– Я знаю, что ты лжёшь, Блейн. Я умел понять, когда ты врёшь, с самого начала, и этой способности я не утратил с моими воспоминаниями.

– Но это правда, Курт. Раньше я хотел тебя, но сейчас уже не хочу, – повторил Блейн, больше себе, чем ему. Может, если бы он продолжил повторять, в конце концов, это стало бы правдой. – И ты тоже лжёшь. Это не ты. Это смесь тебя и Себастиана, как мне кажется, более-менее.

В ответ на эти слова, Курт опустил голову, но полностью развернулся к нему и прислонился к стене, где раньше стоял Блейн.

– Не суди и не осуждай меня. Я всего лишь пытаюсь понять, чего ты хочешь. Я больше не тот Курт, в которого ты влюбился почти девять лет назад и даже не тот, которого ты встретил в Нью-Йорке. Я… пожалуй, я смесь их двоих. И не знаю, может ли этот Курт понравиться тебе. Ведь, в конце концов, тебе не составило труда оставить меня ни в первый, ни во второй раз, посмотрим правде в глаза. Может, это и к лучшему.

– О чём ты, блять, говоришь? – взорвался Блейн, потому что… он что, всерьёз верил во всю эту чушь? – Ты нравишься мне таким, какой есть. Каким жизнь сделала тебя. Я восхищаюсь твоим мужеством, тем, что помогло тебе подняться на эту сцену сегодня. И я восхищаюсь твоей силой, благодаря которой ты стоишь сейчас здесь, передо мной, с гордым взглядом, как если бы я не замечал тёмные круги вокруг твоих глаз или не понимал, как ты раздавлен тем, что узнал. И я восхищаюсь твоим самообладанием, которое ты демонстрируешь, несмотря ни на что. Я знаю тебя настоящего, ты должен был вспомнить и это тоже, – «и люблю», – добавил он, прежде чем смог остановиться, но, к счастью, только мысленно.

В любом случае, продолжать было бессмысленно.

Потому что он видел, видел прекрасно.

Он видел довольную улыбку, которая буквально озарила его лицо.

Что?..

Вот чёрт!

Он его провёл.

Раздразнил, чтобы заставить признаться в том, чего он никак не хотел признавать перед ним.

Значит, он просто провоцировал его, и не думал всего этого на самом деле, так?

– И чего же ты ждёшь от меня, Курт? – спросил Блейн, вконец измотанный этой игрой, правил которой не знал.

– Не знаю. Но уж точно не ожидал, что ты станешь нападать и орать на меня. А по сути, ты только это и делаешь.

– Так может, ты надеялся, что я приму тебя с распростёртыми объятиями только потому, что ты явился ко мне домой?

– Может быть, почему бы и нет? Или ты хочешь, чтобы я поверил, будто ты влюбился в этого мальчишку? Прошло чуть больше двух месяцев, Блейн, ты не можешь уже любить его. Не можешь, если все те чувства, которые привели тебя сюда и которые заставили тебя отказаться от меня восемь лет назад, были настоящими.

– Конечно, я не люблю его! – почти выкрикнул ему в лицо Блейн в ответ. – Я не грёбанный флюгер, Курт. Но он... он мой шанс.

– Твой шанс – для чего?

– Для того, чтобы избавиться от этого постоянного ощущения неполноценности. Чтобы хоть немного почувствовать себя счастливым. Чтобы перестать страдать... Я… я могу полюбить его.

– Боже мой, Блейн, ты хоть сам слышишь, что говоришь? – спросил Курт в отчаянии, пытаясь приблизиться к нему.

Но Блейн поспешно отступил ещё дальше.

– Какова гарантия, что ты здесь не потому, что Себастиан больше не хочет тебя, а? – спросил он вдруг, и Курт мгновенно застыл на месте. – Откуда мне знать, что всё, что ты говоришь, не продиктовано в действительности твоими воспоминаниями и убеждённостью, будто ты мне что-то должен? Как я могу быть уверенным, что ты здесь не для того, чтобы опять использовать меня, чтобы... с моей помощью снова стать целым,

Как ты только что пел там на сцене? Ты растерян, Курт. Может, то, что, по твоим словам, ты испытываешь ко мне сейчас – не правда, а простое отражение твоих вернувшихся воспоминаний?

Так значит, в этом было всё дело?

Невозможно…

Курт пришёл к нему разбитый вдребезги, держа своё сердце на раскрытой ладони, а Блейн боялся… этого?

Боялся, что он хочет всего лишь снова использовать его?

Нет, Курт не мог позволить, чтобы эти мысли продолжали мучить его.

Недолго думая, он буквально набросился на Блейна.

И едва он припал к его губам… о, да!

Это было правильно.

Быть там, рядом с ним.

Этот поцелуй был похож на прорвавшуюся плотину.

И случилось нечто странное, но прекрасное.

Курт вспомнил.

Их первый поцелуй.

Тот, которым они обменялись на безлюдной лестнице МакКинли после того, как Карофский убежал, взбешённый тем, что сказал ему Блейн.

Он вспомнил всё.

Каждую мельчайшую деталь.

Вспомнил, как Блейн пригласил его пообедать.

И как он обернулся к нему с улыбкой, а Блейн, совершенно неожиданно наклонился и прижался губами к губам Курта.

Тот поцелуй поначалу был лишь робким касанием губ, за которым последовали другие лёгкие нежные поцелуи, в то время как руки нерешительно принимали различные положения, в поисках того самого, подходящего.

Безуспешно.

А потом сердце Курта взорвалось в груди.

От радости.

Блейн оторвался от него и принялся смущённо бормотать: «Прости, прости, не знаю, что на меня нашло… Нет, знаю. Ты мне нравишься, Курт. Думаю, для меня наступил тот момент, когда глядя на тебя, я не могу не сказать – о, вот он, я искал его всю жизнь. Ты тронул меня, Курт. И сейчас я поцеловал тебя только потому, что хотел этого. Этот поцелуй должен был стать твоим первым».

За этими словами немедленно последовал новый поцелуй.

Но на этот раз Курт был готов и встретил его с большим жаром и трепетом.

И губы приоткрывались, сегодня, как тогда, и ласки чередовались с укусами и стонами, а жар тел начинал расти в них вместе с желанием близости, словно не было ничего более срочного и важного в этом мире.

Сегодня, как тогда.

Как всегда.

И сегодня, как тогда, это был поцелуй, что пронзал их души, и соединял их, снова и снова, в вечном танце, которого они никогда и не прерывали, распространяя вокруг почти осязаемую ауру любви.

Желание и страсть охватывали их тела.

Сливая их дыхания в одно.

Это было вечным шёпотом поэзии...

Их поэзии.

Той, которую умели создавать лишь они вместе.

– Ты веришь мне, Блейн. И всё ещё любишь меня. Я это чувствую на твоих губах, когда ты целуешь меня. Ты хочешь, и всё ещё любишь меня, – прошептал Курт в нескольких миллиметрах от губ Блейна, когда они прервались, чтобы отдышаться.

– Этого недостаточно, Курт, – ответил тот, не отстраняясь, однако, и не ослабляя хватки на его пояснице.

Потому что не хотел этого делать.

Потому что не мог.

– Но я люблю тебя по-настоящему. Люблю тебя теперешнего, как любил тебя восемь лет назад. По разным причинам, но всё с той же силой.

И эти слова заставили Блейна очнуться и выйти из оцепенения.

Это был первый раз, когда Курт говорил ему это за почти девять лет, но эффект оказался вовсе не тем, какого он ожидал.

Сейчас это вызывало в нём лишь страх.

И он не мог в это поверить.

Даже если хотел всем своим существом, но не мог поверить.

И это убивало его.

– Докажи, – прошептал Блейн в двух сантиметрах от его губ, от которых не мог оторвать взгляда. – Докажи мне это, Курт, и сделай так, чтобы я поверил. Но будь искренним на этот раз: если ты не хочешь отдать мне всего себя, остановись. Прошу тебя, остановись, прежде чем для меня станет слишком поздно, – продолжил он, чуть усилив хватку.

Затем он быстро отстранился от него, направляясь назад, в помещение, и Курт ощутил холод, какого никогда ещё не чувствовал в своей жизни.

– Не сдавайся, Блейн, прошу тебя, – произнёс вдруг Курт, даже не оборачиваясь, чтобы посмотреть на него, уверенный, что тот остановится, как и произошло, на самом деле.

Курт ощущал его присутствие.

Оно пробегало по коже, как электрический разряд, охватывая его полностью.

– Я знаю, как много ты боролся, и знаю, что обещание мира и спокойствия в лице Джона может казаться тебе очень заманчивым, уверяю тебя, никто не понимает этого лучше меня. Я лгал самому себе в течении пяти лет, когда жил с Себастианом, прекрасно зная, что не его я искал, зная, что всего лишь довольствуюсь тем что есть, одновременно продолжая ждать, – затем Курт обернулся к нему, стоящему у входа в заведение с опущенным взглядом, и продолжил: – продолжая ждать тебя, даже не подозревая об