И больше ничего.

Поэтому он ответил:

– Возьми меня, Блейн, прошу, трахни меня. – И он поднял руки, прижимая его ещё ближе к себе.

– Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя, Курт? Не любил, а только трахнул? Потому что я могу, если это то, чего ты хочешь. Это то, чего ты хочешь, Курт?

– Я хочу тебя, Блейн, – коротко ответил Курт.

У Блейна с губ сорвалась горькая усмешка.

– И большего мне от тебя не получить, верно? – он не стал дожидаться ответа, будто уже знал его даже слишком хорошо, а просто подался вперёд, касаясь губами губ Курта.

«Наконец-то», – подумал тот.

Это было их место.

В этом поцелуе не было жестокости.

Несмотря на то, что руки Блейна сжимали его почти до боли, и его тело было практически впечатано в стену, движения его губ были нежными и медлительными, словно он имел в своём распоряжении всё время мира, чтобы исследовать рот Курта, сводя его с ума.

И чёрт возьми!

Если он собирался продолжать в том же духе, Курт, пожалуй, действительно мог забыть обо всём, кроме желания почувствовать его внутри себя.

Не говоря ни слова, Блейн внезапно оторвался от него, взял за руку и отвёл в гостиную.

– Раздень меня, и я раздену тебя, – приказал он охрипшим голосом, не допускавшим возражений.

И Курт повиновался.

Он обожал момент, когда ему предоставлялась возможность раздеть Блейна.

Он наслаждался каждым взглядом, каждым прикосновением и каждым поцелуем, которым мог коснуться этой янтарной кожи.

Ещё больше, чем во время самого акта, именно в этот момент наибольшей уязвимости он мог чувствовать Блейна действительно своим и ощущать себя, в свою очередь, действительно его.

Когда, обнаженные, они оказывались друг против друга, немного напуганные, но также взволнованные и жаждущие каждого нового откровенного прикосновения, которое никогда не было случайным… именно в этот момент Курт знал, что принадлежит ему.

В кольце этих рук он испытывал уверенность, обычно ему чуждую, если не в тех его странных снах.

Он любил Себастиана, и, всякий раз, когда они занимались любовью, это был акт чистой любви.

Хотя во многом они с Себастианом сильно различались с этой точки зрения, и с Блейном совместимость, в сексуальном плане, была гораздо больше, каждый акт между ними был, в любом случае, интересным по-своему, пусть и не без разногласий.

С Бастианом, например, ему приходилось почти всегда быть снизу, крайне редко случалось, чтобы Смайт позволял ему вести, что Курт обожал делать, но что с Бастианом происходило только в случае, если он был расстроен или пьян.

Давать в той же мере, что и получать – это предпочитал Курт.

Но для Себастиана существовало только давать.

С Блейном же в этом смысле существовало равенство, потому что он, как и Курт, был счастлив каждый раз, когда растворялся в этих руках, не важно, отдавал ли им полный контроль, или вёл сам.

За последний месяц он тысячу раз умер и воскрес в объятиях Блейна, и каждый раз был как первый.

Он ненавидел то, что делал Себастиану.

И ещё больше, то, что делал Блейну.

И всё же...

Я люблю его.

Думал Курт.

Я люблю тебя.

Хотелось ему сказать.

Но ты всё ещё любишь и Себастиана, несмотря ни на что… ты получил этому подтверждение сегодня в больнице. Каким бы невозможным это ни казалось, ты знаешь, что это так.

Остановило его сердце.

И Себастиан сейчас нуждается в тебе.

Добавил разум.

Да, как я нуждаюсь в Блейне.

Возразил Курт с уверенностью.

И это было правдой.

Всё это.

Мир Курта скоро превратился в круговорот наслаждения, и всякая мысль растворилась в нём, когда оба, уже полностью обнажённые, они лежали на диване, и Блейн неутомимо исследовал его тело, пробуя на вкус, покусывая и вылизывая каждый сантиметр кожи.

Он чуть выгнул спину, когда Блейн спустился ниже, отмечая путь лёгкими укусами, а затем почти вскрикнул от удивления, когда тот спустился ещё и неожиданно провёл языком по всей длине.

Блейн положил руку ему на живот, чтобы удержать на месте, пока его рот был занят, то заглатывая полностью, то вылизывая в быстром темпе.

Но Курт не мог оставаться неподвижным, не сейчас, когда этот влажный жар поглощал его в таком идеальном ритме, и он продолжал извиваться и стонать в голос, мотая головой из стороны в сторону.

Блейн довёл его до предела, а затем прервался, быстро поднимаясь, чтобы поймать его губы в грязном жадном поцелуе, который уничтожил последние из остававшихся ещё активными ментальных функций Курта.

После Блейн встал и направился в ванную, оставляя ему возможность наслаждаться восхитительным зрелищем своей задницы, что заставило его стонать ещё громче от желания, пугающего желания, что охватывало его всё больше.

Когда он вернулся, Курт буквально набросился на него, снова завладевая его губами, и, одновременно, презервативами и смазкой, за которыми он ходил.

Блейн позволил целовать себя – медленно, неторопливо – очень долго.

А затем просто толкнул Курта, опять укладывая на спину, и заставил его раздвинуть ноги, слегка хлопнув по бедру.

Курт заметил, что на его лице снова появилась та особенная улыбка, которая предназначалась только ему и только в подобные моменты.

Та, что выдавала самые порочные мысли и говорила о вещах, на которые можно решиться лишь в темноте.

Не отводя от него глаз, Блейн опять скользнул вниз и быстро облизал ему живот, спускаясь все ниже и ниже и разминая пальцами ягодицы.

Он подразнил немного его отверстие, как и всегда, сводя его с ума.

Курт ненавидел, когда он тянул так долго.

Но в то же время, обожал то, как он умел заставить его плавиться словно воск одним простым прикосновением.

Наконец, Блейн просунул один палец внутрь него.

И подготовил его тщательно, как обычно, не забывая уделять внимания остальным участкам тела, в то время как раздражение нарастало, в ожидании, что скоро сменится удовольствием.

Когда Курт был готов и попросил о большем, Блейн схватил его за бока, приподнял и усадил к себе на колени, начиная затем возиться с презервативом.

– Пожалуйста, – прошептал Курт, который не мог больше выносить этой агонии.

– Я хотел бы трахнуть тебя так сильно, чтобы ты действительно не смог вспомнить, кто ты есть, – сказал Блейн, глядя ему в глаза, нисколько не ускоряя движения и с убийственной медлительностью продолжая надевать презерватив.

– Так сделай это. Я не хрупкая фарфоровая кукла, не сломаюсь.

Блейн улыбнулся этим словам, затем снова подхватил его, заставляя подняться, пока он не оказался на одном уровне с его членом.

Удерживая его за бёдра, он дождался, когда Курт спустится, пока не погрузился в него полностью.

В этот момент он снова посмотрел на него, и, перемешиваясь, нежность и желание на его лице создавали нечто уникальное и незабываемое.

– Решай ты, как хочешь сделать это, Курт, – сказал он ему.

И Курт решил.

Он опустил руки на плечи Блейна, начиная двигаться медленно, вверх и снова вниз, очень осторожно.

Один раз, потом два.

Словно, привыкая.

Блейн приблизился к его губам.

– Кто-то говорил, что он не хрупкая кукла, разве нет? – прошептал он в миллиметре от его рта и поцеловал с таким напором, что это чувствовалось почти как укус.

Как если бы это был сигнал, Курт мгновенно увеличил обороты.

С силой поднимаясь и опускаясь, насаживаясь на его член.

Блейн схватил его за волосы и потянул назад голову, чтобы смотреть ему в глаза, в нескольких дюймах от себя, пока Курт двигался сам и стонал в голос – всё громче, всё быстрее.

Нежность, исчезла.

Его глаза застилало чистое желание.

Так что Блейн позволил, чтобы Курт опустился на него ещё два раза, а затем перехватил его поперёк и заставил лечь, снова падая на него всем своим весом.

И затем принялся вбиваться в него.

Выходя практически полностью и толкаясь вперёд с невиданной силой и напором.