Что-то промелькнуло, но я уже была далеко. Идти и найти это, сейчас же! Только возьму фонарик и карту. И дождевик. И батарейки.

Я стояла, не моргая, неотрывно глядя на корешок книги, чье название не могла прочесть – глаза высохли и заслезились. Мне нужно – выследить и истребить свои комплексы. Не то, чтобы это было озарением, но звучало вполне разумно. И я непременно этим займусь, если не струшу.

Это было замечательным решением, но оно ничуть не ослабило беспокойство. Я была неприятно удивлена. Ну что еще? Что еще мне от себя нужно? Если бы у меня были подруги, они сказали бы, что я влюбилась. Только это было не так. Во-первых, у меня не было подруг, во-вторых, я не влюбилась. Я знаю, каково это, и уверена тверже, чем в том, как меня зовут, что это не так. Я вполне охотно признавалась себе, что влюбилась, но сейчас все иначе. Это ощущение беспокойства сродни тем ужасам, что испытывают герои триллера.

Я не оставляю мысли, что тот парень – психопат, хотя Майк наверняка предупредил бы меня. Я верю, что он хорошо разбирается в людях. Нужно поговорить с ним с глазу на глаз, вдруг он и во мне хорошо разбирается, я же, какой ни есть, но человек.

Кажется, я простояла около одной полки слишком долго: миссис Уиклоу издала кашляюще-чихающий звук, в общем, тот звук, имитирующий кашель, который непременно получается комичными пугающе-однозначным. Я очнулась и медленно переместилась к соседнему стеллажу.

Ожил колокольчик над входной дверью, но я не обернулась – его звук стал мне привычен настолько, что потерял способность обращать на себя внимание. К тому же я знаю, как неприятно чувствовать на себе посторонний взгляд, когда заходишь куда-то. С этой точки зрения я не любила дверные колокольчики. То есть, я не любила все, что могло бы привлечь ко мне внимание. Было спокойнее, когда меня не замечают, и мне это очень нравилось. Колокольчик зазвонил еще раз, резко и отрывисто, как будильник.

Он окончательно привел меня в чувство. Я стояла одна у стеллажа с путеводителями, среди которых, уверена, не было ни одного путеводителя, как улететь в путешествие автостопом по Галактике, и чуда не произошло, несмотря на медовый туман и теплые солнечные лучи. Я поспешила уйти. Остаток дня я провела в отрешенном бездействии. В последний раз, – пообещала я себе, и даже записала маркером на холодильнике: не смей останавливаться. Морской узел завязался сам собой: мне нужно остановиться и успокоиться, но при этом нельзя останавливаться, проваливаясь в себя. И еще сотня мыслей и правил между этими двумя, но ни одного ответа, как же мне жить здесь?

***

Я наматывал круги, овалы, треугольники и прочие фигуры по Феникс парку до полного изнеможения. Несколько раз принимался лить дождь, за ним неизменно следовал ледяной ветер, заставляя почувствовать себя больным и разбитым. Когда дождь принялся вновь, с усердием, заливать дорожки, я сдался. Домой идти я не собирался, поэтому позвонил Майку и предложил встретиться в ближайшем пабе. Тот все еще был не в духе, долго хмыкал в трубку, щелкал "так-так-так" и демонстративно шуршал бумагой.

Проверяет свою занятость – должен был подумать я, но не подумал.

– У меня есть немного времени сегодня, – сообщил он, выдержав холодную, тяжелую паузу.

Я предвидел такой ответ, но все равно очень обрадовался. Майк спасал меня одновременно и от посещения паба в одиночку, которое я предпринимал редко и с большой неохотой, и от неблизкого пути домой, который я мог и не пережить. Продрогший, сырой и голодный, я припустил в паб почти бегом.

Уже стемнело, и желтый свет фонарей превратил улицы в декорации. Я вообразил себя героем фильма, должно быть, мелодрамы: я иду после расставания с любовью всей своей жизни заливать тоску-печаль. Неконтролируемая дрожь, сотрясающая тело крупными волнами, сбивающая дыхание, отвлекла меня от этих мыслей. Я сунул руки под мышки, втянул голову поглубже в плечи и ускорил шаг.

Наконец – дверь, выкрашенная черной краской. Я налег плечом и, не вынимая рук, протиснулся внутрь. В пабе царил теплый полумрак, раздавались нестройные звонкие голоса. Я был спокоен, это место мне нравилось: до меня никому не было дела. Посетители и персонал выглядели такими дружелюбными, что мне захотелось срочно с кем-нибудь из них заговорить. Я выбрал высокий столик и неуклюже, все еще не вынимая замерзшие руки, как будто под мокрой курткой им могло стать теплее, вскарабкался на высокий стул. Ко мне незамедлительно подбежала официантка: слишком улыбчивая и симпатичная, чтобы я смог вымолвить хоть слово. Я готов был заказать первое, что увижу в меню, но буквы беззаботно плясали по заламинированной странице. Девушка продолжала улыбаться, но глаза ее нервно бегали, взывая о помощи. Спустя несколько минут я все-таки сделал заказ.

Я так замерз, что первым делом в один глоток прикончил порцию виски. Он мгновенно согрел, но следом принялся творить вещи, о которых его никто не просил. В пабе не было больше прямых углов и прямых линий, картинка подернулась туманом, голоса стали далекими и глухими, я стал меньше, стены – выше, потолок таял в затянутом тучами, темном небе. Я прикрыл глаза, чтобы стряхнуть наваждение, и чуть не провалился в самый сладкий сон в своей жизни. Я был готов свернуться на жестком деревянном стуле и уснуть, но подоспел Майк. Алкоголь как средство приведения растрепанных чувств в порядок совсем мне не подходил.

– Когда ты успел так надраться? – удивился Майк, усаживаясь напротив меня.

– Я только что пришел.

– Тогда тем более объясни: когда ты успел?

Я молчал: говорить и тем более объяснять что-то было лень. Я забыл, зачем позвал Майка, отвлекая от очень важных дел, но умолчал об этом. Он смотрел на меня, не моргая.

– Я долго думал…– начал я, но Майк меня прервал. Он подозвал официантку и заказал две порции жареной рыбы с картошкой.

– Еще виски? – спросила она, заметив, что мой стакан пуст.

Я энергично кивнул, но Майк вновь вмешался:

– Нет, спасибо, достаточно.

Он скрестил руки и молча уставился на меня. Только я попытался открыть рот, как он вновь меня оборвал:

– Сначала придешь в себя, а потом будем разговаривать

– Но у тебя же совсем немного времени сегодня, – невнятно произнес я. Майк не отреагировал. Я поднял руки, признавая поражение.

Угол наклона стола заметно сократился после того, как я расправился со своей порцией, не заметив вовремя, какой она была огромной.

– Давай, рассказывай, – велел Майк.

– Эммм…я много думал сегодня…

– Нет, расскажи, как ты оказался в пабе, да еще и в таком жалком виде.

Я хотел ответить, что это не имеет значения, но, в таком случае, мне нечего было сказать Майку.

– Сегодня я пошел в расхваленный тобой книжный и увидел там Робин.

– О, как она? Мы собираемся в кино на днях, не хочешь с нами?

– Могу сказать только, что она жива.

Мы еще помолчали.

– Я сбежал.

Глаза Майка округлились, и он привстал со стула.

– То есть я зашел, увидел ее и вышел. Не беспокойся, она меня не видела, – аргумент слабый, но этого хватило, чтобы вернуть Майка на его место.

– И как ты мне это собирался объяснить?

– Объяснить? Я не собирался тебе ничего объяснять.

– А должен бы.

Голос Майка звучал так, словно кто-то с наслаждением царапал камнем стекло.

– Что ты хочешь услышать? Как я не стал разговаривать с кем-то, с кем разговаривать не хотел? Ну прости.

– Что такого она тебе сделала?

– Кто? Робин? Ничего. То есть, понятия не имею, вот что я хочу сказать.

– Робин заслуживает кого-то получше, – пробормотал Майк, но я хорошо расслышал его слова.

– Значит, твоих рук дело. Что ты так печешься о Робин?

– Ты совсем ничего не понимаешь?

– Например?

– Ты все придумал. Все из-за того, что ты трус и ничтожество. А Робин, помимо того, что она мой друг – еще и лучшее, что могло с тобой случиться, но не случилось.