По прошествии этих трёх дней он вернулся домой с Себастианом и отцом.

И заперся в спальне.

Он согласился встретиться с психологом, но не сразу.

Согласился поесть, но только бульон с сухарями.

Он не хотел никого видеть.

Ни Финна, ни Сантану, которым рассказали всё сразу, и которые провели остаток недели, сидя на ковре в гостиной, ожидая, когда Курт будет готов.

Говорить.

Наорать на них.

Принять их помощь.

Или просто позволить им любить себя, в чём они оба отчаянно нуждались.

Финна новости потрясли.

Он ничего не знал и ни о чём не догадывался.

Месяцами он воспринимал ночные крики брата только как раздражающий побочный эффект аварии.

И не подозревал, что за ними крылся весь тот ад.

Хадсон возненавидел Бёрта за то, то тот ему не рассказал.

Как возненавидел и свою мать, которая примчалась в Нью-Йорк, в свою очередь, едва узнав о случившемся, за то, что сочла, будто он не в силах был помочь Курту в тот момент.

Он знал о скандале семейства Андерсон в общих чертах.

Читал некоторые статьи, как и все в своё время.

И точно так же, как и все, в своё время, отнёсся ко всему с некоторой лёгкостью.

Сотрудники, которых продавали как жертвенных животных клиентам для заключения сделки, и которых заставляли потом молчать посредством угроз и денег.

У каждого была своя теория о том, как можно и нужно было прекратить этот беспредел задолго до этого.

Многие полагали, что сын был заодно с отцом.

Финн был среди них.

Он считал, что после многих лет насилия, если бы Блейн донёс на отца раньше, то мог бы спасти много жизней.

Ведь за обвинениями сына Андерсона последовали ещё восемь.

Как если бы своим мужеством, он открыл ящик Пандоры, который и не ждал другого, чтобы выпустить наружу свои ужасы.

Теперь Финн видел среди тех покалеченных жизней и жизнь собственного брата и хотел бы ненавидеть Блейна за это.

Но не мог.

Не после того, как Бёрт рассказал ему о том, что он пытался сделать, чтобы помочь ему и что он сделал затем, чтобы заставить напавших на Курта заплатить за содеянное.

Финн позвонил Рейчел, чтобы рассказать ей всё.

Но она с ходу принялась расписывать свой триумфальный лондонский тур, так что, в результате, он не сказал ничего.

Он позвонил ей, потому что хотел, чтобы она была рядом в тот момент.

Но Рэйчел теперь жила в своём мире, а ему сейчас следовало заботиться только о нуждах и потребностях Курта, не её.

Он знал, что Рэйчел возненавидит его, когда узнает, что случилось с её другом, и ещё больше возненавидит за то, что он ничего ей не сказал.

И, возможно, тогда между ними всё будет кончено по-настоящему.

Или нет, может, и тогда всё не закончится, но Финна сейчас это не волновало.

Потому что Курт сейчас видел.

Что все они, или почти все, лгали ему.

И Финн мог понять, почему он искал уединения.

Поэтому, однажды вечером, он взял поднос с ужином и настоял на том, что сам отнесёт Курту поесть.

И хотя Бёрт предупредил, что Курт всё равно ему не откроет, он не передумал.

Курт, однако, не только открыл, но и позволил ему войти.

И пусть он не смотрел ему в лицо, пока Финн входил и пристраивал поднос на тумбочке, пусть делал вид, что не слышит его вопросов – всё же Курт впустил его.

Финн сел полулёжа рядом с ним, прислонившись к изголовью, как и Курт.

И просто молча оставался там, пока его брат через некоторое время не начал есть.

Затем, когда он закончил, вместо того чтобы встать и забрать поднос с посудой, он взял Курта за руку.

Его не удивило, когда Курт попросил его остаться с ним на ночь, потому что не хотел снова провести её наедине со своими воспоминаниями.

Финн только крепче сжал его руку и сказал просто: «Я здесь, Курт».

И потом Курт начал говорить.

О том, что помнил. О том, что случилось.

Финн не задавал вопросов, а Курт просто говорил то, что приходило ему в голову, не следуя ни хронологическому, ни логическому порядку событий.

Но это не имело значения.

Ему нужно было лишь выговориться, и Финн должен был только слушать.

Что он и делал почти всю ночь.

Он остался рядом, слушая его перемежающиеся счастливые и тяжёлые воспоминания.

Даже когда стало слишком, невыносимо, больно, а слёзы так застилали глаза, что он не видел дальше собственного носа.

Он всё равно остался.

Потому что Курту нужен был кто-то сильный рядом.

Курту нужен был его брат.

Когда следующим утром на рассвете, заметно потрясённый и усталый, он вышел из комнаты и заявил, что будет спать вместе с Куртом, пока тот будет нуждаться в этом, никто не возразил.

Бёрт лишь посмотрел на Финна с отцовской гордостью, чувствуя себя внезапно куда более спокойным.

А Себастиан просто промолчал.

Он проводил свои ночи на диване-кровати, в то время как Финн занимал его место рядом с Куртом, когда тот хотел этого, или в гостевой комнате Сантаны, когда оставаться там в полном одиночестве становилось слишком тяжело для него.

Он сделал так много ради Курта в прошлом, он всегда был его единственной опорой, поэтому оказаться сейчас в этой новой роли человека-невидимки не только ранило его, но и заставляло ясно увидеть многие вещи.

Возможно, впервые.

В первую очередь, насколько он заблуждался насчёт того, что хоть когда-то имел реальный шанс с Куртом.

Он спрашивал себя, не ошибся ли во всём, с начала и до конца, во всей этой истории.

Но не сумел или не хотел отвечать на этот вопрос.

И вот, однажды ночью Курт пришёл к нему.

Он сказал, что теперь вспомнил – голос, который он слышал, принадлежал ему.

А значит, он должен был благодарить его за спасение Блейна.

Прямо так и сказал.

И, по правде говоря, из двоих именно Курт рисковал серьёзнее, так что, в действительности, Себастиан спас Курта.

Конечно, Блейну тоже досталось, но Курт потерял много крови из-за множества ран, в том числе анальнных, и, если бы Себастиан не появился вовремя, мог умереть от потери крови.

Но он беспокоился о Блейне.

Впрочем, разве не всегда было так, даже бессознательно, когда Курт его не помнил, но продолжал оставаться напряжённым и неспокойным и никогда не был полностью удовлетворён тем, что получал? Как будто всё было недостаточно для него.

В том числе, Себастиан, как бы сильно он ни старался.

Сколько раз нужно было наступать на те же грабли, прежде чем он сможет, наконец, принять всё как данность, и перестать мучиться из-за этого?

– Ты не должен благодарить меня, Курт, и уж точно не за то, что я спас вам жизнь. Я только позвонил в больницу, ничего больше.

– Это неправда. Я помню, что ты держал меня за руку всё время, пока ждал скорую.

Это было правдой.

После того, как он прикрыл и его, и Блейна простынями и убедился, что в доме никого больше не было.

– Что ты хочешь узнать, Курт? – спросил он, потому что теперь не строил более иллюзий, и знал, что если Курт пришёл к нему после того как игнорировал в течение почти всей недели, так это только потому, что искал кого-то, кто заполнил бы пробелы, которые он не мог заполнить самостоятельно.

– Откуда ты узнал, что мы были там? – спросил Курт без промедления.

– Отец Блейна сказал мне, где вы были. Не знаю, почему, я так никогда и не понял этого. Он позвонил мне и сказал, что ты в доме на озере, и что я должен поехать туда забрать тебя. Он сказал, что ты в беде. Я отрывался в Scandals той ночью, и был уже порядочно навеселе. Так что, я позвонил Блейну, и сказал ему то, что его отец сказал мне. Он помчался к тебе, немедля. Позже, поскольку ни Блейн, ни ты не отвечали на мои звонки, а я на тот момент уже здорово психовал, я запрыгнул в машину и отправился искать вас. Их уже не было, когда я приехал. Возможно, они собирались вернуться. И возможно, продолжили бы...

– Нет, они не планировали возвращаться. Помню, они сказали, что мы были забавными, но теперь они устали. И что после того, как каждый по разу оттрахал мою задницу, никто из них не хотел повторить. Не после того, как они имели Блейна... всю ночь.