И больше всего она ненавидела своё капризное сердце, которое не давало ей больше передышки.

Времени, что ей оставалось, было уже мало, повторила она себе, входя в дом и с трудом пытаясь отдышаться, прислонившись к притолоке.

Она не была одинока.

Она не чувствовала себя так.

Однако были ещё некоторые дела, которые ей нужно было уладить, и немного помощи, чуть более конкретной, не помешало бы сейчас, подумала она, поглаживая Брандо, что прибежал встретить её.

Одно из этих дел касалось как раз этого кота, которого Курт оставил на её попечение.

Она уже сумела доставить определённые проблемы Лоренцо и его детям, но этого было недостаточно, чтобы отплатить за то, что сделали этой бедной божьей твари.

Но она очень устала.

Во всей этой истории, возможно, судьба дала роль и ей, но это была роль, безусловно, слишком тяжёлая для её сдающих сил.

Люси прилегла на диван, ожидая, чтобы ритм сердца пришёл в норму.

И как происходило каждый раз, когда она закрывала глаза, сознание немедленно перенесло её в день собственной свадьбы, на танцпол, в поисках возлюбленного.

Он был так близко.

Она видела его.

Его присутствие было почти осязаемым.

Совсем рядом.

Потому что неважно, сколько раз теряешь того, кого любишь.

В конце, так или иначе, всегда сумеешь найти его.

И конец... иногда так близок.

Вздох.

Ещё один, чуть более тяжёлый.

И потом...

Вот он, наконец-то.

Две пары рук, что так долго искали друг друга, встречаются и, наконец, возлюбленные соединяются в долгожданном объятии прямо там, посреди зала.

Глаза, что так долго голодали без милого образа, могут, наконец, насытиться.

И звук голоса, который она не слышала долгое, слишком долгое время, и смех, что согревает ей сердце.

«Наконец-то, любимый», – думает Люси, как каждый раз.

Последний вздох и улыбка.

И грудь, что опускается.

И не вздымается больше.

А потом… ничто.

Но вдруг – новый вздох.

И сон вновь отступает.

Потому что такова судьба.

Судьба продолжает свой танец.

Судьба продолжает ткать свою сеть.

И никогда не останавливается.

Никогда.

====== Глава 26. Я никогда не скажу тебе “прощай”. ======

« Когда что-то идет не так как хотелось бы, некоторые люди просто разворачиваются и уходят, вместо того, чтобы искать какое-то решение или, если необходимо, изменить что-то в себе, для того, чтобы стало лучше». ( Little number )

°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°°

Самый большой урок, который каждому следует выучить?

Вот он: жизнь почти никогда не похожа на прогулку по накатанной дорожке.

Ни для кого, без исключения.

Но Курт Хаммел считал себя сильным.

Насколько сильным, он смог выяснить довольно рано, благодаря годам ада, которые провёл в средней школе МакКинли, терпя непрерывные преследования местных хулиганов и гомофобов. Чьи издевательства не раз заставляли его согнуться, но не сломаться. И в те дни, когда он вспомнил о том, что случилось в доме у озера, он заново познавал собственную силу.

Курт кричал и плакал.

Сгибался под тяжестью этих страшных воспоминаний.

Но не ломался.

Он лишь ненавидел себя с каждым днём чуть больше за то, что забыл всё это и оставил Блейна в одиночестве в том аду.

Потому что ему было непонятно, как он, тот кто обещал, всем сердцем веря своим словам, «Я никогда не скажу тебе прощай», вместо этого, оставил его в самый трудный момент.

Он пытался уцепиться за объяснения, которые Себастиан и отец всегда с готовностью предоставляли ему, но Курту они казались недостаточными и абсурдными.

Сам себе он казался недостаточным и абсурдным.

Финн говорил, что он не покинул Андерсона, если быть точным.

По крайней мере, в некотором смысле, не по своей воле.

В действительности, он продолжал помнить Блейна, пусть и неосознанно, и ждал его в течение многих лет, даже несмотря на Себастиана, и, когда тот появился перед ним, Курт снова практически немедленно поддался своему влечению к нему, хотя подобное было совсем не в его стиле, потому что внутри себя прекрасно знал, кем Блейн на самом деле являлся.

Даже если ему стоило усилий принять это.

С кем бы то ни было другим, сколь бы одиноким он себя ни чувствовал, Хаммел никогда не был бы таким... раскованным. Это было не в его натуре.

Странно было слышать определённые высказывания от Финна, но, возможно, виноват был воздух Чикаго, делавший его более сообразительным и внимательным к деталям.

Дело в том, что Курт прекрасно сознавал, что его брат был прав насчёт этого. Он вступил в связь с Блейном, потому что знал – тот является чем-то большим, нежели просто случайный парень. Он словно бы приблизился к бессознательному воспоминанию о Блейне-подростке, чтобы влюбиться в мужчину, которым он стал, в того взрослого Блейна, столь отличного, и всё же похожего на мальчика, любителя геля и галстуков-бабочек, с которым Курт познакомился в Лайме, а затем снова встретился в Нью-Йорке.

Поэтому истина состояла в том, что Курт был уверен – сейчас он в любом случае был бы здесь, ради него, даже если бы так ничего и не вспомнил, чтобы вернуть его.

Не только из-за того, что они разделили в прошлом, но и из-за того, что связывало их в Нью-Йорке, и что, в некотором смысле, подтверждало то, что Курт понял ещё совсем юношей и что он, возможно, забыл, но о чём никогда не жалел: для него существует только Блейн. Для Курта всегда был только Блейн. И всегда будет только он.

Проблема была в том, чтобы заставить это понять Андерсона.

И вот тут Курт осознавал, что, вся его сила гроша ломанного не стоит. Когда речь шла о Блейне, он чувствовал себя просто влюблённым мальчишкой, и всё.

Ладно, он спел для него, и это стоило ему огромного усилия, потому что уже несколько лет он этого не делал. Он перестал, потому что пение вызывало в нём лишь ощущение пустоты и страха, и решение сделать это ради него, хотя он по-прежнему чувствовал себя неуместным на сцене, говорило ясно: невзирая на страх и трудности, чтобы вернуть тебя, я могу преодолеть всё. Даже эту боль. Подняться на эту сцену, предстать перед всеми теми людьми, которые смотрели на него, потребовало огромной силы. Но Курт знал, что Блейн поймёт. Ну, по крайней мере, он надеялся.

Но это оказалось не так.

Он прекрасно понимал, что Блейн напуган и просто не в силах поверить ему на слово, особенно после надежд, которым он позволил зародиться в Нью-Йорке и которые он же беспощадно разбил на тысячу осколков; но Хаммел был готов сделать всё возможное, чтобы доказать – сейчас он искренен. Даже больше: он был твердо убеждён, что должен ему это, в некотором смысле.

За всё время, что Блейн страдал в одиночестве, несмотря на слёзы, находя мужество, чтобы бороться против своего отца и их палачей.

За всё время, когда Курт не мог подарить ему утешение, просто держа за руку, как делал обычно.

За всё мужество, которое ему пришлось найти внутри себя, чтобы позволить ему жить счастливо с другим, с другим, который был, к тому же, его лучшим другом.

За каждый раз, когда Курт терялся в его глазах, но не узнавал его.

И, прежде всего, за любовь, которую он проявлял к нему и к Бастиану, не отворачиваясь от них, даже когда они, не только его предавали, но и продолжали брать от него снова и снова.

А что он получил в ответ?

Если честно, что получил от них Блейн?

Одну ложь за другой от Себастиана, да несколько случайных трахов от Курта, который делал всё, чтобы не позволить себе дать ему больше.

Нет, если сейчас Блейн устал и не желал больше раздаривать себя, Курт понимал его.

И тем не менее, природный эгоизм не позволил бы ему остановиться, пока Блейн не понял бы, что он искренен и хочет его и только его.

Не воспоминание о том, чем они были, не ту давнюю, может быть, немного наивную, любовь двух мальчишек, ничего не смысливших в жизни, но то, чем они могли бы быть сейчас, несмотря на всё их прошлое. И благодаря ему.