Я, сведя челюсти и играя желваками, молча разворачиваюсь к выходу из кухни и пытаюсь унять нарастающую злость, хотя для меня это всегда было сложно.

«Сейчас главное, чтобы она молчала. Молчала и дала мне уйти…»

— Тебе и сказать мне нечего, да? — вот же неугомонная женщина, Господь.

— Да что же это такое, а? — я развернулась наполовину, заглядывая ей в глаза и силясь не выронить поднос, в который я уже уцепилась пальцами до посинения. — Ты постоянно мне твердишь, что для тебя важно, чтобы я с тобой не огрызалась. Однако каждый раз, каждый чёртов раз, ты готова чуть ли не до порога за мной бежать, чтобы подливать масло в огонь и добиться от меня каких-то грубых слов. В чём упрёк вообще, мам? Отец работает? Вау! Да как он может? Фу, просто верх эгоизма и наглости!

Я пыталась говорить спокойно, хотя внутри уже всё дрожало, подогреваемое злостью — плохой режим сна и некоторая вспыльчивость, преследующая меня в последние дни, не улучшали эффекта.

— Я заперлась в своей комнате? По-твоему, быть может, я там рассматриваю потолок и по ночам смотрю сериалы, закусывая попкорном? Нет, мам, я учусь, чтобы закончить этот тупой университет, в который ты и отец меня заслали, словно в колонию, даже не спросив, хочу ли этого я! — не дожидаясь ответа, я вышла из кухни, злостно сверкнув на неё глазами в последний раз и сильно ударив дверь ногой, чтобы она открылась, а мама молча отвернулась и продолжила копошиться за плитой.

Каждый раз после таких инцидентов, когда злость немного попускает, я начинаю жалеть о сказанном, в частности из-за того, что чувствую себя виноватой, ведь всё-таки она моя мать. В основном, конечно, из-за того, что не смогла сдержать себя, хотя уже давно пытаюсь решать всё более-менее спокойно и без лишних грубых слов.

Кабинет отца находится на первом этаже в самой последней комнате, окна которой выходят на задний двор, где расположен мой любимый сад со статуями греческих богов и где летом мы заливаем бассейн. Я всегда считала, что было бы круто, будь это моя комната, ведь вид неимоверно шикарен, и я бы любовалась этим всем вечно. Тем более прямо из этого кабинета наружу ведёт дверь-окно, точно, как в моей комнате, только вот я живу с другой стороны и на втором этаже, откуда вряд ли можно выйти на лужайку, не разбив себе голову.

Если посмотреть на наш дом прямо, он кажется не очень большим для трехэтажного строения, но на самом деле здесь очень много коридоров и комнат, из-за чего человек не знающий всего этого наизусть, в отличие от нас, мог легко заблудиться. Просить у папы отдать мне свой кабинет было бы глупо, поэтому, когда я была младше, сказала, что очень люблю вид на этот сад, и он оборудовал крышу под несколько комнат – библиотеку и ещё одну гостиную для чтения, которая соединялась с большим балконом. Там можно было переночевать на большом диване, если нет сил спускаться в комнату, погреться у камина и посидеть в тишине с любимой книгой из нашей немалой коллекции. Мои родители на своём веку перечитали немало книг разнообразных авторов из разных стран. Все они хранятся в этой библиотеке вместе с книгами, которые предпочитаю уже и я. У меня уже несколько лет есть электронная книга, но почему-то страсть к печатной литературе никак не могла поутихнуть, поэтому достаточно много денег тратилось именно на заполнение книжных полок в библиотеке, моей комнате и в отцовском кабинете.

Дверь, ведущая в кабинет, была немного приоткрыта, поэтому разговор отца и дяди Дукёна был слышен довольно-таки хорошо в пустом коридоре. Я шла без обуви, еле-еле ступая на пол носочками и пытаясь быть тише воды (или как там говорится).

— …и скоро дата её смерти, я подумал ты захочешь пойти с нами. Всё-таки вы были очень близки, — первым я услышала голос дяди, который выделил слово «очень», произнося это предложение, что очень заинтересовало меня.

— С чего бы я должен быть там? — отец говорил со стальными нотками в голосе всегда, когда был напряжён.

Я подобралась почти вплотную к двери и пристроилась у стены, сдерживая даже дыхание, чтобы не быть услышанной. Мне думалось, что сейчас дядя ответит не менее грубо, но он лишь громко рассмеялся, вызывая у меня некое замешательство.

— Да будет тебе, Гарри, это уже давно прошедшие времена, тебе не стоит так сильно напрягаться из-за моих слов, — на самом деле моего отца зовут Ким Ган Ри, однако дядя всегда звал его Гарри, как говорит мама, так повелось издавна из-за некой любви дяди к иностранцам.

— Пусть и так, однако это всё же твоя жена, и проведывать её должен только ты и твой сын, — папа встал и зашагал по комнате, а я вмиг стала по струнке и уже приготовилась войти, как дверь распахнулась шире и оттуда показался силуэт моего отца. — Ты что это, подслушиваешь, Ким Ту Лин?

Сначала я пискнула, как бы от неожиданности, и отступила назад, сильнее сжимая поднос руками и из-под бровей глядя на отца.

— Ой, что ты творишь, пап! А если бы я всё это уронила и обожглась? Ни стыда ни совести, ей Богу, — я укоризненно покачала головой и обогнула его, проходя внутрь и лучезарно улыбаясь дяде. — Представляете, дядюшка, я, значит, несу ему сладости, чтобы с голоду не помер, а он меня ещё и обвиняет в чём-то.

— Сама невинность, ты только посмотри на неё, — папа зашёл сразу за мной и сел на своё место у стола. — А вот когда посторонних нет, только попробуй дождаться от неё вежливого тона.

Я лишь закатила глаза и равнодушно поставила поднос перед ним.

— Ну не трогай девочку, Гарри, она у тебя славная, — дядя сидел в большом коричневом кресле в углу недалёко от отцовского стола и смотрел на меня оттуда с неподдельной нежностью. — Вот бы моему оболтусу такую жену, не то, что все предыдущие его шл… Пассии, так я хотел сказать.

Он смущённо улыбнулся, словно он действительно стесняется говорить о таких вещах при ребёнке, каковым он меня считает.

— Ну если уж Ваш Тэхён так сильно любит подобных девиц, не быть мне его женой, — я натянуто улыбнулась, глядя на дядю — и всё-таки он очень красивый мужчина, с этим не поспоришь, и не такой уж старый, сорок с лишним — только середина жизни.

— Все могут изменить свои вкусы, когда рядом такая девушка.

— Да вы только гляньте, похоже Вы и сами не прочь взять меня в жены, — я прошла по кабинету и раскрыла шторы, чтобы впустить немного света в комнату —совсем уж как затворники здесь уселись. Я пыталась сохранять равнодушный вид, чтобы отец снова не начал тему про подслушивание их разговора. Дядя лишь посмеялся мне в ответ и взял чашку чая, которую я поставила возле него. — Тэ, кстати, дома сейчас?

— Был там, когда я уходил. Пытался научить своего щенка петь вместе с ним, — он изобразил на лице некое замешательство и с надеждой посмотрел на меня. — Он у меня немного странный, надеюсь, тебя это не спугнет.

— Кто знает, — я сорвала засохший листок с цветка и покачала головой — отец совсем не следит здесь за порядком. — Тогда я зайду к нему, нужно репетировать. До свидания.

Я поклонилась им по привычке и вышла в коридор, сразу же хмуря брови, как только скрылась от их глаз, и ускоряясь, чтобы быстрее собрать вещи и встретиться с парнем.

Этот разговор, который я подслушала, сильно напряг меня, однако его смысл понять было сложно. Я помню, что в следующем месяце дата смерти матери Тэхёна, и безусловно, обсуждали они именно её. Осталось только разобраться, каким таким боком здесь отец, хотя, наверное, они имели в виду лишь крепкую дружбу, которая их связывала.

Пресекая все мысли, я решила думать лишь о предстоящем концерте, набирая Тэхёну сообщение, где просила подождать меня у него дома, и закидывая рюкзак с вещами на плечо.

«Поздно», — телефон завибрировал в руке, когда я уже быстро сбегала вниз по лестнице, хмурясь от такого ответа.

— Если будешь так часто хмуриться, у тебя появятся морщины, и ты будешь уже не такой красивой, — Тэхён промямлил эти слова с булкой в зубах, откликаясь со стороны бетонного заборчика возле дома, на котором он сидел — всё произошло очень неожиданно, из-за чего я отпрыгнула в сторону, став в оборонительную стойку и громко выругавшись.