Его коллега тут же отсоединил Эффи от аппарата, и подключил его снова, но уже к себе. Сердце билось. Но, подключив прибор обратно к девушке, он снова отказал в работе.

– Да, – произнес самый молодой из их компании с хорошо сыгранной, вежливой заинтересованностью в голосе, свойственной только представителям высшего света Капитолия, – весьма любопытно. Аппарат не улавливает биение ЕЁ сердца.

Тринкет была спокойна, никаких признаков боли или страдания не отражалось на её лице.

После тщетных попыток привести девушку в сознание, всего через несколько часов, на помощь прилетел Хэвенсби. Новый вид вещества, действующий на мозг паразитическим способом, был настроен на уничтожение кратковременной памяти, путем погружения человека в состояние осознанной комы. Плутарх рассказал, что ему удалось узнать от заключенного, уверив, что вся процедура должна занять всего лишь сутки, не больше, затем Эффи проснется. Тогда они приняли решение - ждать. С этой мыслю никак не мог смирится Эбернети. Это казалось ему неестественным, не правильным: всегда энергичная, бодрая, сейчас Эффи казалась ему сломанной. Он перестал спать, перестал хвататься за алкоголь, чтобы быть в трезвом рассудке, когда ему сообщат хоть что-нибудь. Тогда его сознание уперто отрицало мысль, что её может не стать. Ему казалось, девушка заснула самым крепким сном, и никто не мог её пробудить.

Через сутки, ранним утром вокруг необычной пациентки снова собралась толпа медиков. Тринкет очнулась. Но не до конца. Самое непонятное творилось с глазами. Пребывая в коме, её глаза были открыты.

- Она смотрит, - прошептала женщина, пряча руки в карманы белого халата. - Моргает. Реакция на свет есть.

- Может она спит? - поинтересовался самый молодой.

- Нет, это не сон, - отрезал самый старый.

Её бездонные глаза медленно двигались, ходили влево-вправо, будто перед ними открывалась далекая панорама. В них жило сознание, хотя они ничего не видели.

Медики перешептывались около получаса, затем приняли то же решение, что и прошлый раз, надеясь, что девушка всё очнется, даже не подозревая о том, что её сознание стиралось с каждым часом. Навсегда.

Прошли третьи сутки. Казалось, Тринкет словно в отместку, даже и думала порадовать Эбернети своим пробуждением. Мужчина отчаялся, косо поглядывая на бутылку со спиртным. Однако, махнув рукой, он решил, что немного сна все же не повредит. Он тяжело опустился на кровать. Заснуть не получалось. Мышцы гудели от напряжения. Он не мог расслабится. Хеймитч чувствовал, что что-то происходит.

И он был прав. В этот момент она очнулась. Вокруг закружились врачи. Толпа из людей: медики, пациенты - всё смешалось в одну кучу глазеющих людей.

Тринкет открыла глаза, немного поморгав, чтобы привыкнуть к освещению. В комнате горел яркий свет. В воздухе витал запах спирта, а где-то рядом размеренно, в такт её сердцу, издавал противный писк странный медицинский прибор. Тоска и печаль полностью охватили девушку. Непередаваемые ощущения. Эффи попыталась подняться, но как только девушка шевельнула правой рукой, острая боль заставила вернуться в прежнее положение. Она посмотрел вниз и увидела, что к её локтю прикреплен резиновый шланг капельницы. Кто-то в коридоре закричал, разгоняя окруживших её людей. Все, как по волшебству, исчезли, оставляя её одну. Сердце забилось быстрее, и прибор запищал чаще. Тоска сменилась паникой, а в голове вихрем закружились вопросы:

Что происходит? Где я? Кто я?

Она всё же приподнялась. Ключицу обожгла тупая, ноющая боль. Она прикоснулась к ране, ощупывая бинты: пальцы наткнулись на твердые бугорки швов. Их было не меньше десятка. Она выдохнула, закрыла глаза, стараясь вспомнить хоть что-нибудь.

Ничего. Полная пустота.

- Думай, - шепнула та в тишину.

Ни одного проблеска или всполоха.

В дверь торопливо вошли двое: человек в докторском халате, явно встревоженный состоянием его пациентки и человек, который улыбался будто произошло что-то крайне хорошее. Второй, а точнее его глаза, излучали заботливое тепло, будто бы он знал её, был ей другом. Просто она по какой-то причине забыла это.

– Что… случилось? – кое-как выговорила девушка.

Врач поднес палец к губам и положил руку на лоб девушке.

Она сделала вдох слишком резко, и боль от полученного ранения пронзила тело, заставляя её тихо вскрикнуть. Дождавшись пока боль утихнет, она очень медленно и осторожно осмотрела свою палату, обставленную с аскетической простотой. В тот момент она решила, что неплохо разбирается в мебели и интерьере.

В палате находилась только одна кровать – её. Рядом простая тумбочка. Все так же осторожно она покосилась на окно рядом с кроватью. За ним стояла тьма. Ночь. На стекле маячило только отражение – её, как позже выяснилось. Мертвенно-бледная кожа, спутанные волосы, незнакомка в окне, опутанная трубками и проводами, в окружении медицинских приборов.

- Жалкое зрелище, - подумала она, и решила, что разбирается в красоте.

В палате зазвучали голоса, мужчины о чём-то шептались. Затем врач присел рядом с девушкой.

- Я доктор, – сказал он. - Мне нужно будет задать Вам пару вопросов. Вы не против? Это нужно, чтобы заполнить вашу больничную карту, – за этим последовала очередная улыбка, и одобрительный кивок от мужчины сзади.

Девушка кивнула.

– Итак, – деловым тоном продолжал он, – ваше имя?

Ей пришлось собраться с мыслями, но ничего в голову так и не пришло.

- У меня нет имени.

- Тебя звали Эффи. Тринкет.

- Эффи, - повторила девушка, пробуя имя на вкус. - Мне нравится.

– Кем работаете или работали?

Ответить на этот вопрос оказалось еще труднее. Девушка с надеждой посмотрела на нового старого друга.

- Сопроводитель Дистрикта 12.

Изумленная, Эффи опустила глаза. Она даже не помнила что такое Дистрикт. Она смущенно пожала плечами, чуть морщась от боли. - Пусть будет так.

– У вас что-нибудь болит? - продолжил врач.

– Вот тут, – Тринкет указала на рану.

- Что ж, это нормально. Больше ничего? - девушка отрицательно покачала головой.

- Помнишь меня? - к разговору присоединился Хэвенсби. - Плутарх.

- Нет. Вы друг?

- Самый близкий. Особенно сейчас, - выдохнул мужчина.

Доктор записал что-то в блокнот. Лицо его оставалось бесстрастным.

- Можешь вспомнить последнее, что видела? - осторожно поинтересовался Плутарх.

- Помню как очнулась в этой комнате, больше ничего.

Плутарх встревоженно посмотрел на доктора, но тот лишь пожал плечами. Чуть позже, после всех вопросов и тестов, самый молодой из докторов, смущенно улыбаясь, прошептал Плутарху:

- Все её воспоминания стерты, её прошлое исчезло. Будем называть эту болезнь “мёртвым сознанием”.

Хэвенсби ещё раз тепло улыбнулся Эффи, только теперь уже не так радостно, и, попрощавшись, оставил её с сиделкой. Тринкет ощутила досаду, разглядывая своё отражение в окне палаты, чувствуя на себе взгляд молодой девушки. Она немного боялась, но всё же, привыкнув, стала расспрашивать Эффи. Каждый вопрос, будто бы гвоздь врезался в мозг бедняжки, вгоняя её в панику. Напоследок, сиделка улыбнулась, получив ответы, на свои вопросы (хоть они были и отрицательны, ей было жизненно важно удостовериться, что она не помнит), и осторожно поинтересовалась, какого это ничего не помнить.

Последний гвоздь вошел слишком глубоко, и паника сменилась ужасом. От осознания своей беспомощности, Эффи заплакала, ощущая леденящий холод где-то глубоко внутри. Её ужас был таким подавляющим, что она не могла произнести ни звука, только молча содрогалась всем телом, роняя нескончаемый поток слез на бинты.

Сиделка, заметив это, резко поменялась в лице, в два шага оказалась рядом, и, чуть обнимая девушку за плечи, стала успокаивать её, приговаривая, что это ничего страшного:

- Подумаешь, память, - она презрительно фыркнула, - многие в этом мире мечтают о такой привилегии.

От этих слов Тринкет немного успокоилась - ей не стало легче, но слезы перестали бежать ручьем с глаз.