Тихий болезненный вскрик, переходящий в едва слышное шипение, был ответом на грубые действия. С силой вцепившись в широкие плечи Богдана, Веня немного опустил голову, позволяя черным прядям упасть на глаза, и попытался восстановить свое сбившееся дыхание. Легкий нетерпеливый шлепок по ягодицам заставил его начинать двигаться.

      Снова смочив ладонь слюной, Веня обхватил свой член и, упершись свободной рукой о спинку дивана, размеренными движениями начал доводить себя и хозяина дома до неизбежного оргазма.

      Наблюдая сквозь полуприкрытые веки за неспешными движениями своего партнера, за плавным покачиванием узких бедер, чувственным покусыванием припухших губ, Богдан осознал, что его сердце, ударяющееся о ребра все сильнее и сильнее, вот-вот вырвется из грудной клетки.

      Один вид того, как Веня грациозно отклонялся назад, непроизвольно демонстрируя изгибы красивой длинной шеи, заставлял все тело возбужденного мужчины покрываться мурашками.

      Чувствуя, что находится уже на грани, Веня заставил работать свою руку еще быстрее, попадая в ритм участившегося дыхания. Мышцы ягодиц и ануса плотно сжались, вынуждая Богдана протяжно застонать от удовольствия, тонкие пальцы сжали член еще сильнее, ощущая начинающиеся спазмы, - с жалобным вскриком Веня уперся лбом о плечо Богдана и излился на его живот горячими струями липкого эякулята.

      Сделав пару глубоких вздохов, Веня приподнял голову и взглянул на Богдана с таким смущенным и извиняющимся за свою слабость видом, что тому ничего не оставалось делать, как погладить по щеке своего испытывающего неловкость партнера, тихо прошептав:

      - Все хорошо... - его рука нашарила на диване первую попавшуюся футболку и промокнула влажный живот. Заложив Вене за ухо прилипшую к его губам смоляную прядь, Богдан заметил свежий шрам на его правом виске и, с легкой задумчивостью цокнув языком, заставил Веню приподнять бедра и освободить из тесного плена половой орган, все еще не доведенный до необходимого экстаза.

      С нескрываемым удивлением Веня привстал, думая о том, что все уже закончилось, но он ошибся. Властным движением Богдан обхватил его за талию, грубым толчком заставляя встать на колени и ухватиться руками за спинку дивана.

      Перед глазами Вени все потемнело от дикой боли, когда Богдан сразу вошел в него на всю длину и мощными толчками начал двигаться в нежных глубинах, одной рукой удерживая партнера за бедро, а второй - зарываясь в смоляные волосы, тем самым слегка оттягивая голову Вени назад.

      Слабые стоны, порождаемые нарастающей болью, срывались с губ, прокушенных до крови. Веня терпел из последних сил, цепляясь пальцами за темную обивку скрипевшего под тяжестью мужских тел широкого дивана. Пламя из камина отбрасывало на стенах тени, создавая атмосферу приоткрывшейся преисподней.

      Филины на стене продолжали таращиться своими бессмысленными взглядами, заставляя проникнуться состоянием обреченной беспомощности.

      Каждый последующий толчок становился намного болезненней предыдущего, выбивая из охрипшего горла новую череду слабых стонов. Реальность начала расплываться, сигнализируя о превышении болевого порога, - в этот момент мучительные движения стали замедляться, переходя на более плавный ритм, и затем прекратились, превращаясь в слабую пульсацию.

      Облизнув пересохшие губы, Богдан отпустил Венины волосы и осторожно высвободил свой член, слегка обагрившийся кровью.

      С тяжелым вздохом Веня отстранился от спинки дивана и, полностью опустившись на согнутые колени, сжался в безвольный, усталый комок и, уронив голову в дрожащие ладони, судорожно зарыдал. Состояние опьянения постепенно развеивалось, сменяясь осознанием всей пошлости и похабщины случившегося момента. Непрошенный стыд леденящей волной смел все, что казалось таким важным буквально минуту назад.

      И, глядя на вздрагивающие от беззвучных рыданий острые плечи, Богдан с ужасом для себя заметил десятки рубцов, хаотично разбросанных по худой спине с заметно проступающими позвонками. Молча поднявшись с дивана, он взял из кресла шерстяной плед и бережно накрыл им обнаженное тело.

      - Я быстро в душ, - торопливо сообщил Богдан. - А когда я приду, ты мне расскажешь, откуда у тебя все эти шрамы.

      Когда тот вернулся, Веня сидел на диване, одетый, с поджатыми к самой груди коленями, укутанными пледом, и вытирал ладонями заплаканные глаза.

      Богдан молча уселся рядом, выжидающе глядя на своего гостя, всем своим видом показывая готовность внемлить его словам. Немного успокоившись и прекратив размазывать слезы по лицу, Веня нервно скомкал в руках край шерстяной материи и, устремив свой взгляд на танцующее пламя, начал свой печальный рассказ. Он поведал обо всем, что угнетало его все последние месяцы: о своем изобретении, о Феликсе, о поездке в чужую страну. С каждой следующей фразой становилось все легче, словно большая часть гнетущей его отрицательной энергии сгорала без следа в пламени камина.

      Богдан внимательно слушал, не перебивая, не уточняя непонятные детали, постепенно осознавая то, что сейчас перед ним находится человек совсем не такой, каким показался с самого начала. И возможно, егерь не поверил бы этому невероятному, тяжелому, богатому на события рассказу, если бы не увидел шрамы собственными глазами.

      - ... иногда складывается ощущение, что он за мной следит, - Веня задумчиво потер переносицу. - А может и нет. Я уже ничего не понимаю, - он устало зевнул, прикрывая рот ладонью.

      Богдан понятия не имел, что нужно говорить в подобных случаях, поэтому он просто произнес:

      - Пошли, я покажу тебе твою комнату, - и с этими словами он поднялся с дивана.

      Слегка замешкавшись, Веня откинул плед в сторону и, нашарив босыми ногами резиновые шлепанцы, поплелся за хозяином дома, на ходу взъерошивая еще не высохшие после душа волосы, тем самым борясь со сном.

      На втором этаже оказалось несколько дверей. Распахнув одну из них, Богдан щелкнул выключателем и осветил небольшое помещение: разложенный диван, застланный немного смятой простыней, на которой в одной стороне лежало сбившееся в угол одеяло, а с другой - большая подушка со съехавшей наполовину наволочкой, - все это говорило о том, что хозяин уступает гостю свою комнату.