Но теперь новая Елена не хотела разговоров. Она хотела слушать про Космос, хотела мечтать — она надеялась, что в ее жизни все наладится. А еще Елена устала — ее клонило в сон. Она до двух ночи слушала плеер, а подъем в шесть утра мешал отдыху. Мальвина, теперь переставшая быть Мальвиной, хотела спать, слушать записи и больше не возвращаться в прошлое.

Она услышала его быстрые шаги. Она услышала, как он подвинул стул и сел рядом. Он что-то положил ей на колени, но Гилебрт не притронулась к этому. Она не хотела прикасаться больше ни к чему, что соединяло ее с прошлым.

Разве что только к этому плееру…

— Как ты себя чувствуешь?

— И что ты чувствуешь?

— Тело болит, но мне держат на обезболиваю.

— Нет, Елена. Что ты чувствуешь?

Иногда постановка вопроса определяет все, даже ценности. Елена усмехнулась, отрицательно покачав головой.

— Так, может, не будем ходить заячьими тропами, па? Давай сразу к делу.

Она ожидала более драматичного развития их отношений. Она ожидала слез, оправданий, много лишних слов. Она думала, что все будет так, как в ее книгах. Так, как в фильмах, которые она смотрела со своим отцом, до разрыва их отношений. Она уже не удивлялась, что ее ожидания не оправдывались. Она удивилась, что ее сердце даже не участило свой ритм. Она удивилась, что не испытывает страха, сожаления или тоски. Все перегорает — об этом в книгах не писали. Чувства тлены — в фильмах показывали другое.

— Ты мне снилась…

Елена легла на спину, перевела стеклянный взгляд в потолок. Гилберт по-прежнему окружала темнота. Она тонула в ней, утопала в ее мягких объятиях, нежилась в ней. И теперь, когда до операции оставалось несколько часов, когда от светы ее отделяло ничтожное время — Елена подумала о том, что когда перебарываешь страх и утопаешь в пелеринах и переливах мрака, уже и не хочешь возвращаться. Потому что так проще — не видишь тех кого любишь, — и сердце не щемит. Не видишь тех, кого хочешь любить — и все ощущения становятся ярче.

Мир приобретает осмысленность.

— После того, как тебя выпишут на следующей неделе, я хочу, чтобы у нас все стало по-прежнему.

Девушка закрыла глаза. Она подумала о том, что пора переходить на качественную литературу. Книги — это не такая уж и плохая привычка. Просто надо повысить качество. Перейти на более тяжелые наркотики, чтобы кайф был ярче.

— Я стараюсь быть вежливой и претворяться, что твое присутствие меня хоть как-то торкает. Пытаюсь претворяться, что я рада, что ты здесь, — произнесла девушка, все так же лежа на спине с закрытыми глазами. Последние часы в темноте — последние часы в Космосе. Деймон был прав — он нисколько не прекрасен. — Но я не хочу ничего о тебе знать.

— Можешь обижаться на меня сколько хочешь, — ответил отец, будто ни в чем не бывало. Он по-прежнему не считал себя виноватым. По-прежнему считал себя измученным и всеми брошенным. Раньше Елену бы это разозлило. Теперь ей было все равно. — Но я буду помогать.

— Зачем? Чтобы ставить мне свои деньги поперек горла костью в будущем? — в ее голосе сохранялось прежнее хладнокровие. Шрамы остаются. Но раны затягиваются, они перестают болеть. — Хочешь помочь — помоги Дженне, она вымотана. Купи ей машину, найми водителя, дай денег на питание.

Девушка перевернулась на бок. Ей надо было заснуть. Ей надо был расслабиться. Она не боялась операции. Она боялась снова вернуться к свету — и это было единственным, что ее тревожило.

— Ей тяжело, учитывая смерть мамы и мои выходки. А ко мне не приближайся ни под каким предлогом, пап.

Девушка устроилась поудобнее. Все прописанные в голове монологи стерлись. Все чувства зарубцевались — тоже перестали душить. Иногда боль исчезает, просто стирается временем, как ластиком. Просто испаряется. Называйте это тлением, если хотите.

— Все в прошлом. А сейчас я хочу спать.

И это была ее заключительная реплика. И это была ее последняя сцена, где она танцевала в объятиях темноты, где она согревалась в ее теплоте. Где она могла быть наедине со всеми своими страхами, пороками и желаниями.

Комментарий к Глава 40. Марцерация * аллюзия на экранизацию романа Чака Паланика «Бойцовский клуб».

====== Глава 41. Мелькают огоньки ======

1.

Когда Бонни припарковалась у кафе, Елена нерешительно на нее посмотрела. Беннет усмехнулась, вытащила ключи.

— Я не позволю тебе сбежать.

Гилберт подумала о том, что не так она хотела бы провести свой первый день выписки. Вообще, она не хотела бы провести почти весь январь в больнице. Не хотела бы выйти за неделю до начала нового семестра. Не хотела бы снова отправляться в эти пристанища, где полно народу, где полно спиртных напитков. Неприятные ассоциации вызвали паршивые воспоминания. Елена постаралась избавиться от мыслей о событиях ноября, постаралась выкинуть образ Деса и вернуться к насущному.

— Я провела почти месяц в больнице. Мне кажется, я не справлюсь.

Бонни выглядела потрясающе. Совсем не так, как раньше. И в ее взгляде было столько спокойствия, что можно было бы позавидовать. По крайней мере, Елена точно желала бы тоже обрести покой.

Ей не суждено этого. Она должна расплачиваться за то, что натворила.

— Эй, это же не экзамен. И не какая-нибудь конференция, — отмахнулась Бонни. — Просто небольшая вечеринка, вот и все. У меня для тебя сюрприз кстати.

Елена могла видеть уже неделю. Ей казалось, что мир стал выглядеть по-другому. Ей казалось, что она будто научилась смотреть на окружающую ее действительность только сейчас.

— И да, — произнесла Бонни, застегивая молнию на куртке и поворачиваясь к Елене. Гилберт почему-то упорно таращилась в лобовое стекло. — Во избежание недомолвок… Я знаю Деймона… Знакома с ним уже пять лет…

Теперь Елена медленно повернула голову в сторону Бонни. Нет, прежней злобы, прежней ненависти Гилберт уже не испытывала. Она на своей шкуре испытала, а как это — не быть услышанной. Да и не в этом дело было. Но все же Мальвина испытала шок, в очередной раз понимая, насколько мир тесен.

— Он научил меня курить. В общем, это уже и не имеет значения… Мы даже не дружим, Елена, — уверенно произнесла Бонни, внимательно вглядываясь в глаза Гилберт. — Я не претендовала на твоих мужчин.

«На твоих мужчин» прозвучало как-то надрывно. Словно Бонни было все еще больно от событий, которые случились, казалось, не в этом мире.

— Это и есть сюрприз? — произнесла Елена. Она решила, что Деймон, в сущности, «ее мужчиной» никогда и не был. Он принадлежал Джоанне, той худенькой девушке с безупречно ровной осанкой. Он принадлежал Тайлеру, тому веселому парню с альтруистическими наклонностями. Он принадлежал самому себе.

Но не ей.

— Нет. Сюрприз появится позже.

Елена кивнула и вышла из машины.

Все организовывалось в кафе «Амур» на центральной площади города. Оно проводилось как благотворительная акция для женщин, которые подверглись насилию со стороны своих мужей, братьев, отцов. Его организовала Бонни после того, как ее статьи стали иметь успех — в газеты стали писать женщины. Письма делились в основном на две категории — либо в них отражался гнев, либо вопрос: «А что нам делать дальше?». Главный редактор, некая Энди Стар, заплатила Бонни неплохую сумму за ее труд и сказала, что будет рада сотрудничать. И внезапно Беннет подумала о том, что было бы неплохо организовать благотворительный вечер — деньги, хотя бы ничтожно малые, будут собраны, газета раскрутится, Бонни получит возможность реализовать несколько своих задумок. В выигрыше останутся все.

Февраль начался с благотворительности. Февраль начался с того, что Елена вышла из больницы после почти месячного пребывания там, а Бонни снова вернулась к феминизму, пусть и трактовала его в несколько ином ключе.

Февраль начался с того, что надо было поставить точку в предыдущих предложениях. Так считала Бонни, во всяком случае. Жаль, что она забыла, что вместо жирной точки иногда получается запятая. Или многоточие. Ну, в зависимости от контекста.