Властность и авторитет Карагеоргия тогда взяли верх. Братья действительно примирились на некоторое время. Но тогда я посмотрела на Милоша и обратила внимание на его взгляд. Он словно змея затаился, словно ждал чего-то.

Потом было восстание – и каждый из братьев проявил недюжинную храбрость в битвах при Пожареваце и Белграде, заслужив любовь и доверие Карагеоргия, но поодиночке. Их всё так же сложно было увидеть вместе, а, встретившись, они старались не смотреть друг на друга.

К моменту окончания восстания Милош женился на простой крестьянской девушке Любице Вукоманович. Не обладая никакими внешними прелестями, была она в то же время очень добра и чисто по-сербски основательна. Такие, как она, не только утешают мужа и служат для него хранительницами очага, но и дают советы по всем жизненным вопросам. Их видно за версту – точно такой была моя покойная мать. Я никогда не стремилась и не умела быть такой – от дел супруга была далека, да и о том, чтобы дать ему дельный совет, у меня не было и мысли. Наверное, поэтому мы сблизились с ней – как сближаются человек и его отражение в зеркале, будучи одновременно такими похожими и такими разными.

Меня занимало в ней то, что она всем и вся давала характеристики. «Этот подлец, тот пьяница, а вот он – неплохой человек». Забавно было, как она, зная всё про всех, раскидывает людей словно грибы по корзинам и каждому предрекает будущее. Вот только на мой вопрос обо мне отвечала она уклончиво и непонятно, наверное, боясь обидеть.

– Ты настоящая. Твоему Георгию нужна такая. Добрая, чистая, светлая. И не меняешься с годами – что бы ни происходило в твоей жизни. Какой была в юности – осталась и теперь. И правильно. Да будет так во веки веков!

– Что же тебе мешает стать такой? Ведь это заложено в каждой женщине? – спрашивала я.

– То-то и оно, что мешает. Если бы не я, мой неотёсанный чурбан так и пас бы свиней. Я в своё время настояла на том, чтобы он пошёл работать к брату, оставив глупую деревенскую гордость – тогда мы ещё только познакомились. Потом, когда начали встречаться, Карагеоргий возглавил движение в Орашаце. Мой сначала не хотел идти, а потом хотел вернуться – опять, видите ли, из-за брата. Ни в один бой бы не пошёл, если бы не толкала его в спину поленом…

Я рассмеялась.

– Твой муж – храбрый воин…

– Таким, как мой муж, – говорила Любица, – чтобы быть храбрыми воинами, нужно постоянно на кого-то смотреть. В поле он смотрел на Георгия, дома смотрит на меня. А перестанешь с ним воевать – и он в плен сдастся.

Несмотря на эти мои характеристики, Георгий был с ним дружен. Приблизил его к себе, а летом 1812 года послал в Стамбул с небольшой торговой миссией. По приезду оттуда мы встретились с Любицей. Она была взволнована.

– У Милоша есть друзья среди богатых и знатных турок, и в эту нашу поездку он говорил с ними…

– Ну и что?

– Они говорят, будто Наполеон собирается напасть на Россию, а турецкий султан разорвал с ним отношения.

– И что это значит?

– Ты правда не понимаешь?

– Нет.

– Пять лет назад Карагеоргия защитили русские – и только потому, что султан был дружен с французами, они были заодно. А теперь нет. И если войско Наполеона ударит по России, она волей-неволей начнёт искать союзников, в том числе и здесь, где столько выходов к морю…

Мудрость Любицы меня поразила. Я не дошла бы до всех эти выводов, даже если бы от этого зависела моя жизнь.

– И ты думаешь, что им понадобятся турки?

– Им понадобится тот, кто сильнее и чья армия больше. А это турки.

– Они продадут нас ради турок?

– Нет, ради победы над Наполеоном. Султан прекрасно понимает, что это единственный способ возвратить власть над сербами. Хитрый турок, все они хитрые. Сегодня ты их враг, а завтра – незаметно для себя – уже друг. Наполеон ему больше не интересен, его вотчина – центр Европы. А вот у нас он всю жизнь чувствовал себя хозяином. Да и те, кто бежал из пашалыка – думаешь, говорят ему спасибо? А вот теперь скажут.

Я в ужасе рассказала Георгию об услышанном. Он усмехнулся:

– И зачем они всё это рассказали близкому мне человеку? Чтобы тот донёс мне?

– А он тебе говорил?

– Нет, но скажет ещё. Для чего им всё же так рисковать?

– Не знаю, Георгий, но люди зря не скажут.

– Слушала бы ты бабу поменьше. Её место на кухне, а не с мужем на коне. С ней и сама, глядишь, мной управлять станешь – а мне этого допустить никак нельзя.

Тем временем, как мы узнали позже, Милош Теодорович решил навестить своего брата и ему первому поведать о том, что услышал в Порте.

– И что ты хочешь сказать? – холодно спросил Милан.

– Что скоро тут будет новая власть, хотим мы этого или нет. Тебе надо бежать. Всех, кто участвовал в восстании и тем более командовал войсками, казнят.

– Георгий знает?

– Ещё нет, – помотал головой Милош. – Ты первый.

– Но почему? Он ведь вождь.

– А ты брат.

– Ты бежишь вместе со мной?

– Видишь ли, бегут все. Нам не впервой – мы отойдём, переждём какое-то время, а потом снова нанесём удар, как десять лет назад. Смысла оставаться здесь ни для кого нет, это будет значить бессмысленную гибель и плевок в лицо сербской независимости немытыми устами грязного султана. Решайся.

Следом отправился Милош к Георгию.

– Где ты был? – строго спросил вождь, едва тот шагнул за порог нашего дома.

– У брата.

– Что ты там делал? – голос его становился всё более грозным и решительным.

– Мы разговаривали.

– О том, что…

– …что турки снова планируют напасть на нас, когда Наполеон отвлечёт нападением Александра.

– Почему ты мне не сказал об этом?

– Ты сменишь гнев на милость, когда узнаешь, что брат, узнав об этом, решил сбежать.

Георгий забыл заданный ранее вопрос и словно вскипел.

– Ты что?! Откуда ты это знаешь?

– Он сам мне сказал. Орды турок движутся сюда, коль скоро русские войска решили оставить нас и дать отпор Франции!

– Но русские обещали нам…

– Когда опасность подходит к тебе лицом к лицу, любое, даже самое священное обещание, можно забыть. Разве в этом дело? Разве надо сейчас оглядываться назад и рассуждать о том, кто виноват?! Надо решать, что делать! Причём скорее. Решайся же, вождь.

Георгий опустил глаза. Я была охвачена ужасом, понимая, что должно произойти со дня на день.

Милош не давал ему как следует подумать:

– И что же? Что ты решил? Как по мне, так уходить нельзя. Уйдём сейчас – накликаем беду. Первый раз мы уходили от дахи, которые и числом и силой превосходили нас. Они были здесь как дома. А сейчас нам идти некуда и незачем. Мы должны дать отпор туркам. Уступим им свой дом – останемся каликами перехожими!

Милош говорил высокие слова, которые Георгий и сам любил, но сейчас было для этого не место и не время. Когда вождь произносил пламенные речи, он был уверен в своей правоте – им предшествовали часы и дни размышлений и рассуждений. Горячность в принятии решений, связанных с народной судьбой, была ему не свойственна. Тот же всё напирал. Дать сейчас слабину и сказать, что мудрее было бы всё же покинуть насиженные места, Георгий уже просто не мог – его же оружием Тодорович практически убил его.

– Ты прав, – тихо сказал он. – И когда же твой брат собирается покинуть Белград?

– Сегодня ночью. Разреши мне остановить его…

– Остановить?

– Тот, кто оставляет в такой час свою страну – предатель. Или ты считаешь иначе?

– Нет, но… всё же ночью дождись меня. Сам ничего не делай. Я хочу для начала поговорить с ним.

– О чём? Он давно знается с турками, ещё со времён дахии…

– Не спорь. Жди меня у его дома в два часа.

Тодорович ушёл. О том, что произошло в доме Милана Обреновича в ту ночь, я узнала от Любицы.

– Милан и не хотел уходить, метался. Потом они с Георгием стали говорить о том, что не смогут дать отпора туркам, если останутся здесь. Проще сначала уступить, собраться с силами – как это было в Сечу Кнезову, – а уж после нанести удар. Георгий почти согласился с ним, когда Милош выхватил нож и всадил его брату прям в сердце!..