– Вы проверяете, не сумасшедший ли я? – попытался я пошутить.

Розамунд широко улыбнулась, от уха до уха. Вот уж не думал, что человек ее профессии может так спокойно и искренне улыбаться.

– О, нет, люди мне сами об этом рассказывают. Все эти схемы…я ничего не смыслю в электрике, они действительно кажутся мне внеземными посланиями.

– Не беспокойтесь, я все объясню. Но только за чашечкой кофе, он почти готов.

Розамунд оказалась прекрасным собеседником. Может быть, она и не разбиралась в схемах, но была умна и, в силу ли природной проницательности или профессии, была тактична и очень точна в своих суждениях.

Я был очень увлечен беседой, но все это время меня не отпускали мысли о Робин и нашем предстоящем разговоре. Я решил предпринять отчаянный шаг, рискуя, однако, навсегда испортить отношения со своей новой знакомой.

– Послушайте, Розамунд, я хотел бы кое-о чем с Вами поговорить, если Вы никуда не спешите.

– Что ж, давайте выясним, о чем, а потом посмотрим, спешу я или нет.

– Думаю, Вас часто донимают подобными разговорами…он касается Вашей профессиональной деятельности.

– О, ясно. В таком случае я спешу, но вот моя визитка, можете записаться на прием, – ее голос изменился на полтона. На полтона раздражения и разочарования.

– Нет-нет, речь не обо мне.

– То есть?

И я рассказал ей о Робин.

– Вы не знаете ничего о ее жизни, возможно, паниковать рано. Но, полагаю, вам стоит поговорить, – Розамунд немного оттаяла после моего рассказа. – Расспросите ее, а потом пригласите меня на чашечку кофе. А я верну Вам схему.

– У Вас ко всему деловой подход?

– Да, так проще. Раньше меня не просили о заочных консультациях, так что мои выводы могут быть не вполне объективными.

– Тогда, может быть, Вам поговорить с ней лично? Она приходит по пятницам в восемь. Я могу не рассказывать ей, чем Вы занимаетесь.

– Думаю, это неэтично. Я понимаю, что у Вас самые благие намерения, не обижайтесь. Все же для начала Вам стоит с ней поговорить, возможно, моя помощь и не потребуется.

– Спасибо вам, Розамунд.

– Это Вам спасибо, за схему и за кофе. И за украшение моего жилища, пусть и временное, – она кивнула в сторону моего творения, имеющего сомнительную художественную ценность.

Розамунд ушла. Оказывается, мы проговорили два часа. Это был самый счастливый день моей жизни в Дублине.

***

Снова утро? Серьезно, опять? Я была ему не рада, я хотела бы, чтобы оно никогда не наступило, чтобы мне не пришлось просыпаться и вспоминать вчерашний день. Мне не удалось удержать себя в руках. У миссис Уиклоу было принято единственно верное решение – остановиться, то есть успокоиться, дать себе передышку, но вместо этого остаток дня я только и делала, что игнорировала свое решение, а оно неотступно следовало за мной укоризненным призраком.

Из магазина я, ни на секунду не задумываясь, отправилась на ближайшую станцию и разочаровывающе скоро оказалась в продуваемом всеми ветрами Хоуте. В любую погоду, в любое время года он оставался моим любимым местом на этой планете. Конечно, я не была во многих замечательных местах и, тем более – на других, чудесных планетах, но в Хоуте была уверена. Он всегда будет лучшим.

Наши чувства не всегда бывают взаимными. Сегодня в Хоуте было холодно, холодно настолько, что организм онемел и не в силах оказался даже дрожать. Лил дождь, временами превращаясь в глухую стену. Меня это не беспокоило: я шла вперед, самым длинным пешеходным маршрутом. Ветер нападал, как дикое животное, и стремился во что бы то ни стало сбросить меня в море. Я хотела переждать дождь в одной давно примеченной мной пещерке на пляже, но место было занято: кто-то дремал там в спальном мешке, не беспокоясь о накатывающих на рыжий песок волнах. По обыкновению, если я могу кого-то не тревожить – я этого кого-то не тревожу. Не всегда удобно, но от этого всегда становится чуточку спокойнее.

Спустя пару часов (а, возможно, все четыре или пять – я потеряла счет времени) я вернулась туда, откуда пришла: сырая, замерзшая, с обветренным лицом и руками. Щеки и губы горели и пульсировали, я надеялась только, что внешне все было не так ужасно. Я осторожно потрогала волосы – они были мокрыми, холодными и жесткими.

Снова станция, снова электричка, и я почти дома. Только я до него так и не дошла. Вспомнив, почему так получилось, я похолодела от ужаса. Первым делом обшарила кровать вокруг себя – никого. Прислушалась – ни из ванной, ни с кухни не доносилось ни звука. Я вскочила и принялась обыскивать каждый угол, заглянула под кровать, на балкон и в мусорное ведро, и еще раз на балкон, но, кроме меня, в квартире никого не было.

Я вернулась в спальню, присела на край кровати, закрыла покрепче глаза, прикрыла уши ладонями и нырнула в темноту. События вчерашнего дня нехотя приобретали очертания. Память предлагала мне несколько версий, учтиво позволяя выбрать наиболее приемлемую.

Итак, вернувшись из Хоута, я собиралась пойти домой. На полпути меня окликнули. К удивлению и некоторому, возможно, деланному неудовольствию это был мой бывший парень, Брайан. Высокий, красивый, талантливый. Не могу сказать, как так вышло, что мы начали встречаться, потому что просто не понимаю этого.

Время от времени он делал фото для журнала, где я работала, и снимал крошечную студию в этом же здании. Помимо возможности часто видеться я получила возможность еще чаще наблюдать, как на него вешаются девицы разной степени привлекательности. Он не стремился скрывать повышенное внимание к своей персоне. Я старалась ему доверять. Нет, не просто старалась, но действительно доверяла. Все, казалось, шло хорошо.

В итоге, мои сомнения оказались сильнее, я просто не смогла каждый день проходить это испытание: думать, насколько та или иная весело щебечущая девица лучше меня и как скоро он меня бросит. Тупость невообразимая. Если называть вещи своими именами, я смалодушничала.

Превентивный удар, как я и предполагала, не стал для него потрясением.

– Ты умница. Если считаешь, что так лучше, пусть будет по-твоему.

Никакого сарказма. Никаких насмешек. Я ненавидела его за эти слова.

Я не ждала, что он попросит меня остаться, не хотела этого и, по правде, очень боялась. Боялась, что не смогу второй раз озвучить свое решение. Почему нельзя было сказать что-то противное, почему он не дал мне повода по-настоящему злиться на него? Почему позволил мне сомневаться в правильности своего решения? За это его точно можно было возненавидеть. Нет, нельзя, конечно. Это же я дала слабину, я не смогла примириться с его работой, которая, в общем-то, к моменту нашего расставания никаких реальных проблем не создавала. Я очень слабая, и я, вот так новость, ненавижу себя за это.

Кажется, это было два года назад или около того. Вскоре дела его пошли в гору, он смог арендовать студию поприличнее. И подальше от меня. Близкое соседство, как бы мы себя ни убеждали в обратном, приводило к постоянным неловким столкновениям, и это, что самое ужасное, было заметно абсолютно всем. Работа в нашем журнале была ему больше не нужна, и он исчез.

С тех пор я почти позабыла о Брайане и наивно полагала, что никогда его больше не увижу.

Мы могли встретится в любой другой день, но нет, это случилось именно тогда, когда я выглядела отвратительно после пройденных десяти километров под дождем и ветром, и ощущала себя так мерзко, словно прошла десять километров под дождем и ветром.

– Робин, здравствуй! Сколько лет! А ты ничуть не изменилась, – он приветливо улыбнулся и спрятал меня под огромным зонтом. Он всегда был вежлив и внимателен и не утруждал себя вопросом, необходима ли кому-то его вежливость и внимательность. Быть таким милым – это очень подло с его стороны.

– Привет! Хочешь сказать, я и раньше была похожа на драную мокрую кошку?

Он засмеялся и обнял меня.

– Рад тебя видеть.