На деле столкнуться с тем, как много частей своей жизни он действительно потерял, было поистине чудовищно.

По счастью, он сумел все их вернуть, благодаря рассказам других людей, которые помогли воссоздать в сознании каждую утраченную деталь, или почти…

«Прожитое делает тебя тем, кто ты есть», – говорила его мать.

Но, не зная некоторых вещей о себе самом, как Курту было понять, кто он на самом деле? Он часто задавался этим вопросом, в своё время.

По прошествии месяцев, он сумел уверить себя, что восстановил всё, имевшее значение.

А остальное, то, что осталось утрачено навсегда, видимо было чем-то, что не стоит и помнить, правильно?

По крайней мере, Курт надеялся на это.

Несмотря на все эти его странные сны, он действительно надеялся.

И всё же… присутствовало постоянное ощущение пустоты и незавершённости.

Он чувствовал себя так вот уже восемь лет.

Себастиан долгое время отчасти заполнял тот вакуум, что Курт чувствовал внутри.

Но не совсем.

Всегда было что-то, чего не хватало.

С некоторых пор, однако, Курт не испытывал больше этого ощущения.

А именно, с того момента, как Блейн вошёл в этот дом и в его жизнь.

Блейн, о котором он не знал почти ничего, и который, тем не менее, казался таким знакомым.

Блейн, с которым ему всегда было так легко и комфортно.

Было удивительно, как о многом они могли говорить, когда оставались наедине.

– Каким был твой первый раз, Блейн? – спросил его однажды Курт, когда они сидели обнявшись на диване и смотрели «Страницы нашей жизни», фильм, который почему-то, казалось, внушал Блейну некоторую тревогу. Курт почувствовал, как он слегка напрягся в его объятиях, услышав этот вопрос, и поспешил добавить: – Я… конечно, только если ты хочешь сказать мне, само собой.

Блейн вздохнул и чуть крепче обнял Курта, прежде чем ответил.

– Это было… чудесно. Мне было семнадцать, и ему тоже* . Я жутко нервничал и был до смешного неловким, опять же, как и он. Ведь для него это тоже был первый раз. И даже если мы обсуждали это и в общих чертах знали, что нужно делать и что… какие роли, скажем, каждый из нас имел бы, оказаться там, друг против друга, обнажёнными… это было иначе. Мы не были готовы ко всем этим эмоциям. Мы долго просто смотрели друг на друга, знаешь? Лёжа в постели, без слов и прикосновений. Близко, да, держась за руки, но не издавая ни единого звука. А потом… это случилось… мы начали целоваться, снимать последнюю одежду, шептать всякие глупости. В этом была нежность, глубина, страсть… Я никогда не чувствовал себя более живым, чем в тот момент. Не знаю, можешь ли ты понять, но это было, как… оказаться в нужном месте в нужное время. С правильным человеком.

Да, Курт мог представить себе это.

Как если бы он и сам присутствовал там и переживал это, на самом деле.

И это было странно.

Он мог отчётливо представить робость Блейна, всегда столь уверенного и опытного в некоторых вещах.

Его страх, плохо скрываемый за торопливыми неловкими движениями.

Его растущее желание, выплёскивающееся в крик.

– Кажется, это было удивительно… – мечтательно произнёс Курт.

– Так и было, Курт, так оно и было, – сказал Блейн, прижимая его ещё крепче.

– И с тем парнем, как с ним всё сложилось потом?

В ответ на этот вопрос Блейн вздохнул.

Обернувшись, чтобы посмотреть на него, Курт увидел, как в его чертах проступила печаль, которую редко можно было увидеть на этом лице.

– Плохо, к сожалению. Я больше не видел его после. Он… забыл меня. Это был наш первый и последний раз. Ну, то есть, мы ещё повторили кое-что утром, но… не знаю... думаю, это жизнь, она разделила нас.

– Мне жаль, Блейн, – прошептал Курт, не зная, что эти слова, прозвучавшие из его уст, были как удар ножом в сердце для него.

– Мне тоже, – ответил Блейн. «Мне жаль и за тебя, и всё то, что ты потерял, потому что это был ты, Курт…» – подумал он, а затем добавил неуверенно: – А твой… каким был твой первый раз?

– Ну, со мной это произошло несколько позже, чем с тобой. И это было с Бастианом. В этом самом доме, да. После нашего первого совместного ужина здесь. Это было романтично и мило… я совсем не боялся и не чувствовал себя взволнованным. Казалось почти, будто это вовсе и не первый раз для меня, честно говоря, – усмехнулся смущённо Курт.

После этих слов Блейн посмотрел на него пристальней.

А затем потянулся к нему, касаясь губ долгим и нежным поцелуем, мгновенно лишившим Курта всех сил.

Излишним было бы уточнять, что на этом разговор закончился, как и все – ну, или почти все – их разговоры.

В этот раз они сделали это на столе в кухне.

Себастиан часто говорил, что этот стол отлично подходил для занятия сексом.

Но с ним они никогда не использовали его таким образом.

По правде сказать, они занимались сексом во многих местах этого дома, иногда действительно абсурдных. У Курта в запасе было множество забавных историй на этот счёт, включая даже подоконник и благодарного зрителя в лице пожилой соседки. Но никогда на кухне.

Непозволительно было делать это в месте, где они ели.

Не в кухне, как это видел Бас.

Дом Бастиана.

Это был дом Себастиана.

И в определенном смысле это делало всё... нет, неправильным, нет, никогда.

Ничто из того, что было между ним и Блейном никогда не могло бы быть таковым, на самом деле, но в некотором смысле это делало всё… опасным и несправедливым.

И всё же Курт не мог остановиться.

Не в моменты, как этот.

Когда его тело идеально соединялось с телом Блейна.

И только экстаз задавал ритм его сердца, а стоны обоих сливались в едином вздохе.

– Я люблю тебя, Курт, – позволил сорваться словам с уст и из сердца Блейн тем утром, кончая.

Курт ничего не сказал в тот раз.

Даже если его сердце кричало «Я тоже!», он закусил губы, чтобы не издать ни звука, кроме стонов.

Было слишком рано.

Слишком несправедливо.

Потому что это был дом Бастиана, постель, которую он разделял с Бастианом, жизнь, которую он строил с ним.

А Блейн был... кем был Блейн?

Почему он казался ему таким знакомым, почему у него было чувство, будто он ждал его так долго… всегда?

Нет, Курт не ответил, и позволил, чтобы это невысказанное «Я люблю тебя» скользнуло прочь, вместе с потом их по-прежнему соединённых тел.

И он не знал, как такое было возможно, но в тот момент Курт был уверен, что это «Я люблю тебя» он уже слышал от Блейна раньше.

Много, много раз.

– Это моя футболка, Курт, – сказал ему Блейн позже тем же утром, как только Хаммел соизволил выйти из ванной.

Прошла уже целая неделя с тех пор, как они вернулись в Нью-Йорк и, поскольку оба в тот день были свободны, готовились к их первому настоящему выходу в свет, в качестве потенциальной пары.

Курт уже давно обещал Блейну сводить его посмотреть статую Свободы, и это утро казалось идеальным для такой экскурсии.

Ну, по крайней мере, светило солнце и, учитывая, что им предстояло прокатиться на пароме, погода была подходящей.

– Я знаю, Блейн, – ответил Курт, как ни в чём не бывало.

– Тогда почему она надета на тебе?

– Потому что она по-прежнему пахнет тобой. И это, всё равно как иметь на себе… тебя, – ответил кокетливо Хаммел.

– Ну, если это то, чего ты хочешь, я могу это организовать. Если ты натянешь на себя меня самого, это же ещё лучше, разве нет? – несколько провокационным тоном поинтересовался Блейн, начиная нежно мучить его шею.

Курта с ума сводили такие прикосновения, и он прекрасно знал это.

Так было и восемь лет назад.

Каждый раз, когда Блейн хотел получить его согласие на что-либо, ему было достаточно потрудиться немного языком и зубами над определённым местечком между его шеей и плечом, и он получал что угодно, без споров.

Только вот в то утро Курт очень хотел с ним прогуляться.

И если было что-то, чего никогда никому не удавалось, так это заставить его передумать, когда он принял решение, для него, окончательное.