Литмир - Электронная Библиотека
* * *

– Думаю, это здесь, – произнес я.

– Голова – не самый совершенный твой орган, – фыркнула Франсуаз, свесившись из машины и глядя вниз, где высокие колеса внедорожника почти на две трети погрузились в жидкую грязь.

– Черт, – процедила Франсуаз, осторожно выбираясь наружу. – Крокодил, которому я сделала вскрытие, тоже жил в болоте, но здесь бы и он захлебнулся.

Я посмотрел на стройные ноги девушки. Грязь поднималась почти до самых ее бедер, грозя перехлестнуть за край сапог.

– Пожалуй, я припаркуюсь в другом месте, – сказал я, подавая машину назад.

Франсуаз сложила руки на высокой груди, наблюдая за мной с нескрываемым осуждением.

Причина его состояла не в том, что я не захотел испортить дорогие, сделанные на заказ туфли и испачкать серые брюки своего костюма.

Франсуаз легко запрыгнула в джип, обдав меня мелкими брызгами грязи, и встала во весь рост на сиденье рядом со мной, уперев правую ногу в молнию моих брюк.

– Майкл, – строго сказала она. Я посмотрел на нее снизу вверх и стал открывать дверцу.

– Не имеет смысла отъезжать, – пробурчал я. – Костюм все равно испорчен.

– Майкл, – строго повторила девушка и нажала ногой чуть сильнее.

– Френки, – сказал я, – сейчас я тебя сброшу, и ты будешь вся в грязи. С головы до ног. Тогда уж тебе точно придется возвращаться пешком.

– Майкл.

Франсуаз наклонилась ко мне, сев мне на колени, нежно, но крепко обхватила мое лицо руками и повернула к себе.

– Не отворачивайся, – сказала она. Я дернул головой, высвобождаясь, и с досадой посмотрел на нее.

– Ты не поймешь, – сказал я.

– Я понимаю, – ответила она. Я покачал головой.

– Френки, я родился в богатой семье и имею все, что захочу. Ребенком мне достаточно было попросить того или другого – и я все получал. Я не понимал, как живут другие дети.

Франсуаз смотрела на меня, сузив серые глаза. Она не умеет выглядеть доброй и по-настоящему ласковой; она никогда не изображает чувства, вот почему я не сомневаюсь в них.

– Ты не должен чувствовать себя виноватым, – сказала она.

– Я не чувствую. Знаешь, одно время я был очень несчастен – я имел все и не знал, зачем мне жить дальше.

Деревня находилась в низине – не такой уж и глубокой, но после дождей здесь всегда скапливалась вода. Я не знал, высыхает ли здесь земля когда-нибудь так, чтобы по ней можно было ходить; и самое страшное заключалось в том, что жившие здесь люди привыкли к этому.

Улицы были широкими; наверное, потому что улиц не было. Приземистые дома, казалось, уже наполовину погрузились в землю. Некоторые стояли на более высоком месте, и я мог представить, как во время дождя по улице с шумом прокатываются потоки мутной воды, а дети смотрят на них из окон.

– Майкл, ты делаешь все, чтобы помогать таким людям, – сказала Франсуаз. – И с каждым днем ты делаешь все больше.

Я выбрался из машины и зашагал к деревне, стараясь, чтобы мои ноги не очень глубоко проваливались в грязь.

– Только люди здесь об этом никогда не слышали, – произнес я.

– Они узнают сегодня, – сказала Франсуаз.

* * *

Человек стоял возле дома, прислонившись к стене, он никуда не шел и ничего не делал, просто смотрел на нас.

Франсуаз смерила его взглядом и вежливо спросила:

– Где мы здесь можем найти Марию Фернандо?

Человек ответил девушке тем же, причем рассматривал ее гораздо дольше, чем она его. Затем ткнул пальцем в конец улицы.

– Крайний дом, – сказал он. – А вы не похожи на полицейских.

– Пошли, Майкл, – бросила Франсуаз и зашагала вдоль по улице.

Человек крикнул нам вслед:

– Оставили бы вы ее в покое.

Я остановился.

– Кто-нибудь беспокоил ее? – спросил я.

– Не делайте вид, что не знаете, – ответил человек. – Беспокоил.

Последнее слово он произнес как будто уже только для себя, устремив взгляд в землю под своими ногами; и больше он не сказал ни слова.

– Похоже, Марии здесь сочувствуют, – заметил я, догоняя Франсуаз.

– Не будь кретином, – ответила она. – Ее сын попал в тюрьму Сокорро.

Старая женщина вышла из своего дома, не сводя с нас взгляда. Она вытирала руки о фартук, скорее машинально, и они так и остались мокрыми.

Подойдя ближе, я понял, что она вовсе не так стара, какой показалась на первый взгляд. Страдания провели глубокие морщины на ее лице, превратив эту женщину в старуху раньше отмеренного ей срока.

Жизнь была для нее не тем, чем можно наслаждаться. Впрочем, это и не столь важно, ибо такой жизнь воспринимают либо очень мудрые, либо полные глупцы. Ее жизнь не была такой, какой можно жить; она могла только терпеливо выносить ее, как выносят боль, и только смерть была избавлением от такой жизни.

Ее сын оказался в тюрьме Сокорро; сама же она билась в жизненных тисках с рождения.

Лицо ее было неподвижным, суровым и хмурым; она привыкла стоически переносить все и была готова к новой беде.

– Вы – Мария Фернандо? – спросила Франсуаз, останавливаясь перед старой женщиной и глядя на нее сверху вниз.

– Я, – ответила старуха, почти не разжимая морщинистых губ. – И у меня больше не осталось сыновей, которых вы могли бы забрать.

– Сальвадор Фернандо – ваш сын? – спросил я.

– Я гордилась им, – сказала старуха. – Сальвадор был лучшим из моих сыновей.

Я вспомнил, сколько лет исполнилось Сальвадору; всего восемнадцать. Восемнадцать лет назад эта женщина была молодой, красивой, желанной; я мог представить, как парни ухаживали за ней, соперничали; какова же была жизнь этой женщины, если за какие-то два десятка лет она превратилась в старуху…

То есть я знал, даже пытался представить, но не мог.

Она жила в другом мире, совсем в другом; и я боялся его, потому что порой чувствовал себя бессильным что-либо изменить

– Сальвадор просил передать вам привет, – мягко сказала Франсуаз. – Он хочет, чтобы вы знали – с ним все в порядке.

Ни один мускул не дрогнул на лице старухи.

– Вы называете это порядком, – сказала она. – Что вам понадобилось на этот раз? Хотите забрать и меня?

Я бросил взгляд на Франсуаз, она кивнула.

– Нам ничего не нужно от вас, сеньора, – ответил я. – Мы только хотели сказать, что вашего сына больше нет в тюрьме Сокорро. Он свободен.

Что-то вспыхнуло в темных глазах старой женщины; я бы сказал, что это была надежда, если бы надежда не умерла в ней уже очень давно.

– Пока он еще не может вам написать, – произнесла Франсуаз. – И, как вы понимаете, ему лучше пока не возвращаться сюда. До тех пор, пока тюрьма Сокорро не будет закрыта.

– Закрыта? – спросила женщина.

– Вы дадите показания перед правительственной комиссией? – спросил я. – Расскажете о том, что здесь происходило?

– Да, – ответила она.

Я положил руку ей на плечо. Потом я развернулся и пошел прочь.

* * *

– Она будет говорить правду, даже если эти фашисты приставят к ее голове дуло автомата, – сказал я, возвращаясь к нашему джипу. – Ей уже нечего терять в этой жизни. Но есть что защищать.

– Это меня и тревожит, – отозвалась Франсуаз.

– Думаешь, этой женщине угрожает опасность?

– Если она исчезнет, власти этого даже не заметят. Особенно, если кто-нибудь посоветует им это сделать.

– Значит, мы должны ее защитить, – сказал я.

– Как? – Франсуаз посмотрела на меня сердитыми глазами. – В округе не менее двадцати десятков деревень, и в каждой из них жителям есть что рассказать. Местным воякам достаточно провести рейды в две или три из них, чтобы запугать остальных. Как ты собираешься защищать здесь людей? Введешь войска?

Я прислушался. Издалека доносился металлический лязг.

– Ты сама ответила на мой вопрос, – сказал я и потрепал Франсуаз по подбородку. – И если уж ты взгромоздила свою хорошенькую попку на водительское сиденье, то трогай скорее.

– Зачем? – с недоумением спросила Франсуаз.

56
{"b":"6033","o":1}