Курт думал, что умрёт, потому что слишком велико было удовольствие, которое он чувствовал каждый раз, когда Блейн задевал его простату, и двигаясь таким образом, он делал это практически при каждом новом погружении.

И потом… Блейн удивил его, когда, снова подхватив за поясницу, заставил вернуться к позиции, с которой они начали.

– Ты ещё не забыл своего имени, мне кажется, – прошептал он прямо в его ухо. – Я хочу смотреть, как ты двигаешься, Курт. Хочу видеть, как ты трахаешь себя моим членом.

И Курт его удовлетворил.

Насаживаясь на него с тем же жаром, что и прежде.

Эта позиция позволяла более глубокое и, некоторым образом, более ощутимое проникновение.

Блейн провёл ладонями по его спине и позволил Курту задавать ритм.

Это было именно тем, чего Курт хотел – видеть его таким, чувствовать его именно так внутри себя.

– Двигайся для меня, Курт, люби меня, как всегда должен был! – сказал Блейн, с оттенком злости в голосе, которая испугала Курта.

Но он не стал останавливаться, чтобы задаться вопросом о смысле этих слов.

Он сделал так, как Блейн просил.

Глядя на собственное отражение в экране телевизора, он почувствовал себя свободным, чего давно не случалось.

Ни единой мысли, ни чувства вины.

Только желание и его удовлетворение.

Он кончил вместе с Блейном, впервые.

И когда, измученный, он упал на него, то сделал это с осознанием того, что во всём этом никогда не могло бы быть ничего неправильного.

Как только он немного пришёл в себя, всё ещё лёжа на нём, Курт медленно очертил пальцами контур его лица, пока Блейн осторожно выходил из него, а потом вдруг спросил:

– В чём был сюрприз?

– Что?

– Сюрприз, который ты приберёг на после ужина. Ты так и не смог показать мне его. Что это было?

– Ничего, Курт.

– Не хочешь сказать мне?

– Не сейчас. Не думаю, что сейчас подходящее время.

– Что я должен сделать, чтобы оно стало подходящим?

– То, чего сейчас ты не хочешь и не можешь сделать.

– Позволь мне решить, хочу я или нет.

– Выбрать, Курт. Вот что ты должен сделать. Выбрать между мной и ним. Но сейчас ты не можешь этого сделать, и я не могу просить тебя об этом. Пока ещё нет. Верно?

– Да, верно.

Потому, что всё сводилось к этому, Курт знал.

И сейчас он не мог.

Было слишком рано.

Слишком... несправедливо.

Блейн искал подтверждений.

Которых не мог получить.

Курт пытался найти в себе мужество, чтобы сделать выбор.

Которого не имел возможности сделать.

Но крепко прижавшись друг к другу, на том диване, ещё раз их стараниями ставшим похожим на поле битвы, они забыли об этом.

По крайней мере, до поры.

Тэд явился ему во сне в ту ночь.

Себастиан не знал, было ли это из-за огромного количества лекарств, которые ему дали, прежде чем оставить одного, наконец, или по вине всех эмоций, которые накопились в тот день.

Или лжи.

Той чёртовой лжи, что он рассказал всем понемногу.

Особенно Тэду.

Он помнил его.

Ещё как помнил.

Всё, что они разделили, каждую минуту, проведённую вместе.

Да, у него могли быть сомнения по поводу последовательности событий, небольшие провалы в памяти, в общем и целом, не слишком важные, но всё остальное было прочно запечатлено в его памяти и в его сердце.

Тэд был там запечатлён.

Только… ещё раз ему пришлось сделать выбор.

И ещё раз он выбрал Курта.

Жизнь дала ему классический второй шанс.

И на этот раз он хотел всё сделать как следует.

И дать свободу Тэду, настоящую свободу, на этот раз, это была отправная точка, он знал.

И всё же, в первых лучах рассвета, он не мог не чувствовать горечи.

Он не знал.

Не мог знать.

Но, вероятно, просто чуял, а потому не был спокоен.

Правда была в том, что, на самом деле, он не помнил всего.

Не помнил, например, что действительно было кольцо, но оно не было для Курта, как думали все.

Курт, в том числе.

Не помнил фразы, которую попросил выгравировать на его внутренней стороне, и не помнил о предложении, которое приготовил и о котором сказал лишь одному человеку.

Он не помнил, что уже выбрал, и окончательно, жизнь настоящую, а не полную лжи.

Не помнил, что был готов оставить как Тэда, так и Курта, если бы это было правильно.

С мыслями всё ещё покоящимися на дымке сна, он закрыл глаза, чтобы попытаться ухватить обрывки этого сна.

Чтобы понять.

Улыбка Тэда, что согревала ему сердце.

Руки в его волосах.

В его снах всего этого ему уже не хватало.

И тем не менее, за пределами сна, присутствие Курта было более сильным, снова.

Его беспокойство о нём побеждало всё.

Даже если теперь был Блейн, или, может быть, именно потому, что был и он сейчас.

Оставалось только поймать свою судьбу среди этого хаоса.

Перестать играть с людьми, связанными с ним, и сделать всё хорошо, в этот раз.

Что мне делать? Продолжал он задаваться вопросом.

Время, что прошло, ничего для него это не значило.

Он не принимал в расчёт то, что могло случиться за все эти месяцы, потому что для него прошло всего несколько часов с того момента, когда он вышел в гневе из дома своей матери.

Конечно, он знал, что это было не так… и всё же для него это было так.

Ему понадобится много времени, чтобы понять ситуацию.

В ту ночь он был уверен, что у него ещё есть время, чтобы всё исправить.

Даже если он не знал, как много на самом деле придётся исправлять.

И, хорошо это или плохо, Себастиан уже решил, что ему необходимо сделать.

Судьба... любит играть со всеми нами.

Как уже было сказано, помните?

Судьба забирает, судьба даёт.

И это бесконечный круговорот.

Ты можешь лишь делать свой выбор.

Принимая последствия, потому что, будь уверен, рано или поздно судьба выставит свой счет.

И тебе, готов ты или нет, придётся найти способ, чтобы оплатить его.

====== Глава 18. Подозрения. ======

Как говорится, никогда не узнаешь, что ты сильный, пока быть сильным, не останется твоим единственным выбором.

Сила.

Не такое уж абстрактное слово, каким иногда может казаться.

Всем нам свойственно иногда слишком завышать собственную способность переносить боль.

Мы можем чувствовать себя львами, но зачастую, мы всего лишь котята, взъерошенные жизнью.

И не нужны крупные неприятности, чтобы подвести нас к краю.

Иногда достаточно маленьких.

Потому что, известно, жизнь – изобретательная сука, когда решает проверить нас на прочность.

Себастиану не потребовалось много времени, чтобы понять, что он куда менее силён, чем считал.

Но, безусловно, более упрям, чем надеялся.

На самом деле, он был на пределе.

На самом деле, он был уверен, что никогда ещё не чувствовал себя более ненужным, беззащитным, ни к чему непригодным и покорным, чем в те дни.

И, тем не менее, он не сдавался.

Он почувствовал, что не может больше, уже через неделю после начала физиотерапии и упражнений для восстановления памяти.

Но не сдавался.

Он ненавидел чувствовать себя так и ненавидел быть тем, кто нуждается в посторонней помощи даже для того, чтобы просто побриться.

Но, не владея ещё в полной мере мышцами, которые дрожали и не отвечали на его команды на все сто, приходилось принимать помощь в каждой мелочи, даже такой простой, как выпить чёртов стакан воды.

И одному Богу известно, как же он это ненавидел!

Однако, после девяти месяцев неподвижности его мышцы были атрофированы, и чтобы снова вернуть им активность, предстояло пройти долгий, сложный, и, прежде всего, болезненный путь.

Очень болезненный.

И Смайт не был знаменит своим пренебрежением к физической боли.

Ему понадобилось бы множество упражнений и, возможно, операций, как говорили врачи.

И много, много терпения.