— Как ты?

Елена вспомнила нечто другое, что с ней случилось пару дней назад. Она слушала плеер почти каждый вечер, но зацикливалась не на мыслях о Деймоне, а на мыслях о том, что теперь все должно быть по-другому. Люди не меняются в считанные секунды.

Но они осознают, что изменились.

— Мне должны сделать операцию, — ответила Елена, — я боюсь этого.

Гилберт быстро поправлялась. Ее хорошо подлатали врачи, визиты Дженны, Мэтта и Бонни были обезболивающими для души. Единственное, что омрачало — снова возникшая между ней и ее подругой недомолвка. Мальвина знала, чем чреваты эти недоговорки. Она хотела разъяснить все акценты.

— Да это и не важно сейчас, — произнесла она, протянув руки в сторону Беннет. Бонни коснулась рук подруг. Первое касание, первый серьезный разговор после всех этих ссор и безумий — это как глоток свежего воздуха при выходе из помещения с угарным газом. — Важно то, что ты не обязана быть тут.

Елена чуть крепче сжала руки подруги. Ее глаза были стеклянными, она смотрела куда-то в сторону, как смотрят любые люди, потерявшие зрение.

Но в ее глазах не было пустоты. И Бонни видела это.

— Я сделала это не потому, что хотела заслужить твое прощение. Или как-то пришить тебя к себе. Я сделала это потому, что… Я люблю тебя, хоть слишком поздно поняла это.

У них не получалось поговорить раньше. Дженна считала своим долгом находится возле племянницы двадцать четыре часа в сутки. А когда рядом был Грейсон — Гилберт в основном молчала. Да и на тот момент, если у них и получалось остаться вдвоем, Мальвина все еще была сильно поломана.

— Ты не должна чувствовать себя обязанной. Не должна приходить сюда.

Теперь Бонни не улыбалась — Елена знала это. Их пальцы все еще были сплетены, но теперь это была чистая формальность.

— Я не была рядом, когда тебе было плохо. Ты тоже не должна. Ты хорошо выглядишь, ты бросила курить. Ты заслуживаешь большего.

— А что стало с тобой? — в ее голосе прозвучала прежняя холодность. И нет, Бонни не лицемерила, когда улыбаясь вваливалась в палату с гостинцами. Просто шрамы уродуют душу, просто они не исчезают, всегда напоминая о прошлом. — В последний раз когда мы виделись, ты меня ненавидела… А потом случилось все это дерьмо, и теперь ты говоришь что я заслуживаю большего. Так, что стало с тобой?

Елена подсела ближе, потом потянулась к Бонни и обняла ее. Ей было страшно это сделать, ей было страшнее, чем тогда, когда она лежала на дороге, в луже собственной крови и собственного бессилия. Ей было страшно, но спокойно.

— Считай, что я прозрела, — прошептала она, потом отстранилась, не получив ответного объятия и отсела на край кровати. Сладости в пакете были забыты.

— Уходи, Бонни. Уходи.

Между ними были стерты недомолвки, недоговорки и прочие «не». Но легче не стало. Иногда пленка, которая образуется между нами, остается, даже если мы во всем признались, даже если мы все признали, она все равно остается. Световые километры остались непреодолимы. Слова не значат ничего. Все, что было, уже не стереть ластиком, поэтому нам так тяжело порвать эту пленку.

— И что теперь с тобой будет? — спросила Бонни. Она чувствовала боль на сердце, но не такую сумасшедшую как раньше. Не такую безумную. Просто едва уловимая горечь от осознания упущенных возможностей.

— Ничего, — пожала плечами Мальвина. — Теперь — ничего.

— А с нами?

Елена бы посмотрела на подругу, чтобы увидеть ее взгляд. Но видеть глаза не было нужно. Гилберт и так знала что в них отражалось — сожаление, обида, прощение и прощание.

Это — последняя глава их дружбы.

— Мне кажется, все наладится. Не знаю, но так должно быть.

Бонни тоже подсела к Елене, тоже обняла ее, и теперь их объятия были ответны. Они вернулись друг к другу. Спустя стольких событий, спустя огромное количество упущенного времени, они вновь вернулись друг к другу.

Они заново познакомились.

— Выздоравливай, — прошептала Бонни. От нее пахло ароматом яблок — какие-то приятные и свежие духи. Новая Бонни была ласковой и терпкой на вкус. Новая Бонни нисколько не походила на ту бунтарку, которой она была раньше.

Люди не меняются в один миг. Но ты понимаешь, что они никогда не станут прежними.

— И ты тоже, — прошептала в ответ девушка. Это — титры их дружбы. «В главных ролях…». Это — заключительный аккорд.

— Уходи.

Бонни отстранилась от Елены, схватила сумку и быстро поспешила к выходу. Иногда сказать «уходи» — единственный способ сказать «ты мне нужна». Иногда прощание — лучший способ заново узнать друг другу. Иногда просто не получается продолжить существовать вместе. Иногда стоит просто уйти, оставив на память несколько фотографий и сладостей.

Иногда все заканчивается — Елена знала это, потому что так писали в книгах.

Только на сердце все равно горько… Об этом книги умолчали. Они ведь годны лишь для определенных контекстов.

3.

Когда Бонни вышла из больницы, она вытерла слезы, на несколько секунд остановившись у выхода. Она бросила курить, но не бросила чувствовать боль от разлуки так же ярко, как и раньше. Она бы хотела остаться. Хотела бы сказать что-то в стиле: «Кто прошлое помянет, тому глаз вон», но она не могла.

Потому что помнила, до чего ее довело молчание и глухота лучшей некогда подруги. Да, они будут по-прежнему сидеть на парах вместе, когда кончатся каникулы. Они будут общаться, созваниваться. Но дружбы больше не будет. Во всяком случае, такой, как раньше.

«Если она вообще была», — шепнул голос в голове, но Беннет знала, что он ошибается. Если бы дружбы не было — тогда бы все было намного проще. Елены бы не бросилась под машину, Бонни не испытывала угрызений совести от того, что стала камнем преткновения в ее общении с Тайлером.

Девушка сделала глубокий вдох, потом — выдох, спустилась с лестницы. Утром она получила звонок из редакции, в которую отправила свою статью — статью напечатали, и теперь Беннет может получить небольшую выручку за свой труд. «Мы такого давно не публиковали, — сказала женщина, которая представилась главным редактором, — в том смысле, что не писали трезвых мыслей без фанатизма и пустословия». Бонни не могла поделиться своей радостью ни с кем, с Еленой — тем более. Потому что какой бы сукой она не была в прошлом, в ее словах была толика правды — увлечение феминизмом Беннет сыграло со всеми злую шутку.

Девушка направилась в редакцию. Ей были важны не деньги. На самом деле, ей хотелось напечатать еще что-нибудь. Нет, не с целью саморекламы или построения нового движения. Ей просто хотелось разбить стереотипы, поделиться тем, что душит. Она ведь точно знает как это — задыхаться в бессилии. Верить в лживость правды. Думать, что никто не понимает, о чем ты говоришь…

У Бонни зазвонил телефон, когда она переходила дорогу. Быстро преодолев остальную часть дороги, Беннет остановилась на бордюре и достала сотовый из сумки. Она знала этот номер. В последний раз этот абонент звонил ей еще в декабре.

— Я тебя слушаю, — произнесла она, вновь направляясь вперед, к редакции.

— Ты знаешь, что твой Ромео вернулся? — послышалось на том конце провода. — И он избил одного бармена в моем клубе.

Бонни остановилась. Клаус звонил ей исключительно по делу. Беннет знала — такие люди созданы лишь для дел, для бизнеса, для криминала. У таких людей в крови пульсирует апатия к страстям. В жизни таких людей нет места для жалости и сочувствия. Клаусу подкинули вещдок — он вышел и наказал обидчика. Клауса спасли из аварии — он вышел из больницы и наградил своего спасителя. Клаусу нанесли ущерб — Бонни предполагала, чем это может закончиться.

— Хорошо, — выдохнула она, — скажи мне, в каком он клубе, я за ним приеду.

Она развернулась в сторону остановки — там стояло такси. Бонни забыла про редакцию.

— Его нет в клубе, я не знаю, где он. Но лучше бы ему не появляться мне на гааза.

Беннет зашагала еще быстрее. У нее из головы выветрилась не только редакция — забылись и Елена и прощание с ней.