Двадцать миллионов.

Стало быть, такова была цифра, в которую Андерсон оценил невинность и счастье своего сына и его парня?

Курт вспомнил, что Блейн всё время, пока им пользовались словно куклой, повторял ему: «Закрой глаза, Курт», а они продолжали бить его, чтобы заставить замолчать.

Вспомнил, что в какой-то момент, когда боль, вероятно, стала слишком сильной, чтобы говорить, он протянул Курту руку открытой ладонью вниз.

Словно хотел сказать: «Видишь? Я здесь для тебя и всегда буду».

Курту так хотелось протянуть ему свою в ответ и, пусть даже самое слабое движение вызвало головокружение и резкую боль, он обнаружил, что, похоже, это у него могло получиться.

Возможно, потому что сейчас эффект препарата немного уменьшился, но он мог сделать это.

Хотя бы это было в его силах.

Поэтому он так и сделал.

Вытянул руку, насколько мог.

Ладонью вверх, учитывая, что ладонь Блейна была повёрнута вниз.

Этого было недостаточно, чтобы их руки могли коснуться друг друга, но это не имело значения.

Это делали их души, связанные через взгляды.

Блейн произнёс одними губами: «Я люблю тебя».

С его уст не сорвалось ни единого звука, который бы те монстры, что продолжали бить и насиловать его, могли уловить и замарать в своей подлой тупой жестокости.

Не раздалось ни звука, и когда Курт ответил: «И я люблю тебя».

Но сила этого чувства всё равно заполнила комнату, затмевая жестокость и согревая их сердца.

Это были они, даже в тот момент.

Всё ещё они, несмотря ни на что.

Курт помнил, что затем он начал плакать, потому что не мог больше вынести этого зрелища, не мог видеть, как его Блейна оскверняют, унижают, используют и избивают.

Он ненавидел себя за то, что ничего не мог сделать, чтобы спасти его.

Тогда Блейн закрыл глаза, потому что вид слёз Курта способен был сломить его больше, чем то, что делали эти звери.

Он передал ему любовь.

И надежду.

Но теперь он устал.

Тогда Курт тоже сомкнул веки и скользнул в тёмное небытиё, унося с собой все эти чувства.

Только для того, чтобы очнуться всё там же, ещё более слабым и с ноющей тупой болью во всём теле.

А Блейн, казавшийся одной сплошной раной, неподвижно лежал перед ним.

– Блейн, – позвал он его слабо и не узнал собственного голоса в хриплом скрежете, который сорвался с его растерзанных губ.

Но он не ответил.

Да и как бы он мог?

Вокруг него растеклась лужа крови, и его много раз били по голове, в том числе, и ногами.

Кроме того, Курт не знал, насколько далеко эти монстры зашли с ним после того, как он сам потерял сознание.

Казалось, Блейн пострадал гораздо сильнее, чем он.

Так что, Курт должен был что-то сделать.

Но что?

Стоило ему пошевелиться, и словно тысячи ножей пронзали его тело.

Мобильник у него отняли, а домашний телефон был слишком далеко, чтобы он сумел добраться туда.

Но он должен был.

И неважно, какую адскую боль причиняли движения.

Он должен был спасти Блейна.

Только вот, он был слаб, так чертовски слаб.

Слишком, чтобы можно было списать это только на наркотик, который, казалось, почти закончил своё действие.

Когда он услышал, как чей-то голос зовёт его по имени, то подумал, что это всего лишь сон, тщетная надежда.

В краткое мгновение чистого ужаса он подумал, что те монстры вернулись, но вряд ли они знали, как его зовут.

Для них он был только задницей для траха.

Поэтому Курт не стал заострять внимания на голосе и попытался добраться до телефона, несмотря на боль и слабость.

Тут его снова окликнули.

И на сей раз он узнал голос.

Он успел только подумать: «Спасибо!», но не Богу, потому что Бог не мог существовать. Не после всего, что пришлось выстрадать Блейну.

А потом он позволил тьме вновь затянуть его в свои глубины без пространства и времени, надеясь, что сможет забыть, надеясь забыть то, что они сделали с его Блейном прямо у него на глазах, пока он был вынужден бессильно наблюдать, как его оскверняют, смеясь над его попыткой спасти своего парня. Курт хотел забыть, как Блейн кричал от боли – и он действительно кричал, потому что его не оглушили наркотиками – но, несмотря на это, думал о Курте.

Его избивали и насиловали, а он думал о Курте. И Курт просто хотел забыть то, что сделали с его Блейном.

Он смог бы жить со всем остальным, но не с этим.

Курт чувствовал себя виноватым за то, что не сумел предостеречь его, и плакал.

Он закрыл глаза, надеясь забыть это, но проваливаясь в сон, не знал ещё, что так и случится.

Что разум защитит его, унося прочь всё это.

И Блейна тоже.

Он не знал этого, иначе сделал бы что-нибудь, что угодно, чтобы противостоять сну, продолжая смотреть на это обезображенное почти до неузнаваемости лицо, которое так любил.

Но он не знал.

Встревоженный знакомый голос становился всё ближе, и Курт поддался тёмной пучине небытия, а по его лицу продолжали литься горячие слезы...

... счастья.

Курт плакал, потому что чувствовал себя любимым.

Парни стояли под тёплыми струями душа, Блейн мыл ему волосы, а он думал, что никогда не мог даже мечтать о таком счастье.

Но потом он сидел за столом, наблюдая как Блейн, пританцовывая по кухне, готовит ему завтрак, и в заботе, которую он вкладывал в это, видел всю его любовь.

И вот тут Курт почувствовал, что может коснуться пальцем неба.

Знать, что ты так любим, было удивительно.

И пусть отец Блейна утром позвонил сыну и приказал освободить дом у озера до обеда, разрушая таким образом их планы повторить вскоре их занятия любовью, всё было и продолжало быть идеальным.

Так что, да, Курт плакал, потому что был счастлив.

По-настоящему счастлив.

И ещё он плакал, потому что Блейн принадлежал ему, а он принадлежал Блейну, и это останется так навсегда...

Это должно было остаться так.

Да, именно так.

Я и Блейн.

Навсегда.

Почему я забыл?

Почему?

… и слезы не хотели останавливаться.

– Почему вы мне ничего не сказали? – спросил он тогда отца, прилегшего в кровати рядом с ним, одной рукой прижимая его к себе, а другой поглаживая по голове, как в те времена, когда он был ребёнком.

Бёрт слегка вздрогнул.

– Мы хотели защитить тебя.

Но Курту этого было недостаточно.

Он потерял слишком многое, чтобы удовольствоваться этим.

Курт был зол, потому что ему лгали, да.

Потому что он ещё не всё вспомнил.

Он был зол, потому что Блейн отпустил его.

Но ещё больше он злился на самого себя, за то, что отпустил Блейна.

Да, если идёшь через ад, единственный способ выйти из него – это продолжать идти.

Но когда ад остаётся позади, что происходит?

Ты всё тот же, что и раньше?

Или ты стал кем-то совершенно другим?

Может быть, если повезёт, ты станешь лучше.

А если повезёт ещё больше, ты станешь гораздо сильнее.

Видеть.

Это не то же самое что смотреть.

Смотрящий может и не видеть.

Тому кто видит, иногда необязательно смотреть.

И сейчас Курт видел.

В конце концов, Курт провел три дня и три ночи в той комнате, в состоянии полудрёмы, перемежающемся частыми обмороками.

Он попытался было поесть, но, когда сделал это, яркий образ одного из тех монстров, что бил Блейна, чтобы поставить его на колени, а затем принялся бить его снова, когда понял, что в таком плачевном состоянии он в любом случае не мог бы взять в рот ничего, застал Курта совершенно врасплох, и он вынужден был побежать в туалет, где его немедленно вырвало.

Он отказывался от еды в течение следующих двух дней.

И провёл всё время, пытаясь вспомнить.

Ещё.

И теперь Курт видел.

Он не знал ещё многого, чего-то не помнил.

Но он видел.

Какие-то пробелы он заполнял с помощью рассказов Бастиана и Бёрта, и постепенно научился раздвигать занавеси, зашторивавшие большую часть его сознания, чтобы увидеть ужас, скрывавшийся за ними.