Ведущее лицо — Стефан Криг, а я старался быть не замеченным на крупных конференциях. Выступая перед больными, я каждый раз заканчивал свою речь одними и теми же фразами: «Верьте мне. Я человек, который разбился на самолёте, пролетающем над Средиземным морем… Как видите, я с руками и ногами. Вам ещё повезло. Вы все должны жить и радоваться жизни».
Время летело очень быстро… Я чувствовал то, что важен и нужен людям. Долго думал над проектом, который одевал бы инвалидов. Ведь некоторые из них отчаянные модники, знаете ли?.. Но им очень трудно переодеваться. Лучшие работники завода трудились над dress-роботом, но, увы — ничего не получалось. На тестировании они проявляли себя не лучшим образом. Было много и комичных моментов… Инвалид не успевал обернуться, а этот техно-помощник то давал ему подзатыльник, то в лоб… А бывало, пытаясь прицепить пуговицу — хватал за нос. Про то, как он пытался застегнуть ширинку на брюках мистера Гредлина — я говорить не буду. Уж слишком это интимно.
Признаться, меня это всегда ужасно смешило, но мы продолжали работать, несмотря на «маленькие технические неполадки».
В этом был удобный расчёт — даёшь качественную продукцию, получаешь большие деньги.
— Ты молодец, мой мальчик, — светло и ласково улыбаясь, почти каждый вечер говорил мне Стефан, — Подумать только! После того, что с тобой произошло, ты стал намного серьёзнее ко всему относиться. Это и есть рост. Это прогресс, сынок.
Он убедил себя в том, что мы похожи с его сыном внешне. И даже я, смотря на два наших портрета, стоящих на столе босса — начал улавливать что-то одинаковое… Моё имя. Он не заставлял меня менять его. Он сделал мне документы и сказал: «Я могу говорить, что ты мой племянник из Индонезии…» Но я взял себе имя его сына. Я стал ему сыном. Желая помочь ему больше, чем мог бы помочь он…
Хотел ли я вернуться?.. Первые три года, я и не мечтал об этом. Когда прошёл год со дня трагедии, по телевидению показывали наши фотографии… Нас, погибших над Средиземноморьем… Там была моя с Фиби. Показывали монастырь в Сенанке, куда отправились брать у неё интервью, но сообщили, что она на отрез отказалась. Моя любимая бедняжка. Я подумал: «всё хорошо». Она в надёжных руках Бога, а я — в надёжных руках Крига… «Мы обязательно встретимся, когда я буду сильнее твоего отца, крошка, » — решил я.
Показывали и Яна. У него были очень грустные глаза. Я и не думал, что он будет так сокрушаться… Чистый англичанин и столько тоски… Отец мой был лаконичен: «В нём всегда было много всего. И это много не умещалась бы в одной натуре». «Ах, вот так?» — думал я, — «Ну что же?.. Дорогой мистер Флинн, мы ещё обязательно потолкуем об этом. Только вы не летайте никуда в ближайшее время… Лифт выдерживает лишь тех, в которых много всего, а ни пусто и скудно»…
И с того времени прошло уже четыре года. В моей жизни, видимо, кто-то написал очень классный сценарий… Я уже месяц думал, как покажусь в Сиэтле. В этом году Фиби двадцать один — она становится совершеннолетней по всем основным меркам. Я достаточно долго работал, ждал и стремился и…
Я знал, что Фиби пора выходить из монастыря и становится самой счастливой на свете. Арман Криг — настоящий и погибший сын Стефана — носил при крещении моё имя — Адам. Я надеялся, что её молитвы за усопшего Адама воспринимались на небесах за него, не за меня… Ведь я принял его земное имя здесь, упав с качели на землю… А он — взял моё имя там, оставаясь меж облаков навеки.
И вот, мой ангел-хранитель, человек, названный моим отцом, мне сказал:
— Мой мальчик, пора принимать решение… Кто-то из нас должен лететь в Сиэтл, чтобы представить наше оборудование. Этот рынок у них пустует. Большее внимание требует недавно созданная неврологическая и остеопатическая клиника. Принимать тебя на деловом ужине будет… Джон Флинн. Я думаю, тебе нужно вылезти из скорлупы… Ты уже готов к этому. Когда посетишь клинику в пригороде — там, куда наши оборудования уже установлены, проси называть себя Флинном… Там, это воспримят более…
— Нет. Там я назовусь Арманом Кригом.
— Хотя бы составь двойную фамилию… Быть может, это будет последний раз. Когда люди едут встречаться с прошлым, они обычно чувствуют такую боль, что принимают решение никогда не возвращаться обратно. А так, ты должен помнить — кто ты и откуда. И заявить об этом хоть так. Здесь — ты в любом случае мой мальчик, мой сын, Арман Криг. А там, побудь Флинном-Кригом. Хотя бы среди врачей. Ведь там известно, что мой сын… погиб. Так много совпадений не бывает. Ты мой сын, Адам. Ты моё спасение.
— А ты моё, папа, — я обнял его, а затем, пытаясь развеять милую сопливую сцену, произнёс, — Вот, кстати… Я ещё давно думал, как выпросить у тебя отпуск, чтобы смотаться туда. А так, придётся совместить приятное с полезным. Ведь ты оплатишь мне перелёт, верно?
Он рассмеялся, хлопнул меня по плечу.
— Когда мне лететь? — спросил я.
— Ты мог бы выбрать сам, но я уже заказал тебе билет на послезавтра… Но помни, родной — ты в праве это отменить.
— Да нет, не стоит, — улыбнулся я, — Я вылечу послезавтра.
И я вылетел. Я вылетел…
И сейчас, я ласково смотрел на свою любовь, которая спала на стерильной больничной кровати. Я извинился пред ней, но этого мало. Я буду извиняться пред ней всю жизнь. Только ни словами, а поступками… Какого было моё счастье, когда я увидел её здесь. Она узнала меня сразу, хотя я изменился. Но она не могла не узнать меня. Фиби — она единственная, отказавшаяся от всего, когда меня «не стало».
Я присел на корточки у кровати. Взял её руку и приложился губами к красивым пальцам, которые пахли небесной манной, одуванчиками, тёплым летом. Её ресницы затрепетали и она открыла глаза. Серые, чистые глаза наполнились слезами. Голос её дрогнул, когда она спросила:
— Мы на этом свете… или на том?
— А есть ли разница, крошка?.. Похоже, между ними очень короткое расстояние. Особенно на лифте…
— На каком лифте?
— Не бери в голову, — попросил я.
— Расскажи мне, — она всхлипнула, когда слёзы, как градины, начали выкатываться из её глаз, — Расскажи мне, как ты выжил?..
— Это частности. Я не хочу рассказывать всё и сразу, дорогая. А-то о чём мы будем говорить в ближайшие десять лет, долгими зимними вечерами?..
— Но я хочу знать, — её губы с трудом открывались, голос был слаб.
— Фиби, разве в монастыре тебя не научили терпению?.. Всё позже.
Я притянул её за руки к себе. Она мягко обвила мою шею руками, плача, устроила свою голову у меня на плече и судорожно дышала. Боже мой. Моя драгоценная девочка. Мой — пока лишь — не огранённый алмаз.
— Адам! — прошептала она громко и горячо, — Я так рада, что обрела тебя…
Такая искренность, такая непосредственность. Моя любимая монашка…
— А мы и не терялись, — я взял её лицо в обе руки, заглянул в её глаза, — Разве можно потерять свою руку или ногу?..
— Ты сравниваешь меня с членами тела твоего?
Ух ты, мать моя. На церковном заговорила. Маленькая моя глупышка.
— Крошка, я не сравнивал тебя с членами. Я сравнивал тебя с рукой и ногой.
— Адам!
— Ну, что поделать? — усмехнулся я, — Я не такой одухотворённый, как ты.
— Но ты для меня душа.
