— Пожалуйста, не трогай его ладно? — произнесла она, подходя к водителю, который курил у капота своей машины. Водитель оценивающе оглядел клиентку. — Я прошу тебя.

Она отошла от такси — если Тайлера нет в клубах, то где же его искать? Бонни не следила за заголовками газет. Она понятия не имела о том, что творится с Локвудом.

— Он контуженный, ты знаешь? — произнес Майклсон, на заднем фоне послышалась какая-то музыка и чьи-то крики. Наверное, он с кем-то все же разбирался.

— Это не важно, — отмахнулась Беннет.

— И ты все еще любишь его?

Девушка замерла на месте. На какие-то сотые секунды из мыслей исчез и тайлер. Бонни не ожидала этого вопроса от Клауса. Тем более — чтобы этот вопрос был произнесен в такой непринужденной обстановке.

— Спасибо, что позвонил. Мне надо его найти, — это единственное, что пришло на ум. Беннет сбросила вызов. Она не знала что делать дальше, понятия не имела, где искать Локвуда. Шальная мысль появилась внезапно — а может, его и не стоит искать? Как не стоит навещать Елену. Как не стоит возвращаться к событиям пятилетней давности. Иногда стоит просто оставить все как есть — у некоторых ситуаций нет эпилогов. Некоторые события не требуют продолжения.

Но ответ нашелся сам собой. Бонни посмотрела на сотовый, потом все же отошла от машины, села на скамейку, стоящую у остановки. Ей надо было просто сделать еще один звонок.

И узнать, та это ситуация, которая не нуждается в эпилоге, или та, для которой не лень написать сиквел.

4.

Тайлер пришел в себя к вечеру. Он не сразу понял, где находится, но это состояние было для него не в новинку. Локвуд медленно поднялся, свесил ноги с кровати и, не открывая глаз, схватился руками за голову. Его немного тошнило, болела голова, и желудок выворачивало то ли от большего количества алкоголя, то ли от недостатка пищи, то ли от совокупности этих двух факторов. Концентрироваться на физическом досуге было отличной идеей, чтобы не зацикливаться на душевном состоянии. В конце концов, физическая боль — она временная.

Локвуд открыл глаза, осмотрелся. В комнате было темно и тихо. Парень даже не сразу заметил сидящую напротив женщину, он не узнал бы ее в этом полумраке. Но он вспомнил обстановку. Кривая и горькая ухмылка отразилась на его лице. В душе ничего не дрогнуло — только защемила приятная ностальгия по детству. Тогда все было намного проще. Тогда и солнце было ярче.

Посмотрев вправо, Локвуд увидел на подносе еду и два стакана чистой воды. Он взял один и осушил его, выпив до дна. Пить хотелось сильнее всего.

Уйти из этого дома — еще сильнее.

— О тебе пишут в газетах, — произнесла Кэрол скорее со смирением в голосе, чем с упреком, который всегда был в ее речах. — Ты на первой полосе.

Локвуд поставил стакан на место. Мать его вечно упрекала в позерстве, в детскости, в неумении быть взрослым. Но Тайлер забывал о том, что Кэрол была единственной, кто заботился о нем. По-настоящему.

— Мне жаль, — сказал он, поднимаясь с кровати. Кэрол поднялась тоже. Тайлер смутно вспоминал, как она его нашла в парке, и он отчаянно пытался вспомнить, как его доставили в эту спальню. Но на ум ничего не приходило. За исключением того случая, когда в Мексике, где-то на самой границе со Штатами, они поймали того ублюдка, который сливал информацию об их акциях полиции. Воспоминания прервались — Кэрол влепила сильную пощечину. Она сделала это внезапно, неожиданно, но в ее действиях не было остервенения или боли. Скорее, смирение. Голову парня вывернуло вправо. Он почувствовал головокружение.

— Тебе наплевать на семью — это я уже поняла. Тебе наплевать на все — и это я тоже поняла. Но я не позволю тебе наплевать на свою судьбу!

Локвуд медленно сел обратно. То ли из-за усталости, то ли из-за клокочущего чувства вины перед матерью, но Тайлер не мог перечить Кэрол. Не мог огрызаться с ней. Да и к тому же, ему было нечего сказать.

Кэрол склонилась над сыном, ее ладони коснулись его лица. Щетина, красные, усталые глаза, круги под глазами — последствия недели бешеного ритма жизни. Но несмотря на такой отвратительный и жалкий вид, несмотря на испорченную репутацию, два месяца мучительных ожиданий и такую апатичную встречу — в глубине души Кэрол чувствовала облегчение. Чувствовала радость. Ее сын, ее мальчик, которого она вынашивала под сердцем, он жив. И чего может желать любящая мать? Ощущение облегчения перечеркивало злость, и у миссис Локвуд не получалось разозлиться.

— Ты ведь не будешь со мной ссориться, да? Пожалуйста, давай не будем выяснять отношения, ма…

Она села рядом, обняв его. Ей было все равно на то, что она не получала ответных объятий. Ей всю жизнь казалось, что она преодолела трудности подросткового периода жизни своего сына. Ей всю жизнь казалось, что лучше эта детскость, чем-то, с чем сталкиваются другие матеря. Но она ошиблась. Она не преодолела, не избежала трудностей со своим сыном.

— Зачем ты туда уехал? — прошептала она, не сдерживая слез. — Ты мог ведь не вернуться… Черт возьми, Тайлер!

Локвуд молчал, просто пялился в зашторенное окно и вспоминал, что когда они взяли «крота», ему пришлось столкнуться с выбором. Ему пришлось навсегда потерять трудности. В тот момент боль от разлуки с Еленой показалась не такой уж существенной. В тот момент все словно поменяло свою ценность. Тайлеру не хотелось вспоминать о Мексике. Ему не хотелось ни о чем вспоминать. И рассказывать об этом что-то — тоже.

— Все в порядке. Ничего не случилось, — запрограммировано ответил он. Ему снова захотелось пить. Головная боль стала сильнее, чем была до этого. Желудок скрутило еще сильнее. Видимо, в этой комнате суждено находиться тем, кого поломали.

— Я так ждала тебя, Тайлер!.. Я так тебя ждала…

Он — чисто из вежливости — обнял ее за плечо. Он хотел сказать: «Мам, прости, что так вышло», он хотел сказать так много, больше, чем мог бы выразить этим скупым объятием. Но словарный запас уменьшился на какие-то мгновения. Но почему-то и не хотелось объясняться.

— Я в порядке, — снова произнес он, поднимаясь и разрывая объятия. Тактильный контакт был потерян. Ровно как и духовный.

Локвуд взял второй стакан. Его тошнило. Ему надо было принять душ, надо было снова забыться где-то в закоулках этого гнилого города.

— Ты мне ничего не расскажешь, да? — спросила она, опять же, со смирением. Теперь Кэрол тоже смотрела в стену. Теперь у нее тоже не осталось слов для выражения своих эмоций. Слезы застыли на щеках. Горячими льдинками впивались в кожу и стягивали ее.

— Да нечего рассказывать, — он поставил стакан на место. Координация движений тоже была замедлена. — Все говорят на разных языках… Все борются за разные идеи. Ничего интересного.

Он повернулся и посмотрел на мать. Та смотрела на что-то, что видела только она. Они оба были в разных мирах.

— Идеи сводят людей с ума. Они начинают выглядеть жалко… В смысле люди, а не идеи.

Тайлер прошел к окну медленно, словно подстреленный; распахнул шторы. Слабый свет заходящего солнца проник в комнату, разбивая мрак. Красные глаза заслезились, но Локвуд не зажмурился. Он вспоминал другое — как был здесь с Еленой. В первый и последний раз.

— Почему ты не пришел домой?

— Боялся тебе в глаза посмотреть, — незамедлительно ответил Тайлер, потом плавно повернулся в сторону матери. В ее взгляде были смирение и усталость. Но Локвуд знал, что Кэрол не оставит его в покое. — Давай обойдемся без нравоучений? Хотя бы один раз.

Кэрол горько усмехнулась, отрицательно покачав головой, а потом встала. Когда она вскинула голову — Локвуд увидел в ее взгляде тот блеск, который видел часто. Это вызов, это готовность бороться с кем и чем угодно. Это бесстрашие. Это принятие любого результата. Отношения Кэрол с мужем угасли на пятый год их совместной жизни — с того момента Тайлер видел отца только по выходным. Чуть позже — раз в две недели, потом — раз в месяц, потом — несколько раз в год. У Кэрол стали появляться богатые любовники, она сумела стать мэром города, когда переизбираться не получалось — занималась общественной деятельностью, митингами, — да чем угодно, лишь бы зарекомендовать себя. Зарекомендовала. Богатых любовников стало чуть меньше, завистливых подруг — чуть больше. Но Кэрол умела уживаться со всем. И с гулянками своего мужа, и с капризами любовников, и с желчью подруг, и с неудачами, и с капризами сына. Она будет уживаться и дальше. Потому что натура — вторая привычка.