– Я никогда не осуждал его, Сантана, – ответил он, не добавляя ничего больше.

Он не стал просить её не говорить об этом с Куртом, это было лишним.

Сантана знала теперь, что случилось с Куртом и знала, что он не помнил об этом, и что, безусловно, так было лучше для него.

И она уж точно не стала бы напоминать ему о прошлом.

А теперь она знала, что и Блейн был там не за этим.

Мерседес практически поклялась ей в этом. И Сантана верила.

И потом, она видела, какой эффект производило присутствие Блейна на Курта.

В его глазах появился свет, которого раньше там не было.

И если Андерсон действительно был тем, кем его считала Мерседес, то, возможно, он был единственной надеждой для Курта, чтобы снова начать жить.

Мерседес, со своей стороны, была рада, когда Курт сказал ей, что банк разблокировал счета.

Она по-прежнему хотела помочь Курту, но была довольна, что больше не придется никого вызывать в суд.

Она не утратила свой боевой дух и была готова показать коготки, чтобы защитить интересы Курта, если бы это понадобилось, но доктор тем утром не дал ей той новости, на которую она надеялась.

Более того.

Все её надежды растаяли как дым, а с ними и желание сражаться.

Было много вещей, о которых ей следовало бы поговорить с людьми, собравшимися за этим столом.

Для начала, она должна была сказать им, что скоро ей придётся вернуться в Лайму, чтобы начать новый курс терапии.

Она должна была также сказать Курту, что заметила некоторые странные вещи в счетах, которые он ей предоставил.

Расходы неясного назначения.

Но, возможно, об этом стоило сначала поговорить с Блейном, поскольку было очевидно, что тот был там, чтобы позаботиться о некоторых делах Себастиана, о которых Курт не должен был узнать.

Она не была уверена, правильно ли было поступать так в отношении друга, но она доверяла Блейну. Действительно доверяла.

Но правда была в том, что она не хотела говорить ни о чём из этих вещей, не сейчас, по крайней мере.

Со своей стороны, Курт и Блейн, не могли дождаться, чтобы остаться одни.

Они хотели поговорить о том, что случилось. Понять, чем это было.

Но если один хотел понять, была ли надежда, другой хотел понять, могло ли всё на том закончиться.

Ошибка одной ночи.

Так Курт определил произошедшее, когда, оставшись с ним наедине, Блейн зажал его в углу, пытаясь поцеловать.

А когда Андерсон заметил ему, что ошибка одной ночи повторилась ещё и наутро, Курт зло парировал, что это был первый и последний раз, когда такое произошло.

И эти слова убили Блейна, в точности, как и предсказывал Тэд.

Курт его использовал.

Ни больше, ни меньше.

Как делал Тэд, когда хотел забыться.

Или, как это сделал Себастиан, закабаляя обещанием, превратившимся сейчас в удавку у него на шее. Казалось, стало судьбой Блейна, чтобы люди, которых он любил больше всего, использовали его.

Однако, он согласился с решением Хаммела и сразу же отпустил его, позволяя снова запереться в комнате с равнодушным «Как хочешь, Курт!», как, если бы это вовсе его не трогало.

Он говорил себе, что, возможно, так было лучше.

Может быть, он просто пытался лгать самому себе.

Всё было кончено. Оставалось только смириться с этим.

Но это было непросто, пока воспоминания вкуса и прикосновений Курта были ещё свежи в нём.

Господи, ну, почему он не остался в Чикаго?

Курт глядел на себя в зеркало уже, по крайней мере, двадцать минут.

Он не занимался своим вечерним ритуалом.

Не наносил крем на лицо.

Он даже не приводил в порядок волосы.

Он просто смотрел на себя. И всё.

Незадолго перед этим он повёл себя с Блейном как настоящий мудак.

И как законченный идиот, если уж быть до конца откровенным.

Потому что, когда парень приблизился, глядя на него так чувственно и откровенно, всё, что он хотел бы сделать, это броситься ему на шею и овладеть им, прямо там, у двери. Но он продолжал думать, что чувства, которые он испытывал, были неправильными.

Слишком... сильными.

И потом, ему не понравилось, что он целовал другого.

Курт знал, что Блейн не отказывал себе в плотских забавах, но сейчас понял – какая-то часть его надеялась, что, по крайней мере, теперь он остановится.

И что это за новости о его парне?

И вот он стоял перед зеркалом, пялясь на себя, и не мог не думать о коже Блейна.

О том, как правильно было чувствовать его внутри себя.

Нет, Блейн заслуживал объяснения. По крайней мере, этого.

Курт собрался с духом и пошёл в гостиную.

Блейн сидел на диване, снова с голым торсом, и смотрел телевизор.

Он выглядел печальным и задумчивым, и Курт обнаружил, что разглядывает его почти с ностальгией.

Однако, когда глаза Блейна встретились с его, Курт почувствовал, будто электрический удар в сердце.

Нет, это было слишком. Слишком для него.

Поэтому он развернулся, чтобы вернуться в комнату снова.

Но Блейн не собирался позволить ему сбежать и на этот раз.

Он был слишком нужен ему, слишком велико было желание снова почувствовать его близко.

Он быстро встал с дивана и схватил его за запястье, заставляя остановить этот безумный побег.

Потом он заставил его обернуться.

И поцеловал его.

Он целовал его так, как не делал этого прошлой ночью и в то утро, в пылу момента и долго сдерживаемой страсти.

Он целовал его, как хотел бы это сделать, едва увидев в дверях, месяц назад, когда совершенно не был готов встретить его.

Он целовал его так, как мечтал целовать каждый день, с тех пор, как потерял его.

Он целовал его, как в первый раз, восемь лет назад, после того, как Курт признался, что его поцеловал насильно, украв первый поцелуй, его же преследователь.

Он вложил всего себя в этот поцелуй.

Всё, чем они были и чем могли бы быть, если бы всё пошло, как должно было.

И пока этот поцелуй длился, Блейн внутри себя кричал: «Вспомни! Вспомни меня! Вспомни нас!», в то время как одинокая слеза тихо стекала по его щеке.

Это был медленный поцелуй вначале.

Нежный.

Блейн опустил руки на поясницу Курта, привлекая его к себе, и тот после первого момента растерянности, скрестил руки у него на шее, в свою очередь, углубляя поцелуй.

Его изумляло, как быстро и с какой лёгкостью, он растворялся в объятиях Блейна, несмотря на все свои колебания и страхи.

Достаточно было одного его прикосновения, и всё остальное исчезало.

Даже Себастиан.

Вскоре поцелуй стал более страстным.

Борьба языков, исследовавших друг друга с жадностью, и зубов, которые кусали, заявляя права на собственность, что казалось таким естественным и правильным.

Курт застонал в поцелуй, потому что было страшно, и в то же время волнующе, чувствовать себя желанным столь всепоглощающим образом.

И Блейн прижал его к себе ещё немного.

Звук телефона, продолжавшего звонить, заставил их оторваться друг от друга.

Задыхающиеся, покрасневшие и разгорячённые, они стояли вплотную, глаза в глаза.

Оба жаждали этого контакта и этого тепла.

И всё же не могли себе его позволить.

По тысяче причин.

И Курт собирался сказать об этом, когда Блейн, всё еще задыхаясь, опередил его, говоря:

– Ты должен ответить, Курт!

Хаммел кивнул и неохотно отпустил хватку на плечах Блейна, направляясь к телефону. Переведя дыхание, он поднял трубку и произнёс слабое: «Да?» – после чего остался слушать в молчании в течении времени, показавшегося Блейну часами.

Когда Курт повесил трубку, он остался стоять, где стоял, уставившись на телефон, и поднял голову, только когда Блейн подошёл, обеспокоенный затянувшимся молчанием.

– Кто это был, Курт? – спросил он, понизив голос, в ожидании худшего.

И в этот момент Курт улыбнулся.

Улыбкой, которая раскроила надвое сердце Блейна и возродила к новой жизни, одновременно.