Достоевсковед Латынина А. Н. цитирует: "кроткие глаза Лизаветы, подвернувшейся под его топор, преследуют Раскольникова. Суд над обществом вершится Достоевским вместе с судом над убийцей, вместе с нравственной его самоказнью, вместе с плачем над участью несчастной женшины". (Латынина А. Н. "Достоевский и экзистенциализм" в кн.: сборник статей. Достоевский - художник и мыслитель. М. 1972 г. стр. 231).
Введём параллель, одна линия которой, - экстремальность судьбы Дмитрия Карамазова, вторая - экстремальность судьбы Родиона Раскольникова.
Дмитрий Карамазов представляет сердце метафоризированно как поле битвы бога с дьяволом. Достоевский ф. М. умышленно убрал сравнение, где эмпирически подобно могли быть участники битвы: добро и зло. По художественно-утверждённому варианту, Дмитрий Карамазов не может быть олицетворением высшего нравственного идеала - бога, даже далёким - далёким подобием его. Тогда, по отрицанию отрицания, Дмитрий Карамазов воспринимается как дьявол, который страстно вознамеревается ... вобрать в себя всё возвышенное от бога. Хочет он этого или не хочет, но гибрид от оттого действа будет именоваться ... антихристом, а не богом и не дьяволом. Цель жизни как законченная сконцентрированная категория у новоявленного антихриста Дмитрия отсутствует, точнее, она в сфере страстности - это достижение полного слияния интимно-кайфового безудержа с постоянной финансовой обеспеченностью. Смысл жизни у Дмитрия Карамазова - желание казаться носителем борющейся и кающейся истины в сумеречном пространстве между двумя крайностями - сыновьим правом как чисто потребительски-карательным и спекулятивным очеловечиванием в режиме тенденции к истинному безудержу.
И вот этот новоявленный антихрист Дмитрий под покровом ночи подкрадывается к окну кабинета своего отца с намерением осуществить убийство. По муссирующей сто пятьдесят лет версии достоевсковедов, увидев в оконном проёме бюст отца, Дмитрий Карамазов мгновенно гипнотизируется страхом ответственности за программированное преступление и убегает прочь от объекта виртуального преступления. Стоп, кадр! Назад прокрутка к исходной позиции. А что, в момент судьбоносного переосмысления и переориентации в мозгу Дмитрия Карамазова внезапно взбудоражился дремлющий очажок сыновьей любви и заблокировал пагубность намерений? А откуда он появился? От сырости слезливого превентивного оплакивания убиенного отца? Достоевсковеды могут поправить переориентацией: - "Имел место очаг сбалансированного реактивного здравомыслия между преступлением и наказанием, как страх". - Встречный вопрос от литературного критика Боднего А. А. : а что, этот "очаг здравомыслия" не срабатывал в подготовительный период вплоть до прихода к месту преступления? Такое перевоплощение ... противопоказано лишенной общественно-полезной цели жизни и саморекламно зацикливающей ... альтруизм на честолюбии натуры, как у Дмитрия Карамазова. Литературный критик Бодний А. А. ощущает приближающуюся оплеуху со стороны достоевсковедов: - "Но, ведь, убийца Родион Раскольников имел общественно-полезную цель жизни!" - Да, нёс он в себе такую цель. Но здесь имеет место одна уникальность: эта цель векторно совмещалась с идейным результатом преступления, как пробой. В отличии от Дмитрия Карамазова Родион Раскольников аллегорически вмещал в своем сердце стимулятор борьбы против попранного социального достоинства личности. Вектор сердечной борьбы Родиона Раскольникова совмещался с вектором пробы.
Социальный альтруизм Родиона Раскольникова в перспективном плане выливался в цель жизни - социально осчастливить порабощенное человечество, в ближнем плане - зацикливался на социальной тягостности близких ему людей. Смыслом жизни для Родиона Раскольникова была борьба за превращение социальности из субъекта экзистенциализма в объект как достояние общества (не государства!) для придания прикладного характера.
Подходим к кульминации ситуации, поднятой в приведённой цитате достоевсковедом Латыниной А. Н. "Кроткие глаза Лизаветы, подвернувшейся под его топор, преследуют Раскольникова". Лизавета Ивановна - инородное тело в пробе. Сама проба была для Родиона Раскольникова стимулятором жизненных сил в формате ... псевдоидеи и не более. Родион Раскольников социальным сознанием определился чётко: путь псевдоидеи - это ложный путь; истина - в борьбе за социальную справедливость. Борьба за социальную справедливость подпитывается попранным социальным достоинством.
Когда Родион Раскольников заносит топор над "кроткими глазами" Лизаветы Ивановны, он ставит крест на перевод социальности из субъекта экзистенциализма в объект. Оперативное сознание на место смещенного смысла жизни ставит ... криминальную трактовку с превентивной результирующей. По этой трактовке, молниеносно верстается схема ... защиты. Она включает прежде всего уничтожение свидетеля - Лизавету Ивановну, - что дает возможность скрыться от наказания. Проба же остается у кота под хвостом. У Родиона Раскольникова остаётся вместо псевдоидеи с социальностью ... меркантильность мещанина в жестко схваченном формате инстинкта сохранения и выживания. Здесь опосредственной вины Родиона Раскольникова нет: эволюция человека наделила его низменным инстинктом. Если было бы не так, а так, как трактуют достоевсковеды, считая, что Родион Раскольников почти на протяжении львиной доли сюжета витал по страницам романа на крыльях идеи волюнтаризма, то топор не был бы занесён над "кроткими глазами" Лизаветы Ивановны.
До момента занесения топора над "кроткими глазами" Лизаветы Ивановны как бы была оправдательность убийства Алены Ивановны и по пробе и по жизни. Внезапное появление Лизаветы Ивановны не входило в реестр пробы. Можно условно предположить два экстрарешения. Первое. То, что вне проекта пробы - закономерная отчуждённость. Оно созвучно с социальной классификацией гуманности идеи волюнтаризма (по Раскольникову): Лизавета Ивановна потенциальный объект социального реформирования со стороны Родиона Раскольникова. В этом подходе к проблеме Родион Раскольников демонстрирует как бы слияние гуманности социального аспекта идеи и этической гуманности. Этот симбиоз стоит выше страха наказания. Второе. Вносится экстрапоправка в проект пробы: защита социальной жертвы - Лизаветы Ивановны - от эксплуататора - Алёны Ивановны. Здесь - созвучие социальности идеи с социальностью личности. Но так как социальный протест есть антипод благополучности властной структуры, то социальная защита оказывается ниже страха наказания, что демонстрирует послаблённую степень приверженности идее. Предложенные две вариации дают право потенциально считать реализацию любого проекта пробы как выражение приверженности идее в той или иной степени. Несостоявшийся этот вариант с двумя вариациями как художественная псевдоданность свидетельствует о ошибочном выборе достоевсковедами методике, спутавшей псевдоидею с идеей.
Глава 349.
Достоевсковед Латынина А. Н. цитирует: "Свобода - внутренняя творческая энергия человека. Свобода находится вне причинных отношений, существующих в неподлинном мире, она приходит из иного мира - из духовного начала, не детерминированного ни природой, ни обществом. Поэтому человек может быть внутренне свободен и в цепях, может быть свободен, когда его сжигают на костре ... В то же время в любой ситуации он может быть рабом не только внешнего мира, но и себя, своей низшей природы. Поэтому свобода зависит не от внешнего мира, а от соответствия поступков человека его собственной экзистенции". (Латынина А. Н. "Достоевский и экзистенциализм" в кн.: "Сборник статей. Достоевский - художник и мыслитель. М. 1972. стр. 231-232).
Литературный критик Бодний А. А. приступает к очередному развенчиванию "незыблемости" трактата достоевсковедов. По гипотезе литературного критика Боднего А. А., проверенной не классическим источником описания, а по эмпирически-опытной философичности, свобода есть не творческая энергия, а ... инстинкт неудержимого стремления автономно возвысится над государственностью, чтобы иметь абсолютное право телекинетического воздействия на любую личность в сторону её сближения с высшим нравственным идеалом. Свобода - это инстинкт самопожертвования собственной комфортностью, компенсирующегося возвышением над государственностью. Виртуальная возможность вершить исход социальности - апогея свободы. Инстинкт свободы - это уникальное сочетание общественно-социального начала с личностно-индивидуалистическим началом, это сочетание несочетаемого - имманентности духа личности с антиэкзистенциалистской социальностью общества.
