Елена была другой…

Но Викки была его женщиной. Может, не его настоящей женой, не его любовницей и не его подругой, но его женщиной, которую он обязан защитить. Деймон поднял полный злобы взгляд на Коула. Ярость в сердце достигла максимальной температуры — она шпарила, она наносила ожоги четвертой степени.

— Малышка Викки тебе ничего интересного не рассказывала о своем прошлом? Не говорила, почему ее изнасиловали? Чем она занималась до того, как стала угонять крутые тачки и сплавлять их по запчастям, делая на этом крутой навар?

Он посмотрел на Викки, которую все еще грубо держал в своих объятиях. Девушка стыдилась смотреть на Сальваторе — теперь Деймон был в этом уверен. Викки прятала взгляд, потому что знала, что недомолвки разрушают самые прочные отношения. Потому что знала, что ее дочь в опасности, и единственный кто может ее спасти сейчас ощущает себя так, будто его кинули. Потому что знала, что он спасет Кристину, а Викки окажется лишь очередной псевдоподругой, которая активно принимает помощь, но которая сама не хочет отвечать взаимностью.

Неравноценный обмен.

— Малышка Викки бросила школу в шестнадцать и укатила со своим парнем в другой конец штата подальше от назойливых родителей. Малышке Викки хотелось опасности, — он схватил ее за лицо, заставляя посмотреть на себя. «Малышка Викки» оставалась такой же податливой.

Строптивость исчезла. Шарм — тоже.

Бонни была другая.

— Этот мудак хорошенько избил ее однажды в баре, а я защитил малышку Викки. Малышка Викки не могла вернуться домой с проебанной юностью и разбитым лицом после почти готового отсутствия и скитания по городам. В таких семьях, которые бывают у меня или у малышки Викки, назад не принимают.

Он отшвырнул ее на стул. Сальваторе ощущал ярость, ощущал обиду, ощущал злобу. Ему не нравилось, как Майклсон ведет себя. Ему не нравилась податливость Донован. Ему не нравилось собственное бессилие. Ему хотелось разбить кулаки о морду этого ублюдка, ему хотелось прекратить разыгрываемый спектакль.

— Ты ведь вряд ли нас поймешь. Не в обиду конечно.

Сальваторе молчал, продолжая смотреть на Коула, на которого глядела Донован своими холодными и почти что апатичными глазами. В ее взгляде не было огня.

Джоанна была другая…

Деймон ощутил горечь, которая тут же смешалась с яростью. Он упустил Джоа, он оборвал контакты с Бонни, он отказался от Елены. Все его женщины, желающие быть с ним, были отвергнуты им. А когда он решился принять одну из них — его отвергли. Потому что Сальваторе знал все о Хэрстедт, Беннет и Гилберт. Но он ничего не знал о Викки кроме того, что она позволяла знать о себе. Сальваторе злился на Донован не столько из-за того, что она не договорила правду — каждый имеет право на секреты. Он злился на нее из-за ее покорности, из-за того, что она посадила его на цепь. Из-за того, что она его — сама того не желая — убедила в том, что Елена не была фальшивой. Она была отвратительной, мерзкой, но настоящей в любых своих эмоциях.

— Викки мне должна, а поскольку вы теперь вместе, то и ты мне должен, — Коул отодвинул стул и сел напротив Сальваторе. Деймон уже и не хотел смотреть на Викки. Он ощущал, что ярость, сливаясь с горечью, образовала такое знакомое, позабытое, но вкусное чувство.

Ненависть.

— У меня проблемы с налоговой, я укрывал налоги, но это не суть. Я знаю, как вы заработали на такой кукольный домик, и я хочу, чтобы ты сделал тоже самое для меня.

Коул снова улыбнулся. Сальваторе напивался ненавистью — разум отключался, грани стирались. В сознании пульсировала лишь одна мысль, лишь одна едкая и тошнотворная мысль — Деймон вновь станет Доберманом. Прежним Доберманом, которым всегда был. Может, он не станет снова курить или драться в катакомбах. Но он не станет больше никому вверять свою независимость. Сальваторе настолько увлекся этой мыслью, что не заметил «ты сделал» вместо «вы сделали».

— А для начала я тебе кое-что расскажу. Дело в том, что малышке Викки надо было зарабатывать как-то на жизнь, но у нее не было образования, она была несовершеннолетней, а подаваться в «дамы сердца» она не собиралась. И тогда Викки начала танцевать в тех самых ночных храмах, в которых бывают такие как ты или я. Потом она нарвалась на одного ублюдка, потом — еще на одного. Она хотела, чтобы я защитил ее, но ведь я не мог стать ей мужем, верно? Тогда она свалила, стерла все следы. Исчезла. Вычеркнула себя из мироздания. Я ее не насиловал, но ты представляешь, какой будет скандал, если я предоставлю доказательства, что у малышки Кристины мать — бывшая стриптезерша, убившая своих насильников, а ее отчим вместе со своей подругой занимался не так давно угоном автомобилей? У тебя, Доберман, скверная репутация. И у твоей женушки — тоже. Так что подумай о Кристине прежде чем принять решение.

Теперь Сальваторе понимал покорность Викки — у нее не было выхода. Она знала, что Коул ее не тронет, что с его связями ему не составит труда претворить свои обещания в реальность. Викки понимала, от кого зависит ее судьба. Понимала злобу Сальваторе. Она морально готовила себя ко всему. Такие как Викки умеют готовиться.

Сальваторе посмотрел на девушку. Она сидела, зарывшись руками в волосы и не роняя ни слова. Ненависть сменилась сожалением. Просто есть то, о чем не говорят вслух. Есть то, в чем стыдно признаться. И Бонни, и Джоанна, и Тайлер, и Елена, и Викки, и сам Доберман — все они грязные, желчные, погрязшие в своих низменных чувствах и потребностях, рвущиеся к солнцу, но каждый раз получающие лишь обломки потухших звезд. Все они имеют права злиться на весь мир.

Но не имеют права злиться друг на друга.

Потому что они похожи. Потому что они испепелены на том солнце, к которому мчались. Потому что они — лишь пародии на героических героев. Они жалкие.

— Сколько ты хочешь? — выдохнув, процедил Сальваторе. Викки же будто очнулась ото сна. Она подняла голову, уставилась на Деймона, но не могла поймать его взгляд.

— Столько же, сколько вы получали в среднем за одну машину…

— Хорошо, — вдруг быстро произнесла Викки. Сальваторе прочитал ее мысль и, быстро переведя на нее взгляд, отрицательно покачал головой. Часть его души верила, что план Донован — это выход, но разум понимал, что этот выход не слишком честный по отношению к ним самим. Если Викки осуществит задуманное и отдаст свои сбережения, тогда рухнет эта идея с фиктивным браком. Все усилия окажутся напрасными.

— Нам надо поговорить, — перебил Сальваторе. Он намеревался остановить Викки. Он сделает то, что от него требуют — он сам еще раз выйдет на дело. Но он не оставит Кристину без цента. Она не оставит без денег и Викки. — Наедине.

Коул снова заулыбался. Что-то в этой улыбке было знакомое, что-то, о чем Сальваторе позабыл. О чем уже давно не вспоминал.

— Я хочу чтобы вы оба понимали, что я не бросаю слов на ветер, а еще я хочу сказать, что Викки с тобой не поедет. Ты можешь снарядись с собой хоть целую армию — мне плевать, но Донован останется тут.

Коул поднялся. Сальваторе смотрел на него снизу вверх, но в глазах Деймона все еще плескалась ненависть. Теперь уже не по отношению к Викки, а по отношению к этому ублюдку. Деймон не знал, где Кристина, не знал, как убедить Викки не отдавать сбережения, но он был твердо намерен защитить свою семью, даже если ему придется переступить через свою гордость.

8.

Коул вышел покурить. По крайней мере, если верить его словам. В доме воцарилась мертвая тишина. Деймон посмотрел на Викки. Та смотрела на скрещенные пальцы, по-прежнему сохраняя спокойствие. У нее это чертовски мастерски получалось.

— Я не позволю те…

Он не договорил. Викки резко подскочила, отшвыривая стул, и кинулась к Сальваторе. Он тоже мигом поднялся, принимая в объятия девушку. Ненависть к Викки показалась иллюзией. Просто миражем, каким-то наваждением. Крепкие объятия говорили больше, чем сказали бы слова. Деймон старался ответить тем же. Может, Викки действительно фальшивая. Может, она была с ним несправедлива. Но она его. И он любит ее.