В тридцать шестом издании командировали твоего покойного (?!, м.б. "покорного"? - Авт.) слугу в глистные инвазии. Вот где было настоящее раздолье! Особенно в России, да еще при Дворе. Только сядет, помню, наша венценосная сеструха трапезничать, тут я ка-а-а-к встану в полный рост! Не зевай, Ваше царское ветрогонство! Будь начеку от псих и до псих! С чревоугодливой дамочкой я, Клара, чуток переборщил. Так ухайдакал, что она восстание казака Емельки с одним пугачем в руке прошляпила.

Народ со мной не забалует! Ежесекундно под стременем! Теперь по поводу твоего "вздернет-не вздернет".

Расцвет моего таланта пришелся на восемнадцатый век, не только гадильно-разговленный, но и отвязно-мочливый. Вот и я из собачьего дерьма да королевских глистов дослужился в тридцать седьмом колене до петли на виселице.

Работенка, Телегиеновна, для настоящих мужиков! Слюнтяям, наподобие моего Кулемеса, и интеллигентам, типа твоего Чародея, делать в ней абсолютно нечего.

- Так необязательно же их в петлю, можно и ...

- Тише, ты чего несешь! Я, поди, не так выразил свою мысль. Я имел в виду, что непотянули бы они образ петли, понимаешь? Ударили бы лицом в грязь перед народом.

- А если специальную под них изготовить, утолщенную петельку? "Чародейскую", так сказать. Есть же у нас торт "Чародейка", свяжем и петель... .

- Опять ты, Клара, городишь несусветицу, точно непохмеленный алкаш, и провоцируешь, будто жена олигарха-импотента. Пахать петлей не по духу им, въезжаешь? Тяжек крест виселичной мочки.

Эх, группен-секс, сколько всякого разного сброду прошло через мои ру..., удушливые объятия. А знаешь, Клара, о чем человек мечтает перед повешением?

- Наверное, о том, чтобы его не повесили, или вздернули не до конца? Если приговоренный срывается с петли трижды, то пинка под зад и на все четыре стороны, так ведь?

- Да, это правильно, только ты не угадала. Повешенный, Клара, суетится о разных мелочах. Вот, например, старик Робеспьер, а ведь пришлось 28 июля 1794 года и его обслужить, все бубнил себе под нос, что белая рубаха плохо отутюжена. Ругал почем зря жену. Он, зубочистка ей в жопу, поклялся проклятым термидорианцам, что выйдет к народу на последнее свидание "с иголочки". Так нет, опять облажался, как и с этой чертовой Революцией!

- Подождите, Чивиль Типографович! Могильщика Людовика XVI, богемного неврастеника Максимильена, кажется, отправили на гильотину?

- Грамотная ты шибко, барракуда телепиарная! Когда кажется, молиться надо! Учебники истории пургу гонят! На самом деле она в тот день приболела, вот мне и пришлось ее подменить.

- Кто приболела?

- Кто-кто... Гильотина! Мы с ней частенько скорбим о тех великих минувших днях. В поочередном обезглавливании монархистов, жирондистов и якобинцев пролязгала ее самая первая жизнь. Представляешь, какое доверие! Только родилась и сразу потянула на изобретение врача Гийотена. Да ты ее знаешь!

- Кто же эта счастливица?

- Баба моя, Ванесса! Так мы с ней и сконнектились. Я ее подменял, а она меня. Да уж, пришлось нам в революционном Париже отчерномырдиться.

И хотя потом Ванесса прохрумкала еще семьдесят три шкворки, а вкус первой специальности замерз спермой на устах:

"Как завижу кого, особенно мужика, так и подмывает башку оторвать".

И она не шутит. Испытал, Клара, на собственной шее.

- А признайтесь, Чивиль Типографович, положа руку на шкирку, какая жизнь хлопотливее - петлей протираться или гильотиной затупевать?

- Труп его знает, и то, и другое одинаково приятно. А вот еще была умора! В самом конце пятого века, в Королевстве Франков, отправлял я, Клара, обязанности рогатой свиньи.

Вывели, на мою голову, франты-франки гибрида, скрестив козла с овцой в грязевой ванне, а высшие силы почему-то решили, что обнова как раз для черной крысы, до которой я к тому времени догрызся.

Так вот, умыкнула меня ночью дамочка, клептоманка по скотской части. Метнула бисер, засунула рог себе в одно место, я и спекся. Она и раньше грешила этим делом. То быка за яйца уведет, то оленя за крайнюю плоть оттянет.

Отправили скотоманку, как водится, под суд. Франки с посягательствами на частную собственность боролись жестко, как мы сегодня молотим жеваными соплями по наковальне с коррупцией и воровством (Министр Слов сел на любимого конька. - Авт.).

Мой хозяин - старый, хромой, бородатый, лысый и беззубый от рождения франк не сомневался в исходе процесса. Было дело, во вторую брачную ночь порешил он топором рохлю-жену за плохо прожаренную в первую брачную ночь свиную котлету, которую он не смог перемолоть, что было принято судом в качестве решающего аргумента для его оправдания. Благородный франк пребывал в абсолютной уверенности, что справедливость вновь восторжествует.

На процессе я, что есть мочи, хрюкал хряком, предъявляя неоспоримое вещественное доказательство. И представляешь, Клара, этот сукин жрец Фемиды, вместо того, чтобы присудить воровку к штрафу в тысяча четыреста денариев, как предусматривал раздел III Салической Правды, взял да и приказал зарезать меня прямо в зале заседания!

Такой, дескать, мерзкий рогатый боров, откуда-то из глубины веков, никак не вяжется с прогрессивным образом демократического Королевства Франков.

Правильно, Клара, заприметил товарищ Джугашвили в 1937 году: "Сколько людей, столько судей".

На всех хватило! В точку попал и плененный в Сталинграде 31января 1943 года немецкий фельдмаршал Паулюс: "Суд прямой, да судья кривой". Его, соавтора плана "Барбаросса", Нюрнбергский трибунал заслушал по окончании войны в качестве СВИДЕТЕЛЯ! Еще образнее выразилась Гелия Гафниевна Криптонова, учительница химии из Копейска, что на востоке Чеблядинской облясти, когда ее присудили к трем годам "химии" за разбазаривание школьного имущества в лице трех колб с висмутом, аргоном и калифорнием общей стоимостью три рубля тридцать три копейки: "А судьи кто?!".

Так и бородатый франк нашел своей беззубой правдолюбивой косой на дикий правовой валун. Оказывается, гнутому законнику с самого дня рождения (м.б. "со дня свадьбы"? - Авт.) жена наставляла рога, вот он и взъелся на жертву преступления, на безвинного свина, по несчастью тоже рогатого.

- Но как Вы узнали об этом, Чивиль Типографович? Вас же зарезали!

- Вышло так, что случайно наткнулся на судейку этого в другой жизни. К 1825 году нахакамадился я, Телегиеновна, песочной колорадской блохой, а судьишку зачубайсили в лихого жеребца под бухим ковбоем из Техаса.

В августе, с перепою, занесло меня из родного Колорадо в этот самый штат аккурат на бывшего юриспердунция. Примостился я у него в шевелюре.

"Эй, полегче там! - заржал сивый. - Я не простая жеребятина! В раннем средневековье судьей бороздился. В самом Королевстве Франков".

Тут я, Клара, впился в гривушку блошиной хваткой:

"А помнишь ли ты, законоблюд продажный, погубленную тобой рогатую хавронью?".

Задергался он в стойле, аж кабак ходуном заходил! Ковбой выполз, залил ему в пасть дешевой "White Horse" (шотландское виски "Белая Лошадь" - Авт.), тогда чуток поостыл.

Наездник поплелся в кружало, а этот опять завеньгал и стал все валить на распутную жену. Дескать, проказа колобродная все рога ему поотрывала (! - Авт.), вот он и взъелся на таких же рогатообразных.

Прямо на свадьбе, пасконная, загуляла с тамадой, который в прошлой жизни протирал язык в одеждах древнегреческого неродного трибуна.

Но я, Клара, был непреклонен, как шиликун с грешником. Преступил Закон Божий - держи ответ! Не отпускал коня некладеного до его последнего вздоха. С блошиной чесотки хлестать он стал немерено. Ковбой и в табун анонимных алкоголиков его пристраивал, и огненную воду в кобылу сублимировал. Наконец, плюнул, присобачил сосунка к столбу и понесся забивать пульку.

Вернулся через неделю без штанов, но в шляпе, подвалил к своему мерину, кайфующему в абстинентном синдроме, и схлопотал копытом по лбу. Перед тем, как отдать концы, техасский рейнждер отстрелил шальному яйца, в связи с чем тот был срочно переведен из Соединенных Штатов в Россию, в плоть и душу одного из будущих "декабристов".