- Она так бабушку называет, - ляпнула Катерина первое, что пришло в голову.

Дама кивнула. Ей, видимо, наконец, стало неудобно, она принялась искать в своей сумочке нечто, чего там и вовсе не было, как не было никакой бабушки у Полли. Давным-давно не было. И Катерина ехала с пылающими щеками, чувствуя сразу и жар, и озноб, а Полли глазела в окно и болтала ногами. Бабочки на ее сандаликах подрагивали крыльями.

Со станции до дачи добрались быстро, благо идти недалеко. Полли тянула вперед, подпрыгивая, словно не тряслась до этого полтора часа в автобусе и раскаленной коробке вагона, и Катерина в изнеможении выпустила ее руку. Голова болела уже нестерпимо, они прошли мимо магазина, не заходя, это может и подождать. Сначала - дом, сначала - напиться воды, прохладную тряпку на лоб, еще надо накормить Полли, cделать обед. Она в который раз даже порадовалась, что их только двое.

Двор встретил сорной травой по колено. Грядки, на которых Катька собиралась выращивать экологически чистые овощи, превратились в пушистые холмики лебеды и сныти, давно скрывшие под собой и лук, и салат. Только кое-где победно поднималась свекольная ботва да у забора виднелись на кустах черные бусины смородины.

Войдя в дом, Катерина бросила пакеты на пол, зачерпнула воды из ведра, стоявшего здесь с июля, когда они приезжали последний раз. Катька умыла лицо, вода застоялась, нагрелась и не освежала. Полли подошла, опустила руки по локоть, заплескалась, как лягушонок, поднимая брызги. "Ну как же так, - устало сказала Катерина, - как теперь чай то пить?" Лишних денег на водопровод не было да и не так часто они приезжали. А колонка находилась поблизости, прогуляться туда лишний раз было не в тягость, но сейчас и думать об этом не хотелось.

Катерина с наслаждением скинула несвежую блузку, облепившую бедра офисную юбку и влезла в длинную выцветшую футболку, переодела размякшую, наконец, Полли. Наскоро соорудила нехитрый обед из того, что привезла с собой. К колонке не пошли, в такую жару горячего чая все равно не хотелось, попили сладковатого пакетного морса, нагревшегося за время путешествия, и легли вздремнуть.

Катя проснулась от вечернего сквозняка - первого глотка свежего воздуха за весь день - и с радостью отметила, что голова не болит. Полли лежала в кроватке, обнимая любимую игрушку, крылатую белую лошадку с блестящей радужной гривой.

Катерина хотела как-то поговорить о ней, о другой маме, но не находила подходящих слов. Она впервые пожалела, что так и не сошлась близко ни с кем из местных мам да и в саду, куда ходила Полли, тоже подруг не нажила. Так, "здравствуйте, как поживаете, а мы перенесли ветрянку, да, а доктор в шестой поликлинике, говорят, получше, да, до свидания". Но чтобы позвонить кому-то, посоветоваться... Катерина поняла бы, придумай Полли отца, сестру или брата. Она не раз слышала, что дети, особенно единственные, нередко придумывают друзей, но придуманные родители, другая мама - это было странно и неприятно.

Неужели Полли так одиноко? В фирме, где работала Катерина, бухгалтеров было двое, да еще одна молодая девочка приходила несколько раз в неделю и помогала во время авралов. Но работы не убывало, Катерина часто задерживалась, потом бежала в садик, забирала дочку одной из последних, кивала воспитательнице, другим, таким же часто опаздывающим мамам, но Полли не выглядела несчастной. Она являла собой редкий случай ребенка, влюбленного в садик: во все в нем, кроме второй воспитательницы, киселя и ранних подъемов.

Маленькая кудрявая принцесса, капризная и ласковая, она переживала там и первую неверную женскую дружбу, и бесперспективную влюбленность в такого же кудрявого Андрюшу, и настойчивое внимание первых поклонников, Сашки и Лешки. Все это Катерина узнавала из сбивчивого взволнованного лепета, из насупленного молчания, задумчивых рассеянных ответов от дочери по пути домой, когда они шли по сугробам, глотая метель, с ловкостью саперов пробирались по чавкающей весенней грязи; шуршали осенью опавшими кленовыми листьями. И Катерина была счастлива, и думала, что все идет прекрасно, она отлично справляется - но вот она - другая мама, здравствуйте, как поживаете?

Солнце садилось, доски крыльца приятно нагрелись за день, Катерина сидела, вытянув уставшие ноги, наслаждаясь загородным покоем. Где-то негромко играла музыка, но в августе многие уезжали в отпуска, на пляжи, к морю, поселок пустел, и потому Катерине казалось, что вокруг совсем тихо. Полли увлеченно играла со своей лошадкой, высокая трава скрывала ее почти с головой, только мелькали русые кудряшки. "Надо бы подстричь, - лениво думала Катерина, - и траву, и волосы дочке, но это все завтра, потом".

- Полина, детка, - позвала Катерина, вставая, - идем за водой!

Полли откликнулась с такой готовностью, будто только этого и ждала.

Они шли под дружный стрекот кузнечиков в шелковом вечере позднего августа, и никого не встретилось им по пути. Тянуло дымком, где-то жарили шашлыки, хлопали двери, на угловом участке за жасминовым кустом, запах которого сводил Катерину с ума в июле, кто-то звонко смеялся, стояло беззаботное веселье пятничного вечера.

Катерина сполоснула ведро, поставила под блестящую струю и, не отрывая от нее глаз, попросила:

- Полина, расскажи мне про другую маму. Какая она?

- Красивая! - не колеблясь ни секунды ответила Полли.

Катерина вздрогнула, не смогла сдержать ненужную ревность.

- А я что - некрасивая?

Полли некоторое время размышляла, теребя пальцами подол сарафана. Вода наполнила ведро почти до краев.

- Ты тоже красивая, - наконец, заключила Полли и уточнила: - Но она - как фея.

Катерина дернула кран, подхватила ведро, пошатнувшись от непривычной тяжести.

Только на середине дороги, когда они уже дошли до раскидистого жасминового куста, Катерина пересилила себя и спросила:

- Я хочу встретиться с твоей другой мамой. Ты можешь позвать ее в гости?

Полли покачала головой.

- Нет. Она говорит, что только я могу ее видеть.

Они пробыли на даче до конца лета, то есть всего чуть меньше двух недель. Все это время Катерина наблюдала за Полли, пытаясь заметить, найти сама не зная что, какие-то знаки, указующие некий тайный путь, но Полли вела себя как и всегда. Она много спала, хорошо, почти без капризов, ела, помогала собирать смородину и печь оладьи, играла с соседским Мишкой, хоть ему только-только исполнилось три, и с какой-то новенькой рыженькой девочкой, перед сном просила почитать про принцесс и фей. Но незримая другая мама, хоть Полли больше о ней не говорила, а Катерина не спрашивала, все равно была где-то здесь, в опасной близости, и однажды, ближе к рассвету Катерина проснулась от кошмара, в котором чья-то рука бережно и нежно гладила спящую Полли по голове, отводя кудряшки со лба.

С началом сентября Катерина вернулась на работу, а Полли - в сад. В саду вдруг оказалась новая воспитательница, но Катерина спешила, потому толком ее не рассмотрела (кажется, молоденькая, белокурая, высокая, кажется, миловидная).

Через две недели они познакомились поближе. Полли ходила хмурая, часто отвлекалась и почти не рассказывала ни о Сашке, ни об Андрюше, ни о новой воспитательнице.

- Елена Володьевна, - буркнула Полли на вопрос о том, как ее зовут.

- Владимировна? - озадаченно переспросила Катерина, но Полли не ответила, она была занята распределением макарон-спиралек по поверхности тарелки.

Полина любила Марию Павловну, бывшую воспитательницу, мадам строгую снаружи, но внутри чрезвычайно добросердечную, и не любила вторую: сухую немногословную женщину. Теперь ей было сложно привыкнуть к новой, к этой беленькой куколке, наверняка манерной, еще не совсем уверенной в себе, от того переменчивой.

В пятницу Катерина пришла в сад пораньше, и Елена будто специально вышла ей навстречу как дорогому гостю. Она оказалась еще моложе, чем показалось Кате, словно только из пединститута, и вся сияла. Полли и еще какой-то мальчик, вроде бы тот самый Сашка, мама которого тоже задерживалась, сидели, склонив головы, и трудились над раскраской.