Но сейчас был неподходящий момент.

И потом, Андерсон бросил ему чрезвычайно интересный вызов.

Если ему нужно, чтобы Курт продемонстрировал, как он его хочет, он сумеет это сделать.

Да ещё как.

Это ведь намного проще, чем признать, что, возможно, он начинает чувствовать к нему что-то более… сложное.

– Рукопожатие, Блейни… серьёзно? Не хватало только хорошего зевка и «Мы Вам перезвоним», и картина была бы полной, – съязвил его брат, незаметно подойдя сзади. – Что это вообще такое было?

– Я попрощался с ним, Куп, что тебя не устраивает?

– Пожатием руки, братишка? Помнишь, когда я говорил, что ты должен заставить уважать себя? Так вот, сегодня я получил подтверждение того, что ты ни хрена не понял. И, больше того, в плане эмоций, ты на том же уровне развития, что и инфузория. Ты играешь в недоступность, потому что думаешь, что это что-то изменит?

– Нет, Куп, я просто устал быть временным заместителем, как ты и говорил.

– Да, говорил. Тогда почему, когда, в кои-то веки, это не так, ты ведёшь себя как мудак?

– Да о чём ты говоришь? Если он всё время только на тебя и пялился, звезда ты наша великая!

– Нет, вообще-то, нет, Шустрик. Он использовал меня, чтобы вызвать ревность в тебе. Я актёр и замечаю все детали. Это мой хлеб. В действительности он не смотрел на меня, а постоянно косился на тебя, чтобы увидеть твои реакции. И эти его заигрывания… Да ладно, ни один гей не может быть настолько геем! Он вытворял всё это, только чтобы проверить, отреагируешь ли ты хоть как-то. А ты? Если бы ты хоть пальцем пошевелил, наверняка получил бы трофей, а вместо этого, что ты делаешь? Ни хрена, блять! Даже хуже, разыгрываешь безразличие. Нет, должен тебя поздравить, Шустрик, ты просто гений. И в любви, если позволишь, ты ни черта не понимаешь.

– Можешь научить меня, как быть терпеливым, Куп?

–Я? Научить тебя... терпению? Ты, который ждал восемь, уже почти девять лет, чтобы решиться снова попытать счастья с тем, кого любишь… ты спрашиваешь меня, как быть терпеливым? Братишка, да ты издеваешься? Если кто и мастер в этом, так это ты. Нам всем стоит поучиться у тебя, чего уж. Но, ради всего святого... тебе не помешало бы выйти из спячки и раскрыть глаза... Послушай, я не понимаю, что между вами происходит, Блейни. У меня никогда не было такой любви. Я только боюсь за тебя. Ты и так уже настрадался из-за всей этой истории. Не пора ли оставить её позади и идти вперёд?

Да.

Пора.

Так или иначе, Блейн должен был идти вперёд.

Розовые примулы.

Любимые цветы его матери.

Те самые, которые он покупал каждый раз, когда шёл проведать её.

Которые она любила расставлять по всему дому, когда он был ребёнком.

И которые он использовал как закладки, когда они засыхали.

Курт любил запах этих цветов.

Он любил воспоминания, что приносил с собой их аромат.

Кристально чистый смех его матери.

Вкус блинчиков, которые она пекла по утрам в воскресенье.

Переливы её голоса, когда, поливая сад, она пела любимые песни.

Их запах придавал ему сил, чтобы преодолеть несколько метров, которые отделяли ворота кладбища от могилы его матери.

Одним из немногих сожалений, которые он испытывал после своего переезда в Нью-Йорк было то, что теперь он не мог навещать её когда хотел.

Как он делал каждый раз, когда ребёнком испытывал необходимость в тишине и уединении, чтобы подумать, или просто побыть в месте, где ему спокойно, вдали от всех, подойдя к могилке – как всегда, ухоженной и чистой – Курт поставил цветы рядом и прилёг на свежую траву, не заботясь о состоянии одежды.

Блейн.

Он стал его пыткой.

Постоянной.

Было невозможно выбросить его из головы.

Когда он успел так прочно проникнуть в его сознание? Когда стал таким важным, необходимым для него?

И затем снова в его мысли врывался Себастиан.

Его улыбка.

Лицо, такое любимое.

И глаза, настолько зелёные и пронзительные, что всегда заставляли Курта плавиться словно воск в его руках.

Их лица накладывались одно на другое в голове Курта.

Почти сливались в одно, и Курт не понимал, где заканчивался один и начинался другой.

Разве можно любить двух людей, столь разных? Можно желать обоих одинаково?

«Следуй за своим сердцем».

Шёпот среди деревьев.

Песнь ветра, танцующего между ветвями и листьями.

Слова, которые Арти сказал ему, снова прозвучали в его голове.

И на этот раз Курт готов был поклясться, что их прошептал ему на ухо любимый голос матери.

Шутки психики.

Да, Курт должен был следовать за своим сердцем, это он знал.

Но прежде, ему следовало понять, к кому оно в действительности стремится.

К Себастиану или к Блейну?

В большом зеркале у противоположной стены комнаты отражался молодой мужчина – здоровый, сильный, красивый, возможно, несколько своеобразной красотой, но убийственно сексуальный.

За его спиной, Джули, сидя на его старой кровати, наблюдала за ним, пока он приводил в порядок волосы, снова свободные от геля, с гордостью и любовью.

Он проделал длинный путь, её маленький Блейни.

Маленький мальчик, который в страхе бежал от всего, стал сильным и зрелым мужчиной.

Наихудшим из возможных способов, это правда.

Тем не менее, даже из всего дурного он сумел извлечь лучшее.

– Он не сильно изменился, в нём всё ещё много от воспитанного и стильно одетого мальчика, каким он был восемь лет назад. Теперь он мужчина, да, красивый мужчина, но до сих пор хранит эту ауру невинности и чистоты, что окружала его когда-то, – проронила Джули задумчиво.

– Да. Ну... сейчас в нём есть и нужная доза извращённости, уверяю тебя, –сказал больше себе, чем матери, Блейн.

Она взглянула на него пристальней после этих слов.

– Блейн, ты… ты ведь не играешь с ним, правда?

– Я бы никогда не смог так поступить с ним, мама, ты знаешь.

– А он? Он играет с тобой?

В ответ на этот вопрос плечи Блейна напряглись, и женщина поняла, что попала в яблочко.

В своё время, она недостаточно заботилась о том, что происходило с сыном, и страшно винила себя за это.

Она видела и знала, что происходило в этих стенах.

Потому что прекрасно знала человека, за которого решила выйти замуж.

И пусть Блейн постоянно твердил ей, что её вины тут не было, женщина чувствовала себя ответственной за всё.

Это был её сын, и она обязана была защитить его, но не сумела.

Теперь больше ничто и никто не помешает ей этого сделать.

Даже если её дети выросли и стали серьезными ответственными мужчинами, способными позаботиться о себе, она всё равно готова была постоять за них и не позволить никому причинить им боль.

Даже такому парню как Курт.

– Блейн, я… я просто хочу быть уверена, что ты знаешь, что делаешь. Ты живёшь с ним, чтобы сдержать обещание, данное Бастиану, или потому, что хочешь дать себе шанс, которого у тебя не было? – И, видя, что Блейн не отвечает на этот вопрос, она продолжила: – Блейн, ты должен... идти дальше. И на этот раз действительно двигаться дальше. Найти человека, с которым сможешь построить что-то серьёзное. Позволь себе увидеть, что у тебя могут быть с кем-то такие же прекрасные отношения, как те, что были у вас с Куртом когда-то. Не погрязай в связи, которая не принесёт тебе ничего, кроме боли, Блейн.

– Между мной и ним нет никакой связи… – сделал он беспомощную попытку, в которую и сам не верил, и это чувствовалось.

– Ох, Блейн! Может, и прошло много лет с тех пор, когда я была молода, но я не идиотка. Я видела, как ты на него смотришь. И как он смотрит на тебя, когда ты не видишь. Между вами что-то есть... между вами есть очень многое, и глупо с вашей стороны пытаться отрицать или игнорировать это.

– Почему вы все уверены, что всё закончится моими страданиями? – спросил тогда шёпотом Блейн.