Забавы Непостижимого

Красная чашка упала на пол и разбилась вдребезги. Любимая чашка Сафета. Таким растерянным своего учителя Керуз ещё никогда не видел. Старый мастер крякнул с досады, потом спросил в очередной раз:

- Ты уверен, что готов?

- Да, учитель.

- А помнишь, я рассказывал тебе о редких каденциях и связках?

- Да, учитель. Я ничего не забыл.

- "Горный поток", "Огонь и камни", "Юркая обезьяна". Как выйти в финальный консонанс?

- "Красные листья", "Ласточкин хвост", "Костяной клей". Учитель! Не волнуйтесь! Я всё помню. Я давно ступил на путь гармонии, мой дух установился, сердце и ум отполированы, слух и зрение отточены. Мне открылась истинная Пустота.

- Хорошо, хорошо... И никогда не забывай, что приняв Пустоту как Путь...

- ...Я увижу Путь как Пустоту. Спасибо, учитель!

- Может, возьмёшь мой калин? - И рука Сафета скользнула к поясу.

- Нет, учитель. Этот достался мне от отца, а ему его отдал дед. Я верю, что он принесёт мне удачу!

Керуз погладил потемневшую от времени тиснёную кожу. От прикосновения к ней сразу стало спокойнее, как будто он обрёл связь с духами предков, получил их мудрость и жизненный опыт. Поправив калин на поясе, Керуз улыбнулся учителю, склонился перед ним в самом почтительном поклоне, затем развернулся и зашагал в сторону великой горы. Когда большой дом Сафета, сложенный из неровного местного камня, остался далеко позади, юноша свернул на тропинку, ведущую к мельнице. У старого колодца его поджидала Зиба. Девушка куталась в тёплый осенний плащ. Её милое лицо выглядело белее, чем обычно. В карих глазах ещё виднелись следы недавних слёз.

- Зиба! Ты плакала?

- Керуз! Любимый! Я так боюсь за тебя!

Она прильнула к юноше и всхлипнула.

- А вдруг мы больше никогда не увидимся?

- Это почему же?

- А вдруг Мюзиг испепелит тебя молниями, как Азаранга?

Керуз нахмурился, потом рассмеялся и погладил девушку по волосам:

- Зиба! Не печалься! Всё будет хорошо. Я - не Азаранг! Я лучший во всём Ватане. И Непостижимый останется доволен нашим поединком...

Приближалась Долгая зима. Всё чаще туман окутывал долины глухим и вязким лохматым покрывалом, в котором меркли яркие краски и гасли тихие звуки. Деревья на склонах гор побурели, порыжели, и лишь в низинах их листва ещё сохраняла привычный цвет. Жители Ватана тщательно готовились к смене сезона, но каждый из них знал, что этого мало. Прежде всего, следовало задобрить Непостижимого бога, Мюзига. Лишь от его воли зависело, какой будет эта Долгая зима: суровой и беспощадной, как сама смерть, или же лёгкой и мягкой, как прикосновение любимой. И все люди с надеждой смотрели в сторону монастыря Айна Занг, орлиным гнездом примостившегося к отвесному склону великой горы Бам Коталь. Именно в этой обители дерзновенный смертный должен был бросить вызов небожителю.

Когда под вечер уставший от долгого подъёма Керуз вошёл в храм Мюзига, там уже копошились жрецы, высокие лысые усачи, облачённые в потёртые коричневые балахоны с чёрной окантовкой. В главном молитвенном зале прямо перед алтарём, огромной нишей в священном каменном монолите, отделанной хрилом и драгоценными камнями, установили стол Великой игры. Поговаривали, что он появился в храме по воле небес в тот самый момент, когда Синдра осмелился вызвать на поединок Непостижимого. Столешница из чёрного ниграта, усыпанного скоплениями светлых точек, напоминала звездное небо в ясную ночь. Неведомый мастер так хорошо отполировал камень, что в него можно было смотреться, как в зеркало. За множество лет, прошедших со дня первой Великой игры, ниграт не потускнел, не поцарапался и выглядел так же непостижимо, как и тот, кто развлекался играми со смертными. Столешницу поддерживали мощные каменные лапы, сделанные с великолепным мастерством. В сумерках могло показаться, что какой-то страшный зверь скрывается под нигратом.

Керуз вспомнил, что рассказывал ему Сафет о первой игре. В суровую Долгую зиму, начавшуюся необыкновенно рано, крестьянин Синдра из далёкой деревушки возле Узкого озера побился об заклад с односельчанами, что обратиться к самому Мюзигу и попросит его усмирить морозы и обуздать метели. Жрецы из Айна Занг не пустили дерзкого пахаря даже на порог храма Непостижимого. Но Синдра не успокоился, под покровом ночи проник в молитвенный зал и воззвал к Самому. И Мюзиг не остался безучастным к гласу вопиющего. Так случилась первая Великая игра. Непостижимый остался доволен и свирепая стужа тут же покинула земли Ватана. А Синдру провозгласили мастером игры.

С тех пор каждую вторую луну после праздника урожая смертный состязался с богом. Не каждому игроку удавалось повторить достижение Синдры. Если Мюзига разочаровывал исход схватки, страдал весь Ватан. Гибли озимые, замерзали овцы на нижних пастбищах, а провизии едва хватало, чтобы с грехом пополам дотянуть до весны. Однажды, после самого неудачного поединка, закончившегося испепелением царевича Азаранга, возжелавшего славы, но не имевшего должных талантов, король Ватана попытался запретить это состязание. Правитель издал указ, в котором игра смертного с богом приравнивалась к святотатству и каралась смертью. Этот опрометчивый поступок венценосной особы не смог прервать традицию. На следующий год, во вторую луну после праздника урожая, когда дерзновенный смертный не явился после заката в молитвенный зал, Непостижимый предстал ночью перед жрецами из Айна Занг в самом грозном своём воплощении и пообещал расправиться с любым, кто посмеет лишить его любимой забавы. Утром короля Ватана нашли мёртвым в собственной спальне. Его наследник, едва взойдя на престол, тут же отменил злополучный указ и повелел немедленно провести Великую игру после заката...

Последний луч уходящего светила проник через распахнутые двери храма и окрасил алтарь в яркие цвета. Керуз повернулся к священному камню и остолбенел: окутанная рыжеватым сиянием, ниша в монолите казалась воротами в иной мир, мир богов. Жрецы зажгли свечи в ятовых шандалах. Затем служки затворили огромные двери, украшенные дивной резьбой. Юноша пожалел, что не рассмотрел её как следует при солнечном свете. Поговаривали, что на массивных створках, покрытых чёрным лаком, показывалась вся история монастыря Айна Занг, который древностью превосходил весь Ватан.

Жрецы начали стучать в тимпаны, настроенные в две долины. Под ритмичный грохот на столе Великой игры служки установили салиндрам, кусок горной породы, похожий на гигантский женский гребень, изогнутый дугой. В передней части камня, как зубы у хищного зверя, выделялись пещерные сосульки. Керуз много слышал об этом чудесном инструменте, но видел его впервые. Сафет рассказывал, что салиндрам, как и стол, возник в храме Непостижимого перед началом первой Великой игры. Мюзиг предложил его Синдре, дабы испытать дерзкого. И тот справился, а, значит, справится и Керуз. Сафет считал своего ученика более талантливым и лучше подготовленным к состязанию, чем первый мастер игры.

В храме всё стихло. Жрецы воззрились на Керуза, от чего тот испытал на миг неприятное ощущение. Юноша почувствовал себя мухой, застрявшей в паутине, извивающейся под взглядом четырёх пар холодных безжалостных глаз. По спине пробежали мурашки, а на лбу выступил холодный пот. Но Керуз тут же встряхнул головой, избавляясь от наваждения. На самом деле, от него ждут ритуальной фразы, которая начинает Великую игру. И юноша произнёс ломким от волнения голосом:

- О, Непостижимый! Снизойди до простого смертного! Я вызываю тебя на поединок!

Сначала ничего не происходило. В молитвенном зале было слышно, как потрескивают свечи из шаньего жира на своих подставках. Керуз ощутил, как птицей колотится его собственное сердце, пытаясь вырваться из груди. А вдруг Мюзиг посчитал, что он недостоин? А может Непостижимому наскучило забавляться с людьми и он больше не появится в храме? Пока юноша думал об этом, в нише священного монолита тьма стала плотной и совсем уж непроницаемой для тусклого света свечей, а потом из неё выплыло нечто. Когда Керуз пытался разглядеть то, что появилось из алтаря, глаза отказывались фокусироваться, а голова начинала кружиться. Казалось, что он падает в бездонный колодец и воспаряет в небеса в одно и то же время. То, что он рассматривал, было невероятно огромно, но сконцентрировано в столь малом объёме, что разум отказывался это принимать. Сделав несколько безуспешных попыток рассмотреть оппонента, юноша снова почувствовал, что взгляды жрецов направлены на него. Похоже, что он опять что-то забыл. Ну, конечно же! Первый ход следовало делать смертному.