Прямо там, перед Куртом.

И Блейн попытался отдаться знакомым ласкам, попытался искренне ответить на этот нежный привет, столь типичный для них.

Но всё, что он ощутил, была жуткая неловкость, и едва уловимый вдох Курта, затаившего дыхание.

Когда же они прервали поцелуй, он сказал Джону: «Ты не заметил, что у нас гости?» – но Курта на кухне уже не осталось и следа.

По звукам в гостиной Блейн понял, куда Хаммел ушёл, и поспешил за ним вместе с Джоном.

Он держал его за руку, но осознал это только когда Курт, обернувшись к ним, остановил потухший взгляд на их сцепленных руках.

И Блейн автоматически выпустил руку Джона.

Может, это было глупо, но это всегда было чем-то очень… их.

Держаться за руки... это и были они, в некотором смысле.

– Курт, могу я представить тебе Джона? – сказал Блейн, чтобы заполнить эту тишину, прежде чем Джон успел бы заметить, что было что-то странное во всей этой ситуации. – Он один из музыкантов, с которыми я работаю и…

– Твой парень, – закончил за него Курт, который тем временем уже натянул пальто, демонстративно весёлым тоном, снова глядя ему в глаза.

В которых не было ни обвинения, ни гнева.

Только море... сожаления и боли.

И Блейна это поразило.

Он целую жизнь, кажется, ждал такой реакции от Курта… почему это происходило только теперь, когда всё для него начинало складываться?

– О, ты его друг из Нью-Йорка, верно? – вмешался в этот момент Джон, делая шаг вперёд с протянутой рукой и приветливой улыбкой, которая, несмотря ни на что, тут же завоевала Курта. – Мне жаль, что твой парень так сильно пострадал в аварии, но я рад, что теперь он поправляется, – нет, даже при большом желании Хаммел не мог бы его ненавидеть, потому что эта фраза явно не была пустой данью вежливости, а самым что ни на есть искренним выражением того, что действительно шло от сердца.

– Спасибо. Он… больше не мой парень, но да, сейчас он в порядке, – решил уточнить Курт.

Он не посмотрел на Блейна, произнося эти слова, потому что боялся увидеть одно лишь безразличие.

Но по реакции Джона, который с вопросительным выражением повернулся к нему, как если бы уловил неожиданный жест, Курт понял, что сообщение достигло адресата.

Он был там.

Он больше не был в отношениях.

И он пришёл к нему.

– О, ну, тогда... – замялся Джон, заметно смущённый, в то время как Курт продолжал смотреть на него с искренней улыбкой, – останешься поужинать с нами? – спросил он затем.

– Нет, спасибо, я… у меня ещё дела сегодня и меня ждут. Но спасибо за приглашение.

– Ладно, может, тогда в другой раз, Курт. Блейн мне рассказал о тебе так много хорошего, что я не могу дождаться, чтобы познакомиться с тобой немного лучше. Ты ведь задержишься ненадолго здесь, в Чикаго, правда?

– Да, по правде сказать.

– Отлично! – сказал Джон, ещё раз пожав ему руку, а затем повернулся к Блейну и, ласково погладив его по щеке, отправился на кухню, оставляя их одних.

– Вы мило смотритесь, – сказал Курт, когда Джон исчез в кухне. – Он приятный, и кажется хорошим парнем. Правда.

– Да, он… – начал было Блейн, но Курт немедленно прервал его:

– Меня это не волнует. Я хочу получить мой шанс с тобой, Блейн, и я добьюсь его. Увидимся завтра, – спокойно заключил он тогда, и, быстро поцеловав его в щёку, поспешно вышел из дома.

Оставляя Блейна в полнейшем замешательстве.

В чём, очевидно, Курт был настоящим мастером.

Что это было, шутка?

Когда Джон вернулся в гостиную, Блейн, казалось, даже не заметил его.

Он просто смотрел на приоткрытую дверь, стараясь удержать на коже ощущение лёгкого касания губ Курта.

А затем он словно сорвался.

Внезапно.

Сказал «Извини» Джону и выбежал из квартиры.

Вслед за Куртом.

Курт устал.

И эмоционально, и физически.

Сперва он узнал, наконец, обо всём, что Блейн выстрадал и сделал ради него, и безусловно, это было ударом.

А потом был этот поцелуй.

Этот поцелуй, который Блейн дал Джону искренне, инстинктивно даже, а не для того, чтобы продемонстрировать, что у него есть другой, надломил его больше, чем всё остальное.

Потому что со временем Курт обнаружил, вернее, вспомнил, что он мог преодолеть любую боль ради Блейна.

За исключением одного, очевидно, – видеть, что Блейн испытывает что-то к кому-то другому.

И этот Джон Блейну действительно нравился.

Теперь это было ясно.

Блейн заслуживал того, чтобы быть счастливым?

Само собой разумеется, да, никто этого не заслуживал больше, чем он.

Заслуживал ли он счастья, с кем-то кроме него?

Да, если он действительно хотел именно этого.

Но оставался тот факт, что Курт тоже заслуживал ещё одного шанса, и теперь он был уверен, что хочет его с ним и только с ним.

И не имело значения, насколько эгоистично это выглядело, он понял, что хочет получить свой шанс.

Он заслуживал его, в конце концов.

В стенах этого дома они не сказали даже половины всего того, что должны были ещё сказать друг другу, и Курт знал это прекрасно.

Как знал, что хочет вернуть его.

Хочет вернуть Блейна.

Так или иначе.

Направляясь к одному из свободных такси, он не услышал, как Блейн, только что вышедший из здания, зовёт его, и не заметил, что он его догоняет.

Лишь когда его сильные горячие руки схватили его за предплечья, чтобы остановить, он обернулся и обнаружил перед собой Блейна, раскрасневшегося задыхающегося от бега.

Он мог бы поклясться, что в жизни не видел ничего прекрасней.

И Курт почувствовал себя счастливым.

Потому что, если Блейн нагнал его, на то должна была быть причина.

Та самая надежда, в которой он так нуждался, возможно, это была она.

– Чего ты хочешь, Курт? – спросил Блейн, пристально глядя ему в глаза.

Никаких больше масок.

Никакой лжи.

Он сказал правду и в замен хотел только другую правду.

Мог Курт дать ему её на этот раз?

Мог.

И должен был.

Поэтому он сказал:

– Тебя.

И не имело значения, если Блейн слегка вздрогнул при звуке этого слова.

Не имело значения, если он сильнее, почти до боли, стиснул захват вокруг его рук.

Не имело значения, даже то, что его глаза, казалось, подёрнулись печалью в тот же миг.

Правду он дал, и правду он получит.

– Я хочу тебя, – повторил поэтому Курт. – Хочу иметь возможность быть с тобой и сделать так, чтобы ты понял – я знаю, то, что я чувствую – это по-прежнему любовь. Хочу иметь возможность лечить твои раны, как не мог сделать тогда. Я хочу исцелить те, что сам нанёс тебе два месяца назад. Я хочу тебя, Блейн. Хочу нас с тобой. Я хочу всего с тобой.

– Я… я не могу, Курт, – прошептал Блейн, больше себе, чем ему.

– Не можешь или не хочешь? – спросил Курт, отмечая про себя его явное смятение и неуверенность.

– Нет никакой разницы, – ответил Блейн безо всякой убеждённости в собственных словах.

– Конечно же, есть. Есть огромная разница. Но неважно, Блейн. Пусть так, сейчас мой черёд.

Блейн не спросил, для чего, даже если хотел бы.

Он этого не сделал, потому что Курт выглядел таким гордым.

Уверенным.

И решительным.

– Я заставил тебя сомневаться долго, слишком долго, но сейчас я здесь, Блейн. И я останусь здесь. И вернусь завтра. Я буду возвращаться каждый день, и если ты сбежишь, я буду преследовать тебя, пока не догоню. Я получу свой шанс, хочешь ты того или нет. Я сделаю то, чего не мог сделать восемь лет назад, Блейн.

– И что же это, Курт? – спросил он, не будучи в состоянии, несмотря ни на что, остановить надежду, что снова начинала согревать его сердце.

– Буду рядом. Ради тебя.

Больше он ничего не сказал.

Не стал дожидаться его ответа.

Он не сделал ничего.

Только улыбнулся ему нежно.

И сказал: «Привет».

Как в тот день, когда всё началось.

Затем быстро сел в такси и растворился в вечере.