После этого он позвонил Бёрту и взял с него обещание удалить любое воспоминание о себе из жизни Курта.

Каждую фотографию, каждое упоминание.

Неизвестно было, сколько продлиться эта амнезия Курта, но пока дела обстояли таким образом, он намеревался сделать всё от него зависящее, чтобы дать Курту шанс быть счастливым.

Доктор высказался ясно.

К Курту вернулись бы его хорошие воспоминания только вместе с ужасными.

И Блейна это однозначно не устраивало.

Он не смог защитить его тогда, но он сделает это сейчас.

Чего бы ему это ни стоило.

Убедить Бёрта помочь в этом оказалось проще, чем он ожидал, принимая во внимание то, что он уже имел дело с его силой после одного из многочисленных избиений, которым подвергал его отец.

Когда Блейн явился к Хаммелам весь в крови, отец Курта в порыве гнева угрожал преподать хороший урок Марку Андерсону.

Он никогда не встречался с ним, да и о Блейне знал очень немного, но он слепо доверял суждениям сына, и ему было довольно видеть, что приходилось переносить Блейну.

Курту стоило немалых усилий заставить его отказаться от своих намерений, и ему это удалось только тогда, когда он упомянул, что мать Блейна годами пыталась остановить мужа без малейших результатов, поскольку Марк Андерсон имел связи, помимо прочего, и в полиции Лаймы.

Жалоб на него поступало бесчисленное количество.

Но ему всё равно ничто не грозило, а Блейну приходилось иметь дело с его гневом, снова и снова.

Поэтому детективу, который занимался этим делом, требовался кто-то, кто предоставил бы неопровержимые улики, чтобы засадить его окончательно.

Поэтому всё это моментально превратилось в скандал библейских масштабов в Лайме.

И вероятно поэтому Бёрт, который несомненно был раздавлен случившимся и готов на всё, лишь бы его единственному сыну не пришлось пережить заново весь тот ад, согласился.

И хотя, соглашаясь, он обозначал момент, когда Блейн должен был раз и навсегда попрощаться с Куртом, парень был ему благодарен.

В очередной раз переоценивая себя, разумеется.

На самом деле, он понял серьезность своей жертвы только тогда, когда увидел Курта в очереди в Lima Bean и произнёс «привет».

Но в тот момент он был уверен.

И знал, что не мог бы оставить Курта в лучших руках.

Поэтому он сказал Бёрту: «Сожгите все наши совместные фотографии, скажите Мерседес никогда не упоминать обо мне. И сами меня не вспоминайте. Дайте ему возможность вернуться к жизни. Убейте воспоминания обо мне вместе с воспоминаниями о той ночи».

А сам приготовился к бою.

Против тех монстров, которые отняли у него всё.

Но, прежде всего, против худшего монстра, какого он когда-либо знал – его отца.

Его семья была с ним, его мать и брат, которые никогда, ни единого раза не усомнились в его выборе.

Они оставались рядом с ним, шаг за шагом, всегда и во всём.

И, тем не менее, он знал, что на самом деле...

Он был один.

Теперь он остался один.

Но на этот раз победил бы он.

– Только проблема в том, что я не мог победить. Не в этой игре, если можно это назвать игрой. Я понял это слишком поздно. Меня били, унижали, использовали... Я всё стерпел. Но я не мог выносить необходимость держаться вдали от тебя. И всё же, я должен был это делать. Потому что, когда всё осталось в прошлом, и закончился процесс, я понял одну очень важную вещь…

– Какую вещь, Блейн?

– Ты был счастлив. Ты был по-настоящему счастлив. Даже без меня. Может быть, ещё больше именно поэтому.

– Блейн… – попытался возразить Курт, но тот остановил его решительным жестом руки.

– Меня это устраивало, Курт. Пока шёл процесс, и мне приходилось иметь дело с любопытством журналистов, которые шли на все уловки, чтобы лучше продать новости, и ненавистью тех, кто считал меня таким же преступником, как мой отец, и думал, будто я участвовал во всех тех жутких вечеринках только потому, что я гей, единственным, что давало мне силы, чтобы не опустить руки, было то, что для тебя это был очередной нормальный день в жизни, которая снова была нормальной. Мне было достаточно и этого, Курт.

– Ну, это всё чудесно, правда… Только вот для меня этого не достаточно, Блейн! – заявил Курт, и тон его голоса больше не был мягким и успокаивающим, а, скорее, злым.

– Что ты хочешь сказать?

– Я хочу сказать, что я, блять, любил тебя и имел полное право быть там с тобой! – выкрикнул Курт ему в лицо, и если задуматься, было действительно абсурдно, что подобные признания у них вечно звучали в пылу ссоры.

Что с ними было не так?

Блейну невольно подумалось, что, может, просто они не подходили друг другу.

Хотя он и знал, что это не так, всё, казалось, кричало об этом.

И всё же, позволить себе поверить в это, было почти облегчением для Блейна.

Пусть даже он лгал самому себе.

– Может быть, Курт. Но тогда я должен был сделать выбор и я сделал этот. У тебя была полная и безмятежная жизнь с Себастианом, между прочим, моим лучшим другом, и ты избежал ада на долгое время. Поэтому я не жалею об этом.

– Ты… ты… просто… полный идиот, – пробормотал Курт уже с меньшей убеждённостью, запинаясь на каждом слове.

– Ну… что сделано, того не вернуть, – сказал Блейн, поднимаясь, чтобы отнести чашки в раковину. – Это не... – попытался он сказать, но, возможно, это было уже слишком.

– Что Блейн, что? – прозвучал голос Курт, теперь гораздо ближе, чем Блейн ожидал.

Он не обернулся к нему, но ощутив на спине его руки, которые затем спустились, заключая его в объятие, столь долго желанное, он не воспротивился.

И когда Курт прислонился лбом к его плечу, Блейн начал рассказывать, всё так же не оборачиваясь, и лишь изредка касаясь рук Курта, что ни разу не выпустили его из своего кольца.

Он рассказал про год, который он провёл в Европе, чтобы держаться подальше от него, когда закончился процесс.

Рассказал о своем возвращении в Лайму и отчаянном паломничестве по их местам в надежде пережить моменты, которые делил с ним.

Без успеха.

Рассказал о том, что отец оставил ему всё имущество, по крайней мере, то, что не было изъято полицией, как будто это могло каким-то образом отплатить ему за пережитую боль, и как Блейн использовал эти средства для помощи жертвам отца и лишь потом оставшееся вложил в свою студию звукозаписи.

Рассказал о непрерывной смене парней в поисках чего-то, что утратил и чего, он знал, ему никогда было уже не вернуть.

Блейн рассказал ему также, как узнал о них с Себастианом.

Случайно наткнувшись на некоторые фотографии.

Он постарался не выразить в полной мере боль, что почувствовал в том момент, но понял, что Курт всё равно догадался, по тому, как он усилил хватку вокруг него, а затем прошептал: «Прости меня».

Но дело было в том, что Блейну не за что было его прощать.

Он его не помнил, так что это нельзя было считать предательством, так?

– Нет, именно в этом моё предательство, в том, что я тебя забыл, Блейн, – ответил Курт, и тот застыл от этих слов.

Блейн хотел спросить, почему он забыл?

Он знает это?

Сейчас, когда он вспомнил всё, он вспомнил и причину, по которой предпочёл забыть об этом?

На тот момент это было единственное, что ему нужно было ещё узнать или понять, по крайней мере.

Но звук ключа, поворачивающегося в замочной скважине, вернул его к действительности, и он резко высвободился из объятий Курта, которого, как Блейн тут же заметил, покоробило от этого жеста.

Только тогда Блейн увидел, что его глаза покраснели и опухли ещё больше, чем до этого.

Он плакал снова, но когда?

– Курт, я... – начал было Блейн, но остановился, потому что представления не имел, как сказать ему об этом.

Он уже выплюнул Курту в лицо, что у него есть парень, не получив ровным счётом никакой реакции, так почему сейчас его это беспокоило?

В любом случае, Джон позаботился за него обо всём, потому что, как только вошёл в дом, заглянул на кухню, как делал всегда, и, едва увидел Блейна, бросился к нему и поцеловал.