— Я не могу понять.

— Ты не все достала.

Она снова взяла коробочку, вытащила из нее какие-то провода. Коробка упала на пол. Но девушка даже не потянулась к ней.

— Ты же любишь читать, — он взял из ее рук предметы, — но сейчас не можешь…

Потом он протянул этот подарок снова ей. И только сейчас Елена догадалась, что в ее руках плеер, которая по размерам был чуть больше ее прежнего плеера, потерянного в окрестностях того города, в котором тоже успела изрядно нагрешить.

— Я не знал, какие ты книги предпочитаешь… Вернее, какие романы о любви, поэтому решил скачать что-то нейтральное.

Он подсел ближе. Его левая рука оперлась о кровать за спиной девушки, а правая дотронулась до пальчиков Елены. Та не дрогнула, но замерла. Она все еще ощущала спокойствие, все еще не чувствовала ни ненависти, ни презрения, ни благодарности, ни азарта, ни страсти. Но его слишком близкое присутствие вызывало смутные воспоминания. В психологии это называют приобретенным рефлексом.

Деймон надавил пальцами на пальцы Елены, перемещая их на кнопку, которая была расположена сбоку.

— Это включение, — пояснил он, тем самым оправдывая свои действия. Потом их пальцы переместили на экран. Справа от экрана был джойстик, а вокруг него располагались еще четыре кнопки. Елена осязала это, стараясь запомнить то, что ей рассказывали. — Клавиши вверх и вниз — это громкость. Вправо и влево — это перелистывание аудиокниг. Джойстик воспроизводит и останавливает запись.

Он снова перемещает ее пальчики на боковую сторону плеера.

— Тут про космос. Про планеты, звезды и дальние миры… — хрипловатые нотки его тембра возвращали в события, которые произошли в исповедальной.

Два месяца! За это время можно совершить революцию, начать войны, уничтожить соперников и даже выучить какой-нибудь иностранный язык при желании. У них получилось вышвырнуть прежние эмоции, пережить и преодолеть предубеждения. Но чувства остались прежними, хоть сердца отбивали ровный ритм.

— Про Венеру очень много. Это интереснее и полезнее.

Ее рука была в его руке. Девушка выдохнула, расслабилась и прижалась к его плечу. Она ощущала слабость во всем теле, но только сейчас понимала, что прежняя скованность покидает ее тело.

— Спасибо. И за плеер тоже.

Он больше ничего не произнес. Он не мог пообещать прийти еще раз, потому что не собирался этого делать. Он не мог так быстро уйти. И теперь тишина им казалось не такой давящей. Они оба решили ею наслаждаться еще минуты две. После этого им снова надо будет разойтись, ведь у него своя жизнь, у нее — своя. У него свой мир, у нее — тоже. Они выяснили все отношения. Теперь окончательно.

3.

Бонни вставила ключ в замок, а потом замерла. Она не увидела его, хотя не заметить Тайлера было сложно. Она почувствовала его. Она знала этот взгляд. И улыбку эту знала. Иногда материал запоминается, даже если мы не прилагаем никаких усилий. Приобретенные рефлексы снова давали о себе знать после стольких недель тренировок.

Недели, — иногда они могут быть поучительнее вечности.

Девушка повернулась вправо. Он стоял у стены, засунув руки в карманы. Улыбка была той же что и раньше. Было только одно отличие — во взгляде улыбки не было.

— Как ты нашел меня?

Он отошел от стены, подошел к Бонни. Она чувствовала то же, что ощущала ее подруга при встрече со своим осколком прошлого — сердце бьется ровно, дыхание не спирает, а пульс не учащается. И только одно, едва ощутимое чувство — неверие.

— Ты уверена, что хочешь знать именно это?

Девушка выдохнула и только сейчас почувствовала, что ее сердце пустилось в бешеный пляс. Бонни оглядела Локвуда с ног до головы и с головы до ног.

— Вот же чертов засранец! — произнесла она. Его улыбка стала еще шире.

— Ругаешься ты все еще омерзительно.

Девушка подошла к нему, положила ладони на его лицо, словно тактильная близость могла разбить неверие.

Беннет не смотрела новости, не читала газет, но не было и дня, чтобы она не подумала о том, как там он, мальчик с альтруизмом в крови, для которого важен процесс. Для которого важны ощущения и чувства, а не смыслы и конечные станции.

Бонни прижалась к парню, обнимая его и испытывая то чувство, что испытывает любой путник возвращаясь из утомительного отпуска домой. Девушка почувствовала ответные крепкие объятия. Не важно, кого они любили в прошлом. Важно что в настоящим они встретились, будто знали друг друга.

Иногда нас лишают любви и семьи. Иногда ты — просто такой же как и все, не имеющий права на уникальную историю жизни. И взамен тебе швыряют что-то не менее важное. И взамен ты понимаешь, что именно эти объятия самые теплые и самые важные. Самые нужные и самые родные.

Девушка отстранилась, улыбнулась, снова вглядываясь в глаза Локвуда и пальцами впиваясь в его плечи.

— Ты отлично выглядишь, Боннита, — произнес он. Он, тот мальчик Тайлер, который подпевал радио и задавал тупой вопрос: «Грустишь?».

— Да, меня подлатали… — прошептала она, все еще стоя на лестничной клетке. А Тайлер (хоть у него не было нарицательного имени) тоже не собирался просто так погибать. По крайней мере, он борется за жизнь и все еще наслаждается ею. Иначе как объяснишь его такое теплое возвращение?

— И кто же?

— Это не имеет значения, — незамедлительно ответила она, отстраняясь от парня и хватая его за руки. — Нам надо поговорить. Пошли…

И она пошла к двери, радуясь тому, что предварительно вставила ключ — сейчас она вряд ли бы попала в замочную скважину.

Десятью минутами спустя они сидели в гостиной. Сидели близко друг к другу, но в этой близости не было ничего, в чем их можно было бы обвинить. Бонни была рада видеть его. А Тайлер знал это. Знал, к кому точно может прийти просто так, посреди дня, без предупредительных звонков, без писем и сообщений.

— Значит, о Мексике ты мне ничего не расскажешь? — спросила она. Бонни была совершенно иной. В ее взгляде было спокойствие. В ее улыбке была искренность. И никакого исступления, никакого безумия. В последнюю их встречу она выглядела отвратительно. А теперь будто сошла с обложки журнала. Теперь будто сбежала из какого-то модельного агентства.

— Ничего интересного, — пожал плечами Тайлер. — Одни кричат об анархии, другие — о том, что Штаты не имели права вмешиваться. Третьи во всем винят масонов…

— Мы поменялись местами, да? В том смысле, что теперь ты скрываешь о себе правду…

Тайлер удобнее расположился на диване. Он выглядел также как и раньше — никаких шрамов, никаких увечий или татуировок. Да и улыбка почти не поменялась. Только опрятность прилежного мальчика куда-то делась. Только теперь он не совсем соблюдал правила дорожного движения и окончательно перестал появляться дома.

— Почему ты не поехал домой? — спросила она, задумываясь о том, что надо предложить ему поесть — он ведь выдохся, наверное, совсем. Но она сделает чуть позже, сейчас ей просто хочется не потерять зрительного контакта.

— Не хочу, чтобы мать смотрела на меня, — произнес он, беря в руки свой рюкзак и извлекая оттуда бутылку спиртного — Бонни даже не обратила на это внимание. Тайлер был важнее, чем его привычки. — Мне жаль, что я вне планово уехал.

— Семья — это то, что дано не каждому. Ты бы берег ее.

Он внимательно посмотрел на нее, на Бонни, которая точно знала цену семье, точно знала цену человеческим отношениям и точно могла дать совет. Или, по крайней мере, произнести очевидные факты.

Ее двухкомнатная квартира, которую снимала Бонни, была расположена на самом верхнем этаже, так что сверху никто не мешал, топая ногами и шумя пылесосом. Да и сама квартирка была отремонтирована в стиле хай-тек, и небольшая площадь уже не имела значения в сравнении с ремонтом. С шикарным ремонтом.

Шикарная Бонни в шикарной квартире. Бонни, без ненависти во взгляде и безумия в душе. Новая Бонни была притягательнее, красивее, от нее не несло сигаретами и алкоголем. Новая Бонни нравилась больше, чем прежняя.