Он полагал, что чуть позже наверняка найдёт интересный способ избавиться от тех килограммов, которые набирал, и вся эта еда казалась чистым нектаром, доставленным прямым рейсом из рая, чтобы отказывать себе.

Блейн радостно наблюдал за ним, не отрывая глаз.

Разговор был спокойным.

С обеих сторон прозвучало много, слишком много, комплиментов, и они просто попытались выяснить чуть больше о том, что каждый из них делал в последние годы.

Курт спросил Блейна, почему тот не сказал ему, чем занимается, и почему заставил думать, будто ищет работу.

Блейн был честен и сказал, что он просто использовал это как предлог, чтобы остаться там и сохранить секрет Бастиана после того, как узнал, что Фейт тоже переехала в Нью-Йорк.

Он повторил, что не в праве был раскрывать секрет друга, во всяком случае, без крайней необходимости. Блейн сказал Курту, что поскольку он явился туда, чтобы оттащить Себастиана в Чикаго и заставить заботиться о дочери, когда считал, что он просто бежал от своих обязательств, то его долгом было остаться и помочь человеку, в которого его лучший друг был влюблён, теперь, когда узнал, что в действительности произошло.

Однако он знал, что Курт никогда не принял бы помощи, если бы разглядел в ней жест жалости, поэтому Андерсону пришлось сделать вид, будто он нуждается в месте, где жить, пока ищет работу, чтобы остаться и поддержать его.

– Но я всё равно не понимаю. Тэд сказал мне, что восемь лет назад я был знаком со всеми вами, даже... да, с Джеффом и Трентом, – сказал вдруг Курт.

– Возможно, это случилось на каких-нибудь хоровых соревнованиях, нет? New Direction и Warbles часто соперничали на региональных, – ответил Блейн, внутренне слегка напрягаясь.

Он знал, что, рано или поздно, эта история всплыла бы на поверхность, и надеялся только, что оправдание, которое он заготовил, окажется достаточно правдоподобным для Курта.

Он терпеть не мог лгать ему.

Но перед ним стоял выбор: продолжать лгать и видеть его счастливым, или сказать всю правду, и увидеть его раздавленным под её тяжестью.

И, как Блейн уже говорил Тэду, он предпочитал знать, что Курт счастлив без него, чем быть рядом и наблюдать за его страданиями.

– Я этого не помню. Но вообще, такое возможно. Я ведь потерял целый год воспоминаний из моей жизни, после аварии. Но что мне всё-таки непонятно… почему Тэд сказал, что это ты представил нас?

– Наверное, он просто хотел вбить клин между нами. У нас с ним раньше было что-то вроде истории, которая закончилась после того, как ты и я начали… ну, понимаешь?.. – сказал он, бросая многозначительный взгляд на него. – Себастиан видимо рассказал ему о твоём инциденте, и он решил, что тебя собьёт с толку, если он намекнёт на нечто подобное. Тэд не плохой человек, просто очень страстный. Со своей стороны, я могу сказать тебе только одно…

– И что же это? – спросил Курт, откусывая кусок пирога Парадизо.

– Если бы я действительно познакомился с таким парнем как ты… я упустил бы его, только если бы был слепым, глухим или полностью выжившим из ума. – «Или если бы жизнь решила за меня», – добавил мысленно Блейн, молча наблюдая за реакцией Курта, который взглянул на него с изумлением после этих слов.

– Это один из самых приятных комплиментов, которые я когда-либо получал, знаешь? – сказал он растроганно.

– Верится с трудом, Курт, – усомнился Блейн в искреннем недоумении.

– А ты поверь… Я имею в виду, конечно, Себастиан всегда был очень милым и всё такое, но слова… это было не по его части.

– Ты ходил сегодня его проведать, да? – спросил вдруг Блейн, пристально посмотрев ему в глаза.

И Курт знал, что сейчас ему следовало выбирать.

Или поведать ему обо всём, что он чувствовал и поговорить об этом, рискуя испортить этот прекрасный вечер, или солгать, предоставляя всему идти своим ходом.

Но оказалось, что решение, на самом деле, было не за ним.

Потому что, прежде чем он успел ответить, так или иначе, зазвонил телефон.

Не очень далеко оттуда, прежде чем зазвонил телефон, и один парень оказался вынужден решить, следует ли лгать снова или нет, был ещё один парень, что яростно боролся, пытаясь выйти из непроницаемого тумана, в который было погружено его сознание.

Нэнси! Вот кем была женщина, которая сейчас рассуждала о кружевных салфетках и вазах из муранского стекла.

Женщина, которая всегда рассказывала ему о своих детях.

Нэнси.

Его медсестра.

Он был в больнице.

Но не помнил почему.

Он постарался изо всех сил открыть глаза, и на этот раз ему удалось.

Его веки были несказанно тяжелыми, а голова всё ещё болела, но он сумел.

Как раз вовремя, чтобы увидеть пышную женщину с длинными тёмными волосами, убранными в косу, которая направлялась к двери.

– Нэнси, – произнёс Себастиан слабым осипшим голосом.

Он хотел бы кричать, но вышел только едва различимый шёпот.

Но и этого хватило, чтобы женщина услышала и обернулась к нему, полная ожиданий.

Вот так… оказалось достаточно одного мгновения. Всего одно мгновение…

И всё изменилось.

Мадлен Смайт проводила свои дни в ожидании.

В ожидании телефонного звонка.

При свете дня, когда тени не имели ещё власти над ней, она работала, руководила, ела, разговаривала, занималась гимнастикой, как сейчас...

И не переставала ждать.

Она ожидала этого звонка уже девять месяцев.

Звонка, который ознаменует радостные перемены… или конец всего.

Поэтому тем вечером, когда телефон зазвонил, она сняла трубку и произнесла «Слушаю», с сердцем, как и каждый раз, полным ожиданий.

Голос на другом конце линии – незнакомый, равнодушный, но на этот раз тот самый, долгожданный – вернул ей надежду одной единственной фразой.

И когда она поняла смысл слов...

...Телефон выпал из её рук.

«Нет, нет, не сейчас, прошу тебя… не сейчас, когда я уже решился…» – было первой мыслью Тэда. И тут же: «Себастиан. Себастиан проснулся!» – и всё остальное потеряло значение.

И Тэд сорвался с места.

Он не накинул пальто, оставил телефон там, где он упал, и помчался так быстро, как только мог.

Больница находилась всего в четырёх сотнях метров от его отеля, и он преодолел их бегом, с одной лишь мыслью...

«Это невозможно…»

Курт молча повесил трубку.

Вообще-то, он не произнёс ни слова в течение всего разговора.

И Блейна это начинало беспокоить.

– Курт, кто?.. – успел спросить он, прежде чем Курт перебил его.

– Себастиан. Он… проснулся...

«Проснулся, он, действительно, проснулся», – подумал Блейн, услышав эти слова.

Счастье.

Горечь.

Печаль.

Боль.

И, наконец, чувство, за которое он испытывал вину.

Злость.

«Мне нужно время, мне нужно больше времени», – думал Блейн.

Чтобы создать новые воспоминания, новые ощущения.

Потому что в этой гонке против времени, в которую превратились его отношения с Куртом, победа или проигрыш – только это имело значение.

И решающий день наступил.

– У меня нет слов, – сказал им доктор Ричардсон, как только они прибыли в больницу. – Никто из нас, в действительности, уже не надеялся.

Блейн поддерживал Курта за талию, словно боялся, что тот может рухнуть в любой момент, но, на самом деле, это он сам чувствовал себя на грани, и цеплялся за него, как если бы он был его якорем.

Мадлен, стоявшая рядом с ними, казалась потрясённой и совершенно потерянной.

Она забросала доктора вопросами, как только увидела его, но теперь была на удивление тихой.

Должно быть, она вышла из дома, даже не переодевшись, всё ещё в спортивном костюме и с волосами, собранными в хвост.

Курт впервые видел её в не совсем идеальном состоянии.

И это был также первый раз, когда он видел в ней минимум человечности.