Теперь я стал понимать. Теперь я стал всё понимать.

— Выжившие?! Есть выжившие?!.. — надрываясь, кричал грузный и краснощёкий мужчина.

— Нет выживших! Никого нет в выживших! — тыча списками ему в лицо орала худая и бледная, как смерть, женщина… Она, словно, лишилась разума.

Как же так? А там мой багаж, мои документы, мои… Да что я думаю?.. Моя жизнь! Она со мной! А то, что было там — это та жизнь, с которой теперь надо покончить… Я вновь вспомнил состояние качелей или… Лифта. С огромной скоростью я спустился с облаков сна и неопределённости обратно.

Я бросился к выходу, как ошпаренный… Но он был закрыт. Стояло оцепление. Нужно было искать другой… И вдруг, я увидел широко раскрытые двери. Вели человека… Да нет, он шёл сам. Просто тот, кто был рядом, поддерживал его локоть, слегка… Но у того несчастного было такое лицо, что мне казалось, что его тащат… Тащат, как на казнь. Я посмотрел в глаза этому человеку и увидел трагический кадр. Так вот, как выглядит трагедия. Вот, как выглядит настоящая боль потери. Потеря! Вот, что было на лице этого человека. Он делал шаг, и ещё… Но у меня больше не было терпения ждать его, чтобы выбежать отсюда…

— Позвольте, я пройду, — попросил я.

— Туда не следует идти, — мужчина ответил мне сам, даже не глядя на меня.

Я замер.

— Почему? — спросил я, — Мне надо на выход…

— Там нет выхода, — также монотонно ответил он, — Там всё оцеплено. Мне тоже надо найти другой выход… Пойдёмте вместе, — произнёс он и поднял голову.

И я пошёл. Как шёл всегда и за всеми. Зачем я иду за ним?.. Ему сейчас плохо. Мне ещё хуже. Что мы можем дать друг другу?

— Мы сейчас сядем в вип-зале, — словно отвечая на мой вопрос, произнёс он, — Оставь нас, Бенджамин, — произнёс он человеку, подставившему свою руку для опоры.

— Мы с вами сядем и всё обсудим, — повторил тот же голос.

«Что обсудим?» — подумал я.

— На этом рейсе у меня был… один — один единственный сын. Мой сын, — сказал человек, — А у вас?

— А у меня там был я, — я сказал это и понял, что ляпнул какую-то глупость…

Но человек исподтишка улыбнулся, доказывая мне то, что это была не глупость.

— То есть, мог быть я.

Человек остановился, оглядел меня и сказал:

— Я никогда в жизни не видел такого счастливчика. А прожил я очень долгую жизнь, уж поверьте мне. И не просто долгую, а ещё…

— Счастливую? — со странной надеждой спросил я.

— Да, наверное. Потому что интересную. Ведь без интереса — не бывает счастливой жизни.

Мы прошли в вип-зал молча. И мне показалось, что мне вовсе не хочется отходить от него, сворачивать в другую сторону, садится за другой столик… Хотя тот человек не настаивал, чтобы я шёл за ним. Я мог остановиться, сделать вид, что завязываю шнурки на своих ботинках… А потом уйти, сесть в то своё нагретое кресло, всё обдумать. Но я шёл за этим спокойным человеком… За человеком, который сегодня потерял всё. Он потерял единственного сына.

В вип-зале, несмотря на всеобщую кутерьму, было тихо и спокойно. Так же тихо ходили официанты, горели ночнички на столиках… Нам налили горячий, дымящийся кофе в фарфоровые чашки, едва мы сели за круглый небольшой стол у окна, с видом на ночь… «Как прекрасна жизнь», — подумал вдруг я. Да, прекрасна, несмотря ни на что. И этот кофе можно пить даже не в вип-зале, даже не сидя, а стоя, даже там, где шумно и не протолкнуться… Где не совсем удобно и кофе в пластиковом стакане. Жизнь прекрасна. Я посмотрел в умные глаза сидящего рядом со мной человека.

— Так вы говорите, вы погибли в самолёте?

Ох. Похоже старику совсем плохо.

— Да. Я так думал, я должен был идти… Понимаете, мой отец… мистер Грей… В общем, человек, с которым я должен был лететь тоже пил кофе в вип-зале… То есть… Нет! Я не это хотел сказать… Он… мы должны были встретиться с ним у трапа, прошли регистрацию… У него было всё. Мои деньги, но… то есть не мои, а деньги отца, мои документы, билет… Я, конечно, планировал зарабатывать деньги самостоятельно, но мне как-то не везло… Я всё планировал, понимаете? — вдруг нервно заговорил я.

— Понятно. У вас было всё в будущем.

— Да. Именно так.

— И ваше будущее турбулентно опустилось сразу на несколько уровней ниже, разбилось о скалы… Разлетелось на мелкие обломки. Там, над Средиземным морем.

— Ну…

— Да, не слишком плохой конец для будущего. А может быть, только начало?

Мои брови изумлённо поднялись вверх.

— Не удивляйтесь, молодой человек. Вы мне очень напоминаете моего сына. Он тоже никогда не знал, что ему надо от жизни.

— Нет, но я не то, чтобы не знаю, но… Я просто не уверен. В жизни столько возможностей.

— Какой кошмар, — закрыл глаза он, — Вы говорите его словами.

Я сделал тяжёлый глоток кофе, а затем, вновь поднял на него глаза.

— Да, он тоже говорил: «Как я могу выбрать что-то одно, когда так много интересного?» Он хотел продавать мороженое, охранять лежаки на пляже, представляете? — усмехнулся он, в глазах его стояли слёзы, — Он мог месяц поучиться в университете, потом обольстить директрису и сорваться в Африку, чтобы найти редкий цветок, который она у него просила. Я устал от его чудачеств. То ему нужны были деньги на снаряжение для погружения на рифы, то ли для того, чтобы лазить по горам… Потом, он сказал, что «нет ничего глупее», что, «когда ты лезешь ввысь, то ничего не видишь вокруг — только отвесную стену». Чем он только не занимался!.. Даже хотел стать моделью, когда познакомился с одной девушкой, преуспевающей в этом бизнесе… — он с улыбкой посмотрел на меня.

Я узнавал себя. Это был феномен.

— Ну, я тоже раньше страдал этим, когда учился в Оксфорде, но потом…

— Но потом вы решили, что музыка лучше, — перебил он, ухмыляясь, — Гитара, быть может.

— Как вы узнали? — я округлил глаза.

— Ваши руки, — улыбнулся он, — У вас так же стёсан средний палец. Так же, как у моего сына. Удивительно… Так вот, я считал его разгильдяем, а теперь… Теперь, я думаю, что он просто торопился. Он знал, как короток его век. Он хотел попробовать всё понемногу. Всё. И мороженое…

Вдруг, мне ужасно захотелось мороженого. Я не любил сладкое, но… Мне смертельно захотелось мороженое.

— Вы хотите мороженое? — спросил человек.

На мне всё написано, как на табло?

— Когда мой сын нервничал, он всегда хотел мороженое. Причём разноцветные шарики, знаете? Мог съесть сразу штук двадцать, не сочетая вкусы… А потом мог круглый год говорить: «Я не ем сладкое и терпеть не могу мороженое!» И действительно, наглец — не любил и не ел. Как у него это получалось?.. Я думал, что он человек без привязанностей, без принципов… Но теперь, я понял, что я… я тоже разбился в этом самолёте.

Да, похоже, старику совсем худо.

— Давайте выпьем за то, что мы не разбились…

Он заказал мороженое, а потом, пристально посмотрел мне в глаза.

— Это вы не разбились, а я разбился. Ведь я всё делал для него. Всю жизнь. Я жил его интересами, его жизнью, его поездками… А теперь, его не стало и мне — не для чего жить. Я ловлю себя на этой мысли, хотя когда-то говорил: «Хоть бы он месяц занялся делом, заинтересовался чем-то, а я спокойно мог заниматься своими делами и желаниями»… И вот, он дал мне эту возможность. Навсегда. Мой мальчик дал мне её. Оказывается, что у меня нет желания… Мне нечем заниматься.