И он не мог этого позволить.

Поэтому резким рывком он освободился из этой хватки и, развернувшись, врезал первому же, кто оказался перед ним.

Он знал, что не сможет сбежать, и знал, что не в состоянии сделать много для Курта.

Он не собирался изображать героя, он всего лишь пытался выиграть время – хоть как-то выиграть немного времени для Курта.

Ему было смертельно страшно, но пока их внимание было сосредоточено на нём, Курт оставался свободен.

Боль, однако, делала его слабым и медлительным, и против пятерых он ничего не мог поделать.

Очень скоро Блейн снова оказался на полу под их ударами.

И среди всего этого бардака, звуков града ударов и их оскорблений, он слышал лишь слабые страдальческие стоны, которые издавал Курт, глядя на происходящее.

Поэтому он перестал реагировать.

Ради него.

Он не почувствовал, когда один из тех монстров дёрнул его вверх и не заметил, когда другой стянул перед ним штаны, пытаясь заставить его взять в рот его член.

Блейн видел только Курта, всё остальное не имело значения.

Он ощутил, когда один из них, наверное, тот, что не получил ожидаемого минета, принялся бить его по лицу и по голове из-за боли, но ему было всё равно.

Блейн не обращал внимания ни на что, даже когда эти монстры сорвали с него одежду, потому что продолжал смотреть на Курта, стараясь вселить в него мужество и силу, и думая, что пока они бьют его, Курт будет в безопасности.

И он был согласен на это.

Это было правильно.

Блейн делал это ради него, значит, это было правильно.

Но когда один из них проник в него, он не смог сдержать крик.

Он заорал во всю глотку, потому что эта боль превосходила всё, что ему пришлось испытать до этого.

Его тело было изранено, но вся предыдущая боль, сложенная вместе, казалась ничем по сравнению с тем, что он испытал при этом внезапном вторжении.

Он не хотел давать им этого удовлетворения, но не смог сдержать этот крик, и тут же раскаялся, видя слёзы на лице Курта.

Тогда Блейн начал твердить ему: «Не смотри, Курт».

Потому что не имело значения, что делали с ним, лишь бы Курту не пришлось заново переживать этот кошмар, лишь бы он не видел.

Его ударили ещё, чтобы заставить замолчать, и когда один кончил, немедленно его место занял другой, и всё началось снова, но Блейну было безразлично.

Пока Курта не трогали, он готов был переносить что угодно.

Незаметно для себя самого он потерялся в глазах Курта, забыв обо всём остальном, и в какой-то момент ему показалось, будто в этом доме не было никого, кроме них двоих.

Тогда он протянул руку в сторону Курта, потому что в моменты наибольшего уныния, печали или страха, они держались за руки и преодолевали всё вместе.

И Блейн хотел, чтобы Курт знал – так будет и на этот раз.

Потому что он был там для него.

Потому что их любовь значила больше, чем вся эта боль и зло.

Когда Курт протянул свою руку, Блейн произнёс «Я люблю тебя», одними губами, чтобы его не услышали, но не из-за страха, а потому, что это «Я люблю тебя» было для Курта, и только для него.

И даже если их руки не могли коснуться друг друга, Блейн всё равно ощутил силу их чувства.

Потом он закрыл глаза, потому что видеть боль на лице Курта из-за того, что творили с ним, было невыносимо.

Те монстры могли как угодно измываться над ним, но ничто, ничто не способно было сломить его так, как боль, которую он читал в любимых глазах.

И тогда подсознание пришло ему на помощь, подбрасывая образы, которые придали ему силы.

Курт, который смеётся.

Курт, который поёт своим ангельским голосом.

Курт, обнажённый под ним, что тонет в океане удовольствия.

Курт, что обнимает его.

Курт.

Он давал ему силы.

Когда он открыл глаза, то обнаружил, что Курт снова потерял сознание.

И Блейн возблагодарил небо за это.

Но это продлилось недолго.

Закончив с ним, они выполнили обещание и вернулись к Курту.

Один снова насиловал его у Блейна на глазах, сыпля непристойностями.

А остальные наблюдали за ним и смеялись над его болью и страданиями.

Он кричал, чтобы они прекратили, кричал, чтобы оставили его в покое.

Но они лишь смеялись, само собой, пока тот монстр всё жёстче входил в безвольно распластанное тело его Курта.

Так значит, у него не получилось.

Он не сумел защитить его, и не избавил от новых надругательств.

Даже на это он оказался неспособен, в конечном итоге.

Когда он увидел, что другие удаляются на кухню, чтобы подкрепиться, оставив Курта в покое, он поддался боли, потерял сознание и перестал видеть и слышать.

В себя он пришёл только по прошествии некоторого времени – мало или много, он затруднился бы сказать.

Единственное, что ещё было живо в нём, это боль.

Боль, что взорвалась в нём, потому что один из тех скотов снова вошёл в него, и он был уже настолько порван, что боль казалась запредельной.

Остальные подбадривали приятеля, и Блейн знал, что это не конец.

Возможно, это никогда не закончилось бы.

И у него не было больше ни сил, ни дыхания.

Поэтому он просто лежал там неподвижно и безмолвно, пока другие четверо насиловали его снова.

Он сделал это, потому что глаза Курта были закрыты.

Он был в обмороке.

И до тех пор, пока он остался бы в этом состоянии, ему не пришлось бы наблюдать всё это.

Пока он будет позволять использовать себя вместо него, его Курту не придётся больше страдать.

Пришло время, избавить его любимого от той боли, что приходилось выносить ему сейчас.

Взять на себя часть того, что в противном случае досталось бы ему.

И Блейну было достаточно сознавать это.

Курта удерживали в жизни его счастливые воспоминания.

Блейна же, тот факт, что каждый удар, достававшийся ему, был ударом, который он отвёл от Курта.

Это дало ему мужество, чтобы терпеть, терпеть и терпеть.

Пока они были заняты им, не трогали Курта.

Так что, всё правильно, думал он, глотая слёзы.

Позже пришло бы желание мести.

Позже, чтобы наказать виновных, Блейн собрал бы в кулак все свои силы, которые не смог использовать там.

А сейчас эти монстры продолжали наносить удары и унижать его, но не слышали больше от него ни единой жалобы, ни стона, ни крика.

Не осталось ничего, что они ещё могли бы забрать у него.

Теперь для него существовал только Курт.

Свои последние силы он использовал для него.

«Я люблю тебя, Курт», – продолжал он шептать, обращаясь к его бесчувственной фигуре, пока те нелюди использовали его снова и снова...

«Я люблю тебя, Курт», с этой фразой он провалился в небытиё во второй раз.

«Я люблю тебя, Курт».

И «Прости, прости, прости, прости…»

Очнулся он только через два дня в больнице.

С субдуральной гематомой, которая спровоцировала мини-кому, двумя сломанными ребрами, без двух зубов, с восемью швами на анусе и множеством травм поскромнее.

Его мать и брат, а также Себастиан были с ним, в то время как отец находился уже в тюрьме в связи с расследованием.

Едва очнувшись, он сразу спросил о Курте.

Ему сказали, что он пришёл в себя, но ничего не помнит.

И что его отец решил рассказать ему, будто он попал в автомобильную аварию.

«Так тому и быть», – подумал Блейн.

Как нечто само собой разумеющееся.

Пусть так и будет.

Блейн не спросил его семью, что по их мнению было бы правильнее.

Не спросил Бёрта.

Не спросил Себастиана.

Блейн просто поступил, как считал нужным.

Он страдал, над ним надругались, его унижали, но не сломили.

Теперь дело было за ним.

Пришёл его черёд действовать.

И он уже знал, что делать.

Поэтому, он попросил Купера позвонить в полицию и сделал официальное заявление против отца и его пятерых компаньонов, а затем предложил договор, который гарантировал держать Курта вне всей этой истории в обмен на другую информацию о тёмных делишках отца, про которые ему было известно много, даже слишком.