. Иногда влечение появляется спонтанно, иногда — беспричинно. И никакой логики здесь нет. Никаких рациональных зерен — тоже. Не все в этом мире заканчивается любовью. Не для всех отношений есть определения.

— А любила?

«Любила» жжет на языке горечью абсента, который они пили в тех катакомбах. «Любила» разбивает стекло здравомыслия и спокойствия. Нужно было закончить этот дрянной разговор. Нужно было прекратить искать смысл в том, что не имело его по определению.

— Любила, — уверенно ответила она, тоже позволяя подсознанию взять контроль над ситуацией. — И тебя — тоже. Может, это выглядело неправильно и извращенно, но это было так.

Это было не так. Деймон почувствовал то, что не испытывал уже давно — отчаяние. Ему вновь захотелось закурить. Или выйти на ринг. Или напиться. Желательно — с Тайлером. Они давно вместе не пили.

— Мне нравилось, когда ты был груб и жесток, — она смотрела в окно. Она не лгала. — Когда ты был неистов. Свиреп… Я любила в тебе эту дикость.

Вот именно. Она любила не его. Она любила его дикость. Только его дикость и его свирепость. Ей нравилась его жестокость и жесткость. Она ведь ненормальная, она ведь явно не в себе.

— А теперь мне нечего в тебе любить…

— Мне в тебе — тоже, — не оправдание, а песок в глаза. Заноза под ноготь. Язва на нёбе.

— А тебе и нечего было во мне любить, Деймон. И мне жаль, что это так.

Тайлеру было что любить в ней. Только Тайлеру, но Гилберт не рассматривала этот вариант. Ее просто выбросило на встречку, просто сбило мчащимся навстречу автомобилем. Просто переехало. Никто не виноват. С некоторыми правилами приходится просто смириться. Некоторые темы нужно просто зубрить, потому что понять их невозможно.

— Нам надо отдыхать, — заключил Сальваторе. Его мучила жажда. Его мучила усталость. Его мучила Елена. Ему больше не хотелось на нее смотреть. И выносить ее — тоже. — Шесть часов на сон.

— Конечно, — согласилась она, вновь ложась и укрываясь одеялом, отворачиваясь от него и закрывая глаза. Мертвый сон — единственный способ почувствовать себя снова живым.

4.

Ночь успокоила их, и вчерашний разговор показался ненастоящим. Чувства тоже потеряли былую остроту, а приведенные аргументы — свою мощь. Эмоции остыли, рациональность взяла верх, усталость больше не валила с ног.

Стало легче дышать.

Сальваторе разбудил девушку в два ночи. Их режим сбился, их организмы уже начали изнашиваться. Если бы у них только был выбор, они бы не стали возвращаться обратно. Они бы перестали жить с этой навязчивой идеей, что дом там, где ты родился. Они бы поняли, что не важно где ты живешь. Важно — с кем.

Девушка поднялась. Она вышла из купе, вернулась через пару минут и села напротив мужчины, подперев голову руками и уставившись сонными глазами на Деймона. Тот уже привык к таким поездкам, он быстро акклиматизировался в новых условиях. Елена, она была домашней. Она была импульсивной, но только в своих эмоциях и чувствах, а не в действиях. Вот так срываться, мчаться на другой край Вселенной — это не для нее. И глядя сейчас на эту сонную, такую тихую и такую нежную девочку, Доберман чувствовал, как его вновь начинает бить озноб. Елена смотрела на него внимательно и сонно, она даже не удивилась, когда очнулась после мертвого сна.

Елена принадлежала ему. С самого начала. С самой первой их встречи. С создания этого мира.

— Ну, говори, — произнесла она, разбивая хрусталь тишины. Осколки упали к ногами и стали переливаться в лунном свете. Почти как северное сияние.

— Мы поселяемся в мотеле, — начал Сальваторе, который был точно уверен, что Елена его слушает, но который не был уверен, стоит ли все это говорить. — Мотель — наше алиби. Ночью мы сбегаем из номера, угоняем машину…

— И нам надо будет вернуться в мотель, — девушка потянулась к бутылке воды. Им стоило позавтракать. Им стоило позавтракать вместе. Они не разу этого не делали. Только ссорились и ругались. Только вечно пытались что-то кричать друг друга, но оба сейчас понимали, что шепот — это больше, чем крик, лучше, приятнее… — Верно?

— Верно, — согласился он. Елена в порядке. Вернее, она не в себе, но она научилась принимать перемены в жизни. Она научилась примиряться с ними. Она больше не пытается вскрыться и больше не хочет терять разум. Елена, она повзрослела. Он ее воспитал. — Выселимся, а потом будем гнать до самой границы штата.

Девушка улыбнулась. Улыбнулась по-доброму. Словно что-то привлекало ее в этой поездке. Словно от нее тоже что-то зависело в ее жизни. Гилберт выпрямилась, потянулась, привлекая мертвое внимание Сальваторе, который испытывал болезненное ощущение помешательства. Ему показалось, что все это — просто плохой сон. Как тогда, в катакомбах. Елена вновь стала казаться нереальной, сюрреалистичной. Елена, которая потянулась как кошка после долгого сна и устремила свой дымный взгляд на него, прокуренного и проигранного.

— А что потом?

— На одной из точек сдадим машину, получим деньги…

И появилась проблема. Сальваторе осознал ее только сейчас. Раньше полученные деньги он и Викки вшивали в сиденья, спокойно пересекая границу, а теперь им было не во что вшивать деньги. С двумя сумками налички тоже вряд ли останешься замеченным.

— Придется звонить этому ублюдку… — Деймон забыл о своих чувствах, вновь начиная испытывать злобу. Ему не хотелось звонить Майклсону, не хотелось вообще его видеть. — Блять!

Его «блять» зато пробудило чувства в Елене. Она забыла про свою бутылку, переключив свое внимание на мужчину. На мужчину, который, может, не умел жить, но умел заботиться о женщинах. Умел оберегать их. Умел въедаться в их память белым порошком. «Блять» не отталкивало, а привлекало. «Блять» — как восклицательный знак в конце предложения, как предупреждающий знак на дороге, как красный цвет светофора.

— Ладно, — он подумает об этом тогда, когда они переселятся в мотель. Сейчас ему не хотелось забивать этим голову. Не хотелось возвращаться к мыслям о Викки и Кристине.

— Вы воровали ключи? — она обескуражила его этим вопросом. В этот момент Коул Майклсон отошел на второй план. Сальваторе посмотрел на Елену, которая задала вполне логичный вопрос. Он подумал о том, что они бы сработались. Они бы смогли найти общий язык. — Просто с ключами проще…

Деймон опустил взгляд, а потом снова посмотрел на девушку. Посмотрел несколько виновато. Ему не хотелось говорить то, зачем Донован настаивала на том, чтобы Елена поехала с ним. Ему не хотелось вникать в такие детали…

— Воровали, — лучше о ключах, чем о Майклсоне. Доберман почувствовал, что его загнали в угол. Ему больше некуда убегать. Однажды это происходит. Однажды, когда долго прячешься от себя, все равно оказываешься загнанным в угол как затравленный зверек. — Викки воровала.

Он не мог больше говорить, но вряд ли это было необходимо. Елена сама все поняла. Она прочитала это в его глазах, в которых снова таяли осколки. Девушку посетила мысль, а что будет когда эти осколки растают? Что будет тогда с его дьявольски-глубокими глазами?

— То есть мне надо будет привлечь чье-то мужское внимание, да? — еще один вполне логичный вопрос. Теперь Сальваторе ощущал себя виноватым. Виноватым перед ней. В конце концов, он тоже отравлял ее жизнь, постоянно подсыпая порох в этот пылающий костер ее души. Он тоже виноват в ее саморазрушении.