И всё это приводило его в замешательство и заставляло терять голову.

Поэтому он не ответил Джону, который тем временем оказался совсем рядом, а вместо этого взял с тумбочки в прихожей ключи от мотоцикла и торопливо натянул куртку прямо на голое тело, потому что знал, что бы произошло, если бы он остался.

Всё закончилось бы сексом с Джоном, а он не хотел, чтобы с ним было только это.

Так что, Блейн бросил на него извиняющийся взгляд и быстро, не произнося ни слова, взял телефон и вышел из дома.

Он слышал, как Джон звал его, но, хоть и понимал, насколько подозрительно его поведение, и проклинал себя за это, всё равно даже не обернулся, чтобы успокоить его.

Ему необходимо было двигаться.

Он должен был идти.

Неизвестно, куда именно, но идти.

Потому что он чувствовал себя раздавленным и беспомощным и не хотел чувствовать себя так.

Ещё в лифте его телефон начал звонить.

Само собой, это был Джон.

Блейн не ответил, больше того, выйдя из лифта, он бросился бегом к мотоциклу.

А затем помчался еще быстрее, уже на нём.

Блейн был не из тех, кто убегает.

Но в тот момент он давил на скорость, чтобы убежать от своих воспоминаний.

Слишком быстро, забыв об осторожности, и, тем не менее, не мог забыть.

Он мог похоронить воспоминания, зарыть в землю и скрыть, но не мог забыть.

Как бы быстро он ни мчался, то, что он продолжал испытывать ещё после почти девяти лет, мчалось быстрее него.

Я хочу тебя.

Хочу нас.

Только страх мог быть столь же быстрым.

Курта выворачивало наизнанку.

В прямом смысле слова.

Сидя утром за столиком в комнате отеле, которую Бас забронировал для него и Финна, Хаммел в сотый раз спрашивал себя, как он мог быть таким идиотом.

Прошлой ночью, вернувшись от Блейна, он немедленно набросился на минибар и практически опустошил его.

Финн, придя в гостиницу после небольшой прогулки по Чикаго, обнаружил его скачущим по кровати и распевающим On my way, используя горлышко маленькой бутылки из-под водки в качестве микрофона.

Жалкое зрелище, которого он стыдился бы до конца жизни.

Если бы он вспомнил само зрелище как таковое, разумеется.

К счастью, помнил он только то, что провёл утро над унитазом.

К счастью…

И теперь Курт ожидал завтрак в номер, всё ещё в пижаме – той, с медвежатами – с растрёпанными волосами, жутким ощущением вкуса грязных носков во рту и двумя тёмными кругами под глазами, будто после стычки с разъярённым борцом сумо.

И ещё его мучила страшная головная боль, с похмелья.

Или, может, головная боль была связана с тем, что он провёл вечер, рыдая и одновременно напиваясь, потому что Блейн своим рассказом пролил свет на те вещи, которые Курт не сумел вспомнить сам, и боль подкосила его.

Он держался перед Блейном, но потом, в пустоте этой комнаты, сдался.

И не просто сдался, а буквально рухнул и сделал всё, чтобы забыть.

Забыть эти новые воспоминания и поцелуй.

Тот чёртов поцелуй, который Блейн с такой естественностью подарил Джону. (????)

Тем временем, неподалёку, но на достаточном расстоянии, чтобы он не мог их слышать, Себастиан и Финн вот уже минут десять о чём-то шептались, время от времени бросая на него обеспокоенные взгляды.

Ему это совершенно не нравилось.

С каких пор эти двое стали такими закадычными приятелями?

Но сейчас его внимание снова привлёк маленький телевизор, который Финн включил, когда понял, что немного фонового шума сделает более затруднительным для Курта расслышать то, что они обсуждали с Себастианом.

Ну, чтобы не волновать его зря и не внушать подозрений, будто они действительно секретничают.

Телевизор был настроен на одно из утренних местных шоу, где известный журналист проводил опрос людей с улицы вперемешку со знаменитостями, создавая жутковатое месиво.

В любом случае, голова у Курта и без того раскалывалась, так что хуже стать уже не могло.

Ну да, а то как же…

Когда официант с завтраком постучал в дверь, Курт просто-таки ощутил, как атмосфера резко изменилась.

Финн поспешил сесть рядом с ним, и это явно было не только из-за голода.

То есть, и голод тоже, безусловно, сыграл роль, но не только он.

Что и подтвердилось, когда Себастиан подкатил тележку с едой и даже не присаживаясь сказал:

– Курт, мы должны поговорить.

Вот оно.

Точно.

По торжественному тону было ясно, что речь шла о чём-то серьёзном.

– Что произошло вчера вечером между тобой и Блейном?

И, в сущности, он ожидал этого.

Поэтому, не пререкаясь, начал пересказывать вчерашний разговор, между делом, продолжая пить одну чашку кофе за другой.

И возможно, именно из-за кофеина, или из-за того, что приходилось переживать заново те воспоминания, тревожа слишком свежие раны, но он окончательно проснулся, и даже головная боль, казалось, прошла.

Курт рассказал о не слишком ласковом приёме со стороны Блейна.

Рассказал о воспоминаниях, которые тот помог ему вернуть.

И рассказал о Джоне.

Главным образом, о Джоне, если уж честно.

И как раз в тот момент, когда он пускался в рассуждения о том, что, по его мнению, волосы того были слишком длинными для такого овала лица, а одежда слишком облегающая для его чрезмерно худой фигуры, Джон собственной персоной появился на экране телевизора.

Курт почти подавился кофе

– О, Боже, это он, это он, это он! – начал кричать он, подпрыгивая на стуле.

– Он – кто? – спросил Себастиан рассеянно, медленно поворачиваясь к телевизору.

Ответ прозвучал одновременно от Курта и от ведущего программы, которые произнесли:

– Джон, – в унисон, и ведущий бодрым голосом добавил: – солист группы Fenix, которые исполнят для нас Stormy!

– Он ещё и поёт! – возмущённо прошипел в сторону телевизора Курт.

– Ага, и песня обалденная, здорово! Значит, Блейн встречается с типом, который поёт мою любимую песню? – спросил Финн с преувеличенным энтузиазмом, щедро орошая окружающее пространство крошками хлеба с вареньем.

– Может, это один из музыкантов, с которыми он работает, –

сказал Себастиан сосредоточенно разглядывая Джона, который

играл на гитаре и, в то же время, казалось, занимался сексом с микрофоном. – А парнишка не промах! Ты только полюбуйся, какой лакомый кусочек нашёл Блейн, чтобы утешиться.

Финн ответил на этот комментарий смехом, к которому вскоре присоединился и Себастиан.

Не хватало только, чтобы эти двое дали друг другу пять, и идиллия была бы полная.

Курту их поведение казалось совершенно идиотским.

И видимо они и сами так подумали, когда, обернувшись к нему, всё ещё смеясь, увидели его испепеляющий взгляд.

Смех затих мгновенно.

Финн принялся намазывать вареньем новый ломтик хлеба, а Себастиан припал к чашке кофе, лишь бы изобразить занятость.

– Всё равно, он очень даже неплох, – попытался защитить свою позицию Хадсон, потому что эта песня ему по-настоящему нравилась.

Она немного напоминала ему о них с Рэйчел.

По крайней мере, о тех, какими они были когда-то.

Конечно, произнёс он это с опущенной головой, весь сосредоточенный на намазывании хлеба вареньем, но чисто случайно встретив встревоженный взгляд Себастиана, понял, что, возможно, не стоило настаивать, а поэтому добавил только:

– Хотя, я-то что могу знать? Я ж не гей, в мужчинах не разбираюсь! Эй! Гляньте, какая танцовщица в первом ряду, правда? Отличные сиськи!

– Это не танцовщица, Финн, – возразил Себастиан, – это дама из публики, и, думается мне, что ей, на вскидку, лет сто двадцать. И сиськи, которыми ты так восхищаешься... просто жировые складки, которые подпрыгивают от её судорожных телодвижений. Забыл очки сегодня?

Финн прищурился, чтобы разглядеть получше, буркнул «А, точно!» и вернулся к бутерброду.

Себастиан, внимательно следивший за каждым его действием, заметил: