— Не настучит, — спокойно ответил Майклсон. — Она терпеть не может полицию. И если уж она и решится на нее, то настучит она точно не на меня, — он растянул губы в ухмылке, устремляя взгляд на сестру. Та сжимала в руке вилку и старалась сжать в руке свои разбушевавшиеся эмоции.

— Я ей ничего не сделала.

— Ты использовала ее, — отмахнулся мужчина, облакачиваясь о спинку стула, — а я дал ей то, чего у нее не было. Я дал ей жизнь. Благодарность ей не позволит пойти против меня.

— С чего ты так решил? — Ребекка приблизилась. Она напоминала рассвирепевшую и озлобленную кошку. Она фычала при любой реплике своего брата. — Твои ублюдки исполосовали ее!

Клаус потянулся за бумажником. Он не хотел больше здесь торчать, слушай капризы своей сестры, которая бесится лишь потому, что кто-то посмел затмить ее величие. Ребекка злилась, и Клаус даже радовался этому. А еще у него были дела поважнее обычных феминистских, никому ненужных распрей.

— Она меня не сдаст, — усмехнулся Клаус, — она мной дорожит, если хочешь. И знаешь, есть кое-что более значительнее твоего ущемленного себялюбия — Коул вернулся.

Майклсон положил деньги на стол, не скупясь на чаевые. Он решительно поднялся. Ребекка смотрела на него снизу вверх, как всегда это было, с самого детства. В ее взгляде все еще таяла ненависть, все еще кипели эмоции. Клаус даже подумал о том, что его сестра заразная, и ее бешенство передалось как-то и Бонни.

— Он одержим какой-то безумной идеей сделать навар, а мы оба знаем, что когда Коул заинтересован в деньгах — дела его хуже некуда, — Клаус взял пиджак, надел на него. Он выглядел элегантно, уверенно, харизматично. Женщинам такие нравятся. Жаль, что не все женщины знают, что скрыто под этой галантностью. — Так что я вынужден уйти.

Ребекка стиснула зубы, но удерживать Клауса не стала. Может потому, что знала что это бесполезно. Может потому, что привыкла со всем разгребаться сама. Но это и не имело значения. Ребекка точно знала, что она не намерена проживать свою жизнь в тени и не намерена терпеть то, как ее место под солнцем забирает какая-то туберкулезная дешевка.

Майклсон сжала вилку в руке еще сильнее — уязвленное самолюбие было горячее кипятка, опаснее яда.

И слаще вина.

Ребекка поддалась слабости.

4.

Бонни вышла из здания колледжа в следующий понедельник. Она остановилась у входа, засовывая руки в карманы и с сожалением подмечая, что тоска по сигаретам ее бьет сильнее, чем тоска по Тайлеру. Или по Елене… Осточертевшей Елене, надо сказать. Беннет решила выкинуть ее из мыслей. Она стала спускаться по лестнице, когда ее кто-то окликнул. Бонни обернулась. Она была такой искренней и живой в его глазах, словно свирепой и разъяренной Бонни никогда и не существовало. Девушка подошла к парню, остановившись на расстоянии вытянутой руки. Примерно столько нужно человеку для сохранения личного пространства. Но только не в том случае, если свое личное пространство хочется соединить с личным пространством того, кто стоит напротив.

— Деймон сказал, что ты снова сорвался, — она была улыбчивой и учтивой. Она была его. Тайлер видел это в ее глазах — видел принадлежность ему. Горькое злорадство сжало сердце. Локвуд сделал шаг вперед.

— Деймон преувеличивает, — заверил парень, останавливаясь достаточно близко по отношению к Беннет. Та не переменилась в лице, но в ее взгляде таял воск нежности. Тайлер знал это, потому что видел уже не раз такое в ее глазах. Ее глаза были отражением ее чувств. Всепоглощающих и по-прежнему бешенных.

— Не пей, — она опускает глаза, потом поднимает их вновь. Бонни ощущала, что ее тянет к этому человеку и тянет сильнее, чем когда-либо. Горькое осознание невозможности быть вместе вперемешку с безумным желанием вновь хотя бы прикоснуться стало причиной головной боли. Беннет заблокировала взбунтовавшиеся воспоминания, но не смогла заблокировать взбунтовавшиеся эмоции.

— Я не знал, что Деймон знаком с тобой.

— Никто не знал, — ответила девушка. — Да и не стоит ведь всем кричать о своих отношениях, верно?

Слова были скользкими, оба это поняли. Разговор не клеился. Паузы были долгими и колкими, чувства — сильными. Беннет ощущала лишь одно желание — желание прикоснуться. Ей бы хотелось большего, но она была бы рада получить и такой минимум.

— Деймон сказал мне, что я проебал самую сильную девушку, — Тайлер кивнул для того, чтобы убедить Бонни. Та продолжала тонуть в водовороте нежных эмоций, напрочь забывая о своем удавшемся разговоре с поклонниками и желании, чтобы Клаус увидел эту ее победу.

— Он не встречается с Еленой, ты еще можешь верну…

— Он имел в виду тебя, — перебил Тайлер. Он потерял былую наивность, былую мечтательность. Даже улыбчивость затерялась где-то среди груды забытых и сломанных игрушек. В новом Тайлере не было прежней детскости. Но это и не имело значения. Бонни любила этого парня в любом его амплуа. Она точно понимала, что приоритеты — не главное.

— Ты был прав. Деймон действительно преувеличивает.

Парень подошел к ней, слишком внезапно для нее. Обнял ее за плечо — так, чисто по-дружески. Потому что он действительно считал ее своим другом, потому что он мог прикасаться к ней, не испытывая при этом ничего, что разрывало бы ему вены.

— Ты себя не уважаешь, Бонни.

— Самоуважение никому не интересно, — она схватила его запястье, чуть сжав его. Чуть помедлив. Секунды вдруг стали более пластичными, неравномерными… Локвуд перевел колкий взгляд на Бонни. Та сбросила с себя руку парня, снова поворачиваясь к нему.

— А что интересно? — он знал, что этот вопрос глуп и неуместен. Он знал, что Бонни соглашается продолжать этот бессмысленный разговор лишь потому, что ей жизненно необходимо хотя бы посмотреть на того, кто разбивает ее сердце каждый день. Воспаленное сознание выдавало фрагменты размытых воспоминаний в хаотичном порядке. Тоска завыла в душе.

— У каждого свое. У тебя вот — Елена.

— Ты больше не общаешься с ней? — бесчувственным ударом наотмашь. Бонни отвела взгляд, она старалась сконцентрировать свое внимание на чем-то конкретном и не слишком болезненном. Девушка засунула руки в карманы, сжимая их в кулаки, с удивлением обнаруживая, что не заметила как пальцы похолодели.

— В этом мире у всего есть срок годности, — она устремила взгляд вдаль, словно пыталась найти там кого-то. — Я понимаю ее поступки. Она принимает мои. Между «понимать» и «принимать» есть разница, Тай.

Девушка взглянула на парня, собирая последние силы в кулак. Бонни хорошо выучила уроки жизни, она отлично поняла, что вынуждена быть сильной, вынуждена терпеть подругу, которая разбила их дружбу, вынуждена выносить Тайлера, который разбил ее спокойствие, вынуждена уживаться с самой собой, ведь если бы не ее пустые амбиции — не было бы ссоры с Еленой, влюбленности в Тайлера, вечных стычек с отцом, туберкулеза…

И Клауса. Его бы тоже не было в ее жизни.

Бонни-то поняла. Но принять и простить себя она по-прежнему не могла, не могла себя пожалеть. Поэтому сейчас охраняла сталь в голосе, уверенно смотрела на Тайлера и продолжала делать вид, что ее чувства к нему на деле ничего особого не значат.

— Но думаю, что у нас не получится быть подругами.

Он будто бы понимал ее, будто бы мог сказать сейчас что-то подбадривающее, что-то обнадеживающее. Блеск в его глазах был холодным, но родным. Бонни ощущала, как у нее сносит крышу, как она начинает медленно, но верно поддаться желанию поцеловать парня, которого полюбила.

Первого парня.

— У нас тоже, Бонни. Мне жаль, но…

В глазах защипало, Бонни подняла голову вверх, а потом снова посмотрела на Тайлера, натягивая улыбку. Чем шире улыбка становилась — тем становился глубже порез на сердце. Удивительно, что там еще осталось место для порезов.

— У меня ни с кем не получается, Локвуд, — она по-дружески похлопала парня по плечу. Бонни знала — Елена тоже выйдет из колледжа с минуты на минуту. Бонни отлично понимала — Локвуд приехал к ней. Девушка ощущала, как пальцы мерзнут сильнее, как слезы вот-вот выльются, — и тогда все рамки рухнут. Тогда маска сильной Бонни тоже падет.