В кафе было шумно. Стиль одежды — неофициальный. Музыка, напитки, свет софит и полная изоляция от внешнего мира. Бонни здоровалась с некоторыми посетителями, когда она шествовала со своей подругой к барной стойке. Елена не знала никого. Она даже была рада, что находится в компании незнакомцев. В конце концов, ей хотелось стать лишь тенью в чьей-нибудь жизни.

Ей хотелось вернуться к обычному ритму жизни.

Подруги остановились возле барной стояки. Бонни заказала два бокала виски.

— Я не буду пить, — тут же произнесла Елена, обращаясь к бармену, — мне стакан сока. Со льдом. Гранатовый сок.

Беннет усмехнулась — а когда это, собственно спрашивается, девочка Мальвина стала правильной? А когда это, собственно спрашивается, напитки стали столь неприемлемы?

Или они всегда таковыми были?

— Тут никто не спросит твой паспорт, — промолвила Беннет. Она поймала быстрый взгляд Гилберт, по нему она поняла — Елене здесь не очень комфортно.

— Я не хочу пить. Просто не люблю…

Бонни улыбнулась, опуская взгляд. Бармен мигом поднес два напитка. Бонни заплатила. Она снова стала сорить деньгами. Люди ведь не меняются в считанные секунды.

Елена вцепилась руками в стакан, поднесла его к губам и сделала несколько глотков. В глубине души она чувствовала неправильность — ее здесь не должно быть. Как ее не должно было быть в катакомбах той ночью в той, прошлой жизни.

Елена отставила пустой стакан. Она не любила гранатовый сок, но ей надо было разбавить приторность этого вечера горечью вкуса. Ей надо было хоть как-то взять себя в руки.

— Расслабься, — Бонни подошла ближе. — Никто тут ни за что тебя не осуждает…

— Я знаю, — ответила Елена, поворачиваясь к подруге. Во взгляде Гилберт снова была зола. Во взгляде Гилберт зола начинала дымиться — шел обратный процесс. — Я в порядке.

Она солгала, Бонни это знала. Видела. Но решила смолчать.

— Сюда пришло столько народу, — улыбнулась она, поворачиваясь спиной к столешнице и опираясь на нее. Коротенькое платьице обнажало ноги и зону декольте. Смоляные волосы рассыпались по обнаженным плечам. Серебристый цвет одеяния придавал Беннет шарм и элегантность. Елена выглядела на фоне некогда разбитой и грязной подруги жалко и потерянно.

— Даже мужчины, представляешь?

Елена тоже оглянулась. Она внимательно рассмотрела контингент, но ничего увлекательного для себя не нашла.

«Ничего или никого?», — ехидно уточнил голос в голове. Гилберт отмахнулась. Она все еще слушала записи на плеере, даже когда могла теперь читать. Однако она прекрасно понимала — выученный материал иногда лучше не повторять.

Иногда лучше начать учить что-то новое.

— Тебе надо кое с кем встретиться, — улыбнулась Бонни, отходя от стойки. — Нам всем стоит встречаться дважды, Елена. Стоит. Без всяких «потому что». Просто расслабься.

Она исчезла прежде, чем Гилберт успела что-то спросить. Девушка еще раз оглядела толпу, снова ничего — или все-таки никого? — интересного для себя не нашла. Елена вновь почувствовала тревогу, вернулась к барной стойке, решив заказать все-таки виски. Может, выпить один раз все-таки не так уже плохо?

Да, но когда она выпила в последний раз — ее накачали таблетками и уговорили толкать в клубах дурь.

Девушка предоставили бокал виски. Елена стала рыться в сумочке в поиске кошелька, когда она достала кошелек, то увидела еще одного подошедшего посетителя, чисто рефлекторно взглянула на него, а потом стала доставать деньги. Когда Гилберт уже извлекла купюру, она замерла. Она медленно подняла взгляд. Из ее рук выпали деньги, кошелек и сумка. В ее взгляде зола трансформировалась в порох — и снова стал разгораться пожар.

Он улыбнулся.

— А я думал, что ты не такая неряшливая.

Девушка сглотнула, сделала глубокий вдох — потом еще один, и еще. Она боялась сдвинуться с места. Вернее, она не могла пошевелиться — ее будто парализовало, будто тело онемело. Дар речи тоже исчез куда-то на несколько секунд.

Он нагнулся и поднял вещи. Засунув кошелек и деньги в сумку, протянул ее Мальвине. Его Мальвине. Его все еще любимой Мальвине.

— Это ведь неправда, — прошептала она, отрицательно покачав головой. — Это ведь совсем не ты.

Он улыбнулся, все еще протягивая руки с сумкой.

Елена не думала о Тайлере все это время, наверное, потому, что боялась о нем думать. Ее мучили мысли о Бонни, ее одолевала тоска по Деймону — но Гилберт знала, что если она даже их больше никогда и не встретит, они все равно будут живы. А Тайлер исчез в темноте. Исчез, хотя мог остаться, если бы Гилберт наплевала на задетую гордость.

И теперь, когда Локвуд стоял напротив с улыбкой на губах, когда Бонни в серебристом платье сказочной феей проплывала где-то среди посетителей, Гилберт испытала лишь одно — дикое отвращение к самой себе. Она мечтала быть любимой. Начитавшаяся детских книжонок, она мечтала быть любимой, как героини ее романов.

Она мечтала любить. Но не знала как. Не понимала как. Не осознавала. Она рвалась к Деймону. Она плевала на Бонни. Она позволила Тайлеру исчезнуть во мраке. Она позволила себе прыгнуть в пропасть. Она так сильно рвалась к чувствам, что не заметила, что уже задыхалась в их власти.

А теперь, только теперь, она осознавала, что пора снимать петлю со своей шеи.

Люди не меняются в считанные секунды.

Но они умеют осознавать свои ошибки.

— Мальчик мой, — сорвалось шепотом с губ. Елена почувствовала, что очень сильно хочет заплакать, но почему-то у нее не получалось это сделать. — Ты вернулся, — девушка сделала шаг вперед, разглядывая парня так внимательно, будто его не было несколько лет. Несколько сотен веков. — Живой… — улыбнулась она и, подойдя совсем близко, обняла его.

Сумка ее снова упала. Тайлер крепко обнял в ответ.

Она не любила Тайлера Локвуда. Она не могла его полюбить, потому что уже была влюблена. Потому что она не могла отдавать себя двоим людям одновременно. Потому что она не для Тайлера.

Потому что она — для пустоты. Такие как Елена — они ничьи. Такие как Елены — они не из амплуа тех принцесс, которые предначертаны для принцев. Такие как Елены — они не предначертаны ни для кого.

Она не любила Тайлера Локвуда. Она не могла его полюбить, потому что ей это не позволили обстоятельства. Но она не могла и забыть его. Перестать, запретить себе думать о нем — это было в ее силах. Но забыть — никак.

— Прости, — прошептала она, закрывая глаза и сжимая ладони в кулаки. — Я не остановила тебя. Пожалуйста, прости…

Он любил Елену Гилберт. Он не мог ее не полюбить. Не мог забыть ее, не мог перестать думать о ней.

— Ты бы и не остановила, — произнес он в ответ. В его голосе была серьезность. Серьезность, свойственная новому Тайлеру, о котором Елена ничего не знала.

— Я могла тебя остановить, — произнесла она, отстраняясь от Локвуда. Посмотреть в его глаза было страшно, но Гилберт осмелилась. Она почему-то чувствовала себя обязанной это сделать.

— И как? — он все еще обнимал ее. — Сказала бы, что мы вновь начнем встречаться? Брось, Елена. Я бы ведь все равно уехал. Даже если бы захотел тебя снова. Даже если бы я получил тебя…

В нем воспоминания их последней встречи пробудили новые желания. В Елене не пробудилось ничего. Тайлер Локвуд был в ее жизни первым мужчиной, но ничего это для самой Гилберт не значило.

Она отвела взгляд.

— Я ведь знал, кто тебе нужен…

Она отрицательно покачала головой, потом снова обняла парня, прижавшись к нему.

Она не думала о Тайлере. Она не имела права обнимать его. Но ей почему-то этого хотелось. Ощущение неправильности, самоотвращения захлестнуло сильнее прежнего — острые когти впились в кожу. Неприятная едва ощутимая боль проявила себя. На душе стало гадко.

— Прости, — прошептала она. — Пожалуйста, прости.

Он коснулся ее талии, медленно отстранив девушку от себя. Его прикосновение показалось обоим каким-то очень чувственным. Но слишком долгим. Непозволительно долгим. Локвуд убрал руки.