Вампир погладил меня по плечу и зашуршал упаковками. Я выбралась из-под мягкой обители, чтобы принять очередную дозу седативов. Это все лихорадка, галлюцинации, Арчи здесь нет и никогда больше я не смогу услышать его голос…

— Поспи еще часок, а я не буду тебе мешать. Отец уже едет, — Эмметт набросил на меня второе одеяло, включил на телевизоре обещанных Симпсонов и притворил дверь, прежде чем отправиться безмятежно рубиться в стрелялки.

***

Шум телевизора преследовал как навязчивый фон, диалоги героев скрашивали яркие, лекарственные сны и, казалось, один из них снова вырвался наружу. Я ожидала встречи с миниатюрным личиком младшего брата, хотела вновь услышать его счастливый смех или радостный голос, но вместо этого в тени скользящих титров меня поджидал силуэт. Знакомый, крепко сбитый, но почему-то сгорбленный. Я приподнялась на локтях и потерла уставшие глаза, пытаясь увериться в увиденном; слишком реалистичной казалась эта самая галлюцинация.

На экране засветилась вступительная заставка, заиграл саундтрек, узнаваемый во всех уголках света и незваный гость обрел форму, пришел в движение, выступил из темноты. Какого хрена Алекс Дубина Мэнголд забыл в моей спальне?!.. Я ущипнула себя за руку, в надежде проснуться от дурного сна, но происходящее было слишком сильно похоже на правду. Полупрозрачные, подсвечиваемые яркой заставкой глаза, широкие сгорбленные плечи, медленное, бесшумное приближение. В груди поселилось понимание, разрастался страх. Горло пересохло, я могла только беспомощно хватать воздух, пока силуэт неспешно приближался, склонял голову то на правый бок, то на левый. Пытался рассмотреть, скалился. Волосы на затылке встали дыбом, пугающие воспоминания грозились стать повторяемой правдой.

Я боялась отвести взгляд, тело ныло, не слушалось, ладонь не могла дотянуться до тумбы, чтобы сбросить вниз лампу, бутылку, создать хоть какой-нибудь шум и привлечь внимание расслабленного вампира. Ну же, Эмметт, сними гребаные наушники!..

Я дернулась, словно ребенок натянула одеяло до самого подбородка, будто могла им отгородиться, защититься. Его тонких, бесцветных губ коснулась насмешливая улыбка. Он остановился в изножье кровати, и улыбка превратилась в серебрящийся оскал. Парню потребовался один резкий выпад, чтобы ухватить меня за лодыжку и протащить по всей кровати.

Ответом был мой хрип, отдаленно напоминающий крик. Я пыталась вырваться, отползти, чувствовала, как по щекам струятся слезы, а в ушах гремит пульс. Острые черты его лица подсвечивались теми немногими софитами, что горели над столом, и на расстоянии вытянутой руки я могла видеть багровые синяки под его глазами, острые скулы, полоску сухих губ и призрачно-бледную кожу. Он легко уворачивался моих выпадов, и я чувствовала нарастающее давление, панику, от которой не могла произнести ни слова. Он неспешно запутывал мои ноги в плед; обездвижил. Эти неторопливые, слаженные, бесшумные движения приводили меня в безотчетный ужас, парализовали, ослабляли и без того разбитый болезнью организм.

Кровать прогнулась под его весом, он навис надо мной, и я отчаянно замотала головой. Слезы затекали в уши, а дрожащие пальцы беспомощно отталкивали от себя крепкое тело. Пульсирующие полупрозрачные глаза — источник наваждения, я не могу отвести взгляд, не могу закричать, перекатиться, убежать. Обездвижил, медленно парализовал, как яд тигровой змеи, самого смертоносного пресмыкающегося этой планеты.

— Нет… — тихий хрип все-таки вырвался из моей груди, но две сильные ладони придавили ключицы к матрасу, медленно продвигаясь к тонкой шее, сжимая незащищенное горло. Лишь в самую последнюю секунду из него вырвался сдавленный крик ужаса, страха и отчаяния.

Ногти впились в его мягкие, пока еще теплые запястья, и я не могла вдохнуть, беспомощно брыкалась без воздуха и видела над собой лишь бесчувственные льдинки его глаз. Его губы шевелились, и, казалось, он что-то шептал, но в ушах гремел пульс, в глазах становилось темнее, и я переставала чувствовать что-либо. Ладони рефлекторно держались за его запястья, но я уже не чувствовала собственных пальцев, лишь слышала ненавязчивую, тихую мелодию. Незнакомую, прекрасную, успокаивающую. И смех, что пробивался сквозь темноту. Неужели это — мой конец?

«Арчи, ты здесь?..»

В звенящей тишине я совершенно не чувствовала собственного тела, не видела обещанный свет в конце туннеля, а картинки прошедших дней не проносились бесконечным калейдоскопом перед моими глазами. Была лишь давящая боль, которая отступала все дальше, пока не оборвалась совершенно. За ней последовал глухой удар и как беспомощный новорожденный, наделенный первым и самым важным рефлексом — дышать, я со свистом втянула спасительный кислород. Горло саднило и пульсировало изнутри, будто там застряла острая наждачка, и я тяжело закашляла, впиваясь ногтями в холодные простыни и извиваясь на постели от удушающей боли. В глаза ударил яркий верхний свет, вокруг заплясали цветные пятна, и я хотела повернуть голову, найти источник спасения, вернуть зрительный фокус, но каменные ладони крепко удерживали меня на месте. Лишь спустя некоторое время мне удалось распознать множество голосов в комнате и увидеть дорогое сердцу лицо, что склонилось надо мной и не давало сдвинуть с места поврежденную шею.

— Мышонок, боже мой, что этот ублюдок с тобой сделал?.. — Понимание происходящего врезалось в мысли настолько резко, что я принялась безуспешно вырываться из ледяной хватки, сипло хватать ртом воздух, кашлять и одновременно с этим пытаться отползти как можно дальше в изголовье кровати.

Ледяные ладони матери так и застыли на том месте, где только что были мои пылающие щеки, пока я размещалась на ворохе мягких подушек, пыталась отдышаться, подгибая под себя дрожащие коленки. Что это еще за ерунда? Почему она здесь, почему я вижу, как на бессмертном лице расцветает недоумение, смешанное с болью; будто от неожиданной пощечины. Ведь она должна быть в Денали, Японии, да где угодно! И думать о том, что ее малышка обречена. На ней не было привычных роскошных, дизайнерских нарядов, губы не сияли новым оттенком алой помады, а миниатюрное тело не рвалось ввысь от тошнотворно высоких каблуков. Вместо этого передо мной замерла Таня Денали, которая-таки нашла в себе силы вернуться и сделала это настолько вовремя, что спасла меня от возможной смерти. Но кто ее звал?..

Я уткнулась лицом в мягкую подушку и беззвучно заплакала, в конечном итоге осознавая, что несколько минут назад чуть было не натворил чертов неуравнобешеный Мэнголд. Что же за хрень с ним происходит?..

По огромному стеклу расползлась паутина больших и маленьких трещин, и я недоумевала, каким чудом вампирессе удалось взять под контроль свои силы и не пробить раму насквозь его хрупким человеком. Я сначала и не заметила неподвижное тело парня из-за спин двух других вампиров. Они о чем-то тихо переговаривались и в отблеске горящих ламп я видела то профиль с пшеничными вихрами, то темно-коричневыми. Джаспер и Елеазар склонились над контуженным Мэнголдом.

— Лиззи, милая, взгляни на меня, прошу.

Кровать прогнулась от веса ее тела, и я ощутимо вздрогнула, устремляя горестный взгляд на Карлайла, который о чем-то тихо беседовал с Эмметтом, успевая неусыпно отслеживать обстановку в комнате. Громила сжимал убийственно-огромные кулаки и не спускал злого, хмурого взгляда с Алекса, но от слов Карлайла горделиво улыбнулся, выпятил грудь и выдал ответ, который заставил доктора рассмеяться. Он похлопал сына по плечу и встретился взглядом со мной. Радость моментально сошла с его лица.

— Позволь мне тебя осмотреть, Лиз, — доктор пересек пространство комнаты и протянул раскрытую ладонь. Я беспомощно переместилась ближе к нему, в надежде получить такую дозу седативов, что после нее позабуду случившееся, как один большой страшный сон.

Карлайл крепко удерживал мою голову, когда вынимал из-под нее подушку, и уложил меня на ровную поверхность, прежде чем начать аккуратно ощупывать мягкие ткани.