Идти на ощупь

Хвост очень смутно помнил свое детство. Образы родителей, бабушки, города, в котором они жили, были настолько размытыми, будто он смотрел на них сквозь толщу грязноватой холодной воды. Единственное, что он помнил совершенно ясно и отчетливо - то, как получил свое прозвище.

Утро выходного дня. Хвост точно знал, что это был выходной, так как и мама, и папа были дома и никак не хотели просыпаться. Ему было скучно, он ворочался в своей кровати, потом перебрался в постель к родителям и все спрашивал: "А мы уже скоро будем вставать? Скоро?".

Залитая солнцем кухня обыкновенной советской квартиры. Мама в длинном шелковом халате на завязках пыталась готовить завтрак, а он баловался, хватал ее сзади за подол, не давал ступить шагу и хохотал. И мама тоже хохотала. А потом кинула в мойку половник, которым разливала блинное тесто в две маленькие чугунные сковородочки, села рядом с ним на пол и крепко прижала к груди его коротко стриженную голову: "Хвостик ты мой, мой маленький хвостик".

Почему эти обрывочные воспоминания возникли в его памяти именно сейчас, когда он сидит на лестничной клетке совершенно чужого ему дома и вытирает о черную футболку окровавленный нож, Хвост не знал.

СЕМЬ ЧАСОВ ТРИДЦАТЬ МИНУТ

СЕМЬ ЧАСОВ ТРИДЦАТЬ МИНУТ

СЕМЬ Ч...

Знакомым движением Влад выключил будильник. Полежав еще пару секунд, он открыл глаза, хотя в этом не было нужды уже шесть лет, и встал с кровати. Пол был теплым от утреннего солнца. Окна выходили на восток, и яркий свет раньше всегда будил его. Тогда Влада это ужасно раздражало. Дорого бы он сейчас отдал, чтобы снова проснуться от падающих на лицо солнечных лучей. Ручка балконной двери, холодная, железная, с облезающей краской. Влад давно бросил курить, это мешает обонянию, нужно беречь хотя бы то, что есть. Но привычка выходить на балкон спросонья осталась. Теперь вместо сигаретного дыма его встречало множество разных запахов. О многих из них он раньше даже не подозревал. Южное утро пало сухой землей, календулой и морем... А еще хлоркой, стиральным порошком, кондиционером для белья и еще какой-то жутко химической дрянью.

* Доброе утро, теть Том.

* Здравствуй, Владик, здравствуй, мой золотой.

Соседка развешивала белье у себя на балконе, который вплотную примыкал к балкону Влада. Вчера принесли пенсию, а с пенсии тетя Тома всегда покупала что-нибудь "побаловать себя", что-то чистящее, дезинфецирующее и отбеливающее. Возможно, так она пыталась отмыть всю ту грязь, которой стало слишком много в ее жизни в последние годы. Не только ему, Владу, пришлось приспосабливаться к новым обстоятельствам.

- Владь, а что это я тебя в последнее время не вижу совсем? Хоть бы зашел, поздоровался.

- Да некогда, теть Том, работа.

- Ой, прям, работа! У всех работа! Что, нет минуты в соседнюю дверь постучать?

Влад ничего не ответил. Он не любил заходить к тете Томе после того... после того, что произошло в ту ночь и после нее. И вовсе не потому, что резкие ароматы моющих средств в ее квартире на несколько часов отбивали у него способность правильно распознавать запахи. Хотя, и поэтому тоже.

- Так, знаешь что, давай-ка проходи ко мне на кухню, позавтракаем с тобой. Я тебе блинчиков сейчас пожарю. Ты ж блинчики, наверно, уже сто лет не ел, небось, на одной яичнице живешь?

- Нет, нет, теть Том, спасибо, но не могу, я на работу опаздываю.

- Ничего, не опоздаешь, тебе тут идти три минуты. Верки нет, не бойся. Она сегодня ночевать не приходила, а значит, теперь не раньше обеда заявится.

- Да я и не боюсь.

- Ну раз не боишься, и хорошо, проходи давай на кухню.

Сопротивление бесполезно. Влад подошел к фанерной перегородке, разделявшей балконы, провел по ней рукой, оценивая высоту, и в два движения перемахнул на ту сторону.

- Ну что ты делаешь?! Неужели нельзя потратить пол минуты и пройти через дверь, как все нормальные люди?! - тетя Тома старалась казаться недовольной, но Влад чувствовал по голосу, что она улыбается. В детстве они с Верой постоянно лазили друг к другу через эту балконную перегородку, а мама и тетя Тома на них ругались.

***

Теперь Влад и правда опаздывал. Ключ, кошелек, телефон, темные очки и трость - все строго на своих местах. Идеальный порядок был вынужденной мерой, иначе как быстро найти нужную вещь, не шарить же руками по всей квартире. Запирая дверь, Влад вдруг почувствовал: на лестничной клетке кто-то есть, кто-то чужой, знакомый бы поздоровался. Он стал подниматься навстречу Владу. Частое дыхание и стук сердца, как у пробежавшего длинную дистанцию, хотя, судя по походке, человек молодой и не полный. Поравнявшись с Владом, незнакомец вдруг споткнулся, начал падать и чуть не сбил его с ног. Трость выскочила из рук и загрохотала по ступенькам. Незнакомец не извинившись взбежал вверх по лестнице. Влад стал в панике искать трость, до начала работы оставалось всего-ничего. Он был массажистом в санатории, и минута опоздания грозила создать проблемы на целый день. Сеансы были плотно расписаны, а многие отдыхающие, вынужденные ждать, оставались крайне недовольны и обещали жаловаться главврачу.

Влад торопливо водил рукой по полу. Пальцы коснулись чего-то липкого, полужидкого. Неприятный сладковатый запах. После ядовитой атмосферы квартиры тети Томы он не мог точно определить, что это. Может быть, мороженое. "Какие же люди свиньи?! - Влад мысленно выругался в адрес убежавшего незнакомца. - Нагадил в подъезде, чуть не сбил с ног и смылся. Хоть бы помог, подал трость, что-ли". Носового платка не было, возвращаться в квартиру мыть руки было некогда. "Ладно, - подумал Влад, - на работе вымою". Нащупав, наконец, свою трость, он поспешил к выходу, навстречу своей ежедневной пытке.

Прошло уже шесть лет с тех пор, как он потерял зрение, но каждый раз, когда он выходил из дома один, его охватывала паника как в первый день. С этим страхом не помогали справиться ни обоняние осязание и слух, которые Влад так старательно развивал, ни осознание того факта, что короткую дорогу от дома до санатория "Приморский", где он работал, он знал до последней трещинки в асфальте. Влад сделал глубокий вдох, открыл дверь и вышел на шумную, полную праздных туристов и суетливых торговцев улицу.

***

В небольшом курортном городе в разгар сезона по центральному проспекту шел человек, от которого шарахались все прохожие, толкая друг друга локтями и указывая на него взглядом. Это был высокий сутулый молодой мужчина. Он был слепой, а его руки и рукава рубашки были перепачканы свежей кровью.

***

Родители развелись, когда ему было четыре года. Тогда Хвост не совсем понимал, что происходит, но слышал, как соседки во дворе говорили: "Теща развела". Бабушка Хвостика действительно могла развести кого угодно. Деспотичная и стервозная, она никак не могла простить дочери ее семейного счастья. Ее собственный муж умер от инфаркта, не дотянув до сорока пяти лет, и изводить мужа своей дочери ей казалось чем-то совершенно естественным и само собой разумеющимся. "Выгони этого человека из-за моего стола, - кричала она, застав родителей Хвостика ужинающими на кухне. - Неблагодарная тварь! Я тебя рожала не для того, чтобы ты замуж бегала. Дочь должна посвящать свою жизнь матери!". И хотя на людях бабушка мгновенно делалась очень милой, вежливой, а в глазах появлялось заискивающее выражение, окружающие ее недолюбливали и сторонились. То ли ее постоянные крики были слышны соседям через тонкие стены, то ли милая улыбка выходила у нее не слишком убедительно ввиду полного отсутствия актерских способностей.

Потерпев пять лет жизни с тещей, отец Хвостика понял, что сил больше нет и необходимо срочно что-то менять. Он уговаривал жену уехать с ним, но та была полностью подчинена своей матери. Она любила и боялась ее одновременно, как старая верная собака, преданная своему хозяину, несмотря на то, что ей частенько достается от него сапогом по хребту. И отец уехал один. В тот вечер, когда он уходил, бабушка кричала и сыпала проклятиями громче обычного, мать как всегда тихо сидела в своем кресле, уставившись в телевизор невидящим взглядом, а отец, уже в пальто и обутый, подошел к Хвостику, крепко обнял и прижался лицом к его фланелевой рубашечке с синими и красными собачками. Потом резко развернулся и вышел за дверь. На рубашке остались два мокрых пятна. Взрослый Хвост никак не мог простить отцу этого предательства. Как он мог уйти без него, как он мог бросить его, оставить его в этой квартире с этой женщиной.