Играла музыка, не навязчивая, без особенной мелодии. К люстре был подцеплен зеркальный шар. Пока я смотрела не него, несколько зеркальных стеклышек отвалились, упав прямо под ноги гостям. Я подобрала их и сунула в карман. Стеклышки были нарезаны небрежно, если не наколоты, и сохранили очень острые края. Когда буду уходить, оставлю на видном месте, вдруг о них позаботятся и вернут на место. У всех должно быть свое место, даже у стеклышек.

Предполагались танцы, но об этом никого не предупредили. Как и всегда на вечеринках (я доподлинно знала об этом из кино) все сбивались стайками и занимались откровенным трепом. Я пробежалась глазами по гостям, но никого знакомого не увидела. Майка все еще не было. Или уже не было? Этого следовало ожидать. Я давала себе новогоднее обещание в прошлом году – не верить Майку на слово и не поддаваться на его уговоры, и вот уже почти год я это обещание не выполняю. Он не предлагает ничего опасного из разряда "каждый должен попробовать это хотя бы раз в жизни, даже если этот раз будет последним", поэтому я не особенно беспокоилась насчет неисполненного обещания. А вот насчет остальных неисполненных обещаний…подумаю об этом позже. До декабря еще есть время.

Поговорить мне было не с кем. И присесть было некуда. Стоять в одиночестве куда глупее, чем сидеть в одиночестве. Я раздобыла пластиковый стакан колы, которая по частоте употребления приблизилась вплотную к алкоголю: раз в несколько месяцев. Ммм, теплая кола – высшее наслаждение. Правда: я очень люблю теплую колу.

Со стороны кухни, где располагался импровизированный бар, состоящий, на первый взгляд, в основном из газировки и пива, гостиную было видно лучше всего. Я заметила два свободных места: краешек скамейки для обуви, остальную часть которой занял долговязый хмурый парень, и широкий кусок подоконника, опять же, рядом с хмурым парнем. О, муки выбора, любимые и ненавистные.

Оба потенциальных соседа выглядели не особенно настроенными на разговоры. Один-один. На скамейке для обуви было очень мало место, пришлось бы сидеть вплотную. Два-один. Тот, что на подоконнике, гораздо симпатичнее. Два-два или три-один? Посижу на скамейке. Я устремилась на посадку, но почти на подходе заметила, что мой будущий сосед исподлобья, надеясь, что я не замечу, посматривает на меня. Мне не нужны были знакомства. Я не питаю на свой счет иллюзий, но точно знаю, что произойдет. Не хочу, тем более с таким малосимпатичным субъектом. Я не малодушничаю, но всегда пугаюсь, когда на меня так смотрят.

Я резко развернулась и направилась к подоконнику. Мой новый сосед не обращал на мое приближение внимания. Он отчаянно жевал соломинку и рассматривал пространство. Он выглядел испуганным и напряженным, точно ждал, что кто-то из гостей сейчас накинется на него с ножом, или готовился напасть первым. Я посмотрела в ту же сторону, что и он, но ничего особенного не увидела.

Я села, максимально далеко, на такое расстояние, которое говорит: я сижу здесь сама по себе, никак не с тобой, нет никаких причин завязывать разговор. Сквозь деревянные рамы проскальзывал холодный ветер. Вот почему сюда никто не садился. Возможно, мой сосед просто до костей промерз и пытается сдержать дрожь, или и вовсе заледенел и не может пошевелиться. Последнее мне нравилось больше всего. Для приличия я также целеустремленно принялась рассматривать воздух.

На мою беду, сосед по холодному и незавидному положению меня заметил. Он очень удивился и, кажется, силился понять, давно ли я тут нахожусь. Он отвернулся, потом повернулся ко мне, неуверенно кивнув и, как будто сработала пружина, вернулся к исходному положению. Я кивнула тоже, окончательно обнаруживая себя. Еще мгновение, и я почувствую себя неловко, если не начну разговор немедленно, сию же секунду. Лучше начать и закончить его, хорошо или плохо, чем не начинать вовсе. Меня сочтут страшной букой, а я не хочу, не хочу этого. Время шло, а я все думала. Тик-так, тик-так. Сейчас вылетит кукушка и клюнет меня в лоб. Ну и поделом бы.

– Привет, – как можно более небрежно сказала я.

Мой сосед не ответил, только резко и немного запоздало кивнул.

– Высматриваешь, кого бы подцепить? – спросила я. Очень удачно: если повезет, я разозлю его и разговор завершится сам собой.

Мой сосед не сразу понял, откуда идет звук. Надеялся ли он, что я промолчу? Скорее всего. Он посмотрел на меня, не моргая, продолжая пить из пластикового стакана или просто делать вид, дернул плечом и поднял брови.

– Ну, подцепить. На одну ночь, или как это бывает на вечеринках? – уточнила я.

Мой сосед сделал глоток, поморщился, принял неуместно важный вид, вдохнул поглубже и заговорил профессорским тоном:

– По-моему, люди, которые любят друг друга, нравятся друг другу или те, кому это просто очень нужно в данный момент, имеют одинаковое право заниматься сексом. Ничего предосудительного в таком поведении я не вижу, если вопрос…

Почему не просто «да»? Почему не «конечно, нет!»? Почему просто не уйти, испугавшись библиотекарши-нимфоманки, на которую я сейчас, наверное, была очень похожа и с которой, как всем известно, лучше не связываться?

– А что нужно тебе? – перебила я. Подобная навязчивость – достаточно ли раздражающий фактор?

– Это важно? Или пустая болтовня?

– Нельзя отвечать вопросом на вопрос. И уж тем более нельзя отвечать двумя вопросами на один, – замечание "нельзя отвечать вопросом на вопрос", эта грязная манера уходить от ответа, очень раздражает, даже больше, чем ответ вопросом на вопрос.

Мой сосед нахмурился и продолжил все тем же тоном, одновременно пытаясь поймать соломинку. Соломинка не давалась, и он с досадой поставил стакан на подоконник.

– Ответ "нельзя отвечать вопросом на вопрос" на вопрос, заданный в ответ на вопрос, сам по себе является…

Он замолчал, глядя в одну точку. Взрыв был неминуем. Я подняла брови, показывая, что жду продолжения.

– Где-то там должна была быть точка, – произнес он, неуверенно косясь на меня.

– Не исключено. Но так что же тебе нужно? – не отставала я.

Он снова уставился в пространство. Надувал и сдувал щеки, издавая "пуф-пуф-пуф". Улыбнулся, но тут же передумал и сделался серьезным.

– Друг, наверное.

Вот и взрыв. Моя стратегия разлетелась пенными хлопьями. Личные темы, сочувствие, «у нас столько общего», «мы слишком разные», «но мы не можем быть вместе», подмена настоящих чувств жалостью, тяжелое расставание, и снова жалость, случайная встреча… А можно было быстро отшить того долговязого парня со скамейки для обуви и ограничиться несколькими часами упреков за грубость.

Я решила остаться мелодраматически-непробиваемой.

– Ищешь на вечеринках друзей? Или все-таки девушку?

– В основном теряю на вечеринках друзей. И девушек, – будничным тоном ответил он.

Знакомая музыка. Ох, это же мой телефон.

Я почти не удивилась, когда на экране загорелся номер начальницы моего отдела. Урезать сроки и напоминать о наших прямых обязанностях среди ночи было в ее стиле.

– Здравствуйте, миссис Андерсен.

– Здравствуй, Робин. Ты помнишь, что материал нужно сдать до вторника? – повезло, что поздоровалась, приму за извинение.

– Да, помню.

– Но вчера ты почему-то об этом забыла, не так ли, и занималась другим материалом?

– Нет, вчера я тоже помнила об этом.

– Очень сомневаюсь. Ты должна была сдать мне его для предварительной корректировки. Чтобы в понедельник утром был у меня на столе, тебе присутствовать не обязательно.

– Да, конечно.

Гудки. Вот и компенсация за вежливость.

– Доброй ночи, миссис Андерсен, – сказала я в уже замолчавший телефон.

Внутри вновь вспыхнуло раздражение на эту странную, занимающуюся явно не своим делом женщину. Профессия тюремного надзирателя куда больше отвечала ее способностям, чем работа редактора. Я подождала, пока утихнут гнев и желание разбить об пол телефон, и вернулась в реальность. Мой сосед искоса посматривал на меня, пытаясь скрыть это за частым морганием.