– Ого! Это… грандиозно.

Ребка начала задаваться вопросом, как долго это продлится; ей ещё очень много всего нужно было сделать для подготовки к празднику.

– Несомненно, – весело ответил он. – Но чтобы постичь чистейшие научные теоремы, которые могут предоставить нам желаемое, мы должны освободиться от ослабляющего влияния экономики и озабоченности материальными благами, которые вот уже много веков выступают в роли якоря для истинного творческого начала людей. Почти шестьдесят лет назад я огляделся по сторонам и не увидел ничего, кроме застоя. АЗЧ, при всей своей благородной цели, всего лишь отлагательная мера, не более того. Потому я основал Юпитер. У нас уже есть технологии в виде микрофактуры и термоядерной энергии, которые позволяют оставить в прошлом экономику, правившую нами последние несколько сотен лет, и освободить нас от материальных забот. Но мы этого не делаем. Мёртвая рука инерции общества и финансовые интересы элитного меньшинства удерживают нас как вид. Они правят нами, чтобы продолжать править нами.

– История повторяет сама себя, – живо заметила Ребка.

– Именно. Я участвовал в этом, когда вместе с братьями открыл Сент-Либру для заселения людьми и основал «Нортумберленд Интерстеллар», помогая удерживать лидерство на рынке биойля. Я больше кого бы то ни было знаю, насколько силен застой, насколько легко он отравляет и поглощает любое отклонение от нормы. Освобождение было результатом спора, который длился между нами много лет. Мой дорогой покойный брат Бартрам верил, что, если дать каждому тысячелетний жизненный срок, мы научимся ценить жизнь, и так произойдет перемена. Бедный, бедный Бартрам. Он был первым из нас, кто достиг своей цели, первым человеком, который начал омоложение. Его убийство – злая ирония судьбы. Августин… что ж, он верил, что эволюция все равно продолжится; дай достаточному количеству людей достаточное богатство, и прогресс неизбежен – так он говорил. Он обвинил нас в желании все сделать быстро и легко, в том, что мы – худший продукт в соответствующем поколении, что мы настолько эгоистичны, что верим, будто чего-то можно добиться одним желанием, а не мучительным трудом ради продвижения к цели. И потому он остался и продолжил строить своего корпоративного монстра, убежденный в том, что богатство представляет собой ответ на все вопросы. И был ещё я: я выбрал изоляцию, которая позволила мне беспрепятственно следовать иным общественным маршрутом. А это место более, чем какое-то другое – отдаленный мир или город-государство вроде Абеллии, – вынуждает своих обитателей ценить науку и технологию. Нам приходится поддерживать машины в рабочем состоянии просто для того, чтобы выжить. Это помогает разуму сосредоточиться на реальности Вселенной в целом. Тем не менее, Ребка, то, что сегодня происходит возле Юпитера, – всего лишь промежуточная стадия. Мы – точка опоры для революции. Ты выросла фактически в возрожденческом анклаве, населенном миллионерами-марксистами, которые посвятили себя продвижению науки к новым рубежам благодаря той основе, которую другие люди заложили поколение назад или чуть больше. Вот почему я теперь всегда провожу эту беседу именно в этом помещении.

Он жестом указал на витые полуэфемерные структуры.

– Ладно, я проглочу наживку, – сказала Ребка. – Что это за штуки? Никогда раньше не видела ничего похожего.

– Это материя в активном состоянии, и она, в общем-то, довольно рядовая вещь. Но мы сделали с ней кое-что необычное и новое. Это световолновой двигатель, способный унести все обитаемые секции в безопасное место, если когда-нибудь возникнет угроза для нас.

– Обиталище – это космический корабль? – восхищённо спросила Ребка. Это было чудесное открытие.

– Я всегда говорил, что он станет ковчегом, – ровным голосом ответил Константин.

– Ого!

– Надеюсь, нам никогда не придется его перемещать, но этот космический двигатель – именно то, ради чего и было создано наше общество. Разработка теории и построение материальной части прошли без учета стоимости и политико-экономических последствий.

– Значит, вы его никому не отдадите?

– Честно говоря, дорогая, не вижу смысла. С его помощью Зант не победить; для нас иметь корабли с такими двигателями удобно. В то же время, если транскосмические миры узнают об этой технологии, это вызовет широкомасштабные экономические потрясения и массовую безработицу. Если бы им было нужно, они могли бы сами разработать подобный двигатель. Пусть и дальше хранят свою индифферентность.

– Ладно, – неуверенно проговорила Ребка. – Но это могло бы оказаться полезным во время Зант-роя. Истребители со световолновыми двигателями были бы лучше «Тандерторнов», разве нет?

– Да, их полетная область увеличилась бы, причем существенно. Но Зант-рой продолжился бы. А знакомство человечества со световолновой технологией обернулось бы огромной нестабильностью и новой рецессией лет на двадцать. Кроме того, люди сильно заинтересовались бы, чем мы тут занимаемся. Наше уединение закончилось бы навсегда. Вот почему наше решение не делать двигатель доступным в основном политическое.

– A-а. Поняла. Кажется.

Улыбка Константина сделалась сочувственной.

– Боюсь, дальше будет хуже. Юпитер, как истинное марксистское государство – в самом худшем из вариантов, – не может допустить каких-либо отклонений от его идеологии. Это обиталище – хрупкая искусственная среда; здесь не развернулся никакой уэллсовский конфликт между образованностью и варварством, потому что варвары для нас непозволительны. Наша конституция проста: с гражданством приходит неограниченная ответственность. Мы общество одной догмы, и если тебе это не нравится, если ты не согласна с нашей целью или просто хочешь следовать за собственной мечтой, если ты не веришь в то, чего я надеюсь достичь, тогда ты не просто вольна уйти – мы будем способствовать тому, чтобы ты ушла туда, куда хочешь, и даже поможем тебе с обустройством.

– Меня не назовешь помешанной на науке, – сказала Ребка, чувствуя себя почти сбитой с толку. Она не рассчитывала в свой день рождения столкнуться с подобным. Впрочем, на самом деле услышанное показалось ей волнующим.

– Знаю, – сказал Константин. – Но наша истинная цель – понимание, абсолютное знание, причем не только на абстрактном уровне, но и в очень физическом, практическом применении. Каждому по потребностям и по способностям[94].

– Значит, вы считаете, я могу содействовать в том, что касается физического аспекта всего этого?

– Да. Ребка, существует головоломка, которую мне надо решить. Пока что ответ ускользал от меня, невзирая на колоссальные усилия Клейтона и остальных. Я уверен, ты можешь мне невероятно помочь. Вообще-то я за этим и привез тебя сюда. Помимо остальных причуд, я верю в карму, а наши семьи в этом деле тесно переплелись.

– Моя семья?

– Именно. – Он вручил ей маленький стеклянный фиал на серебряной цепочке. – Кстати говоря, с днём рождения.

– Спасибо, – машинально сказала Ребка. – Э-э, что это? – Фиал был до половины наполнен очень сухой пылью, судя по тому, как эта субстанция почти перетекла, когда Ребка наклонила сосуд.

Константин застегнул цепочку на её шее.

– Очень редкая штука в наши дни: это земля с твоего родного мира. Я подумал, что это поможет тебе найти опору в моменты неуверенности. Даст почву под ногами, если пожелаешь.

– О, правда? – Она подняла фиал, изучая серо-коричневые частицы. – С Истинного Иерусалима? Это здорово.

– Нет, Ребка. Не с Истинного Иерусалима. Оттуда ты прибыла. Но родилась ты совершенно в другом месте.

Ральф произвел на Сида такое сильное впечатление, что он даже начал побаиваться. После того как они нашли фермерское подворье, где базировалась операция Шермана, Сид продолжал ехать на север ещё тридцать минут по А 1, потом развернулся. Через полчаса он снова оказался на пересечении с Б 6347 к югу от Северного Чарльтона и повернул. Была уже половина третьего ночи. Ральф большую часть поездки провел с закрытыми глазами, что-то бормоча своей элке. Теперь он уставился сквозь лобовое стекло на погруженную во тьму сельскую местность. На стекле появилась спутниковая карта.