— Ну…

Уклончивость ответа сработала очень убедительно.

— А я, дура старая, тебя по ларькам с картошкой таскаю. Иди уже, гуляй, мешки мы к тебе во двор сгрузим. Ты на ту сторону сходи, в скверик. Там столы красиво накрытые, девчонки и заводские, и из столовых. Может, приглянется тебе кто.

Ким закивал, послушно пошел в указанном направлении, иногда придерживая Булата за ошейник. Они вынырнули из фруктовых и овощных рядом, уткнулись в пустой фонтан, а в нем — вот те раз! — расположился маленький передвижной зоопарк. Серая лиса в сетчатой клетке, тощий медвежонок, две ламы в наскоро сооруженном вольере. При виде измученных животных, выставленных напоказ толпе, Кима охватила горькая жалость. Наверное, из солидарности. В свое время на аттестациях он ощущал себя именно ярмарочным уродцем — под взглядами экзаменаторов. Нормальных людей.

Булат напрягся. Зарычал, испугал лютым клокотанием в горле, рванулся к смотрителю, остановился, когда Ким вцепился в ошейник, забормотал: «Пойдем отсюда, пойдем». На перекрытой дороге стояли промтоварные автолавки. Ким, не задерживаясь, протащил пса мимо очередей, остановился возле сквера. Глянул — возле табличек действительно накрытые столы, не соврала тетя Тася.

— Сразу домой или глянем, что там продают? Только не кидайся ни на кого, очень прошу. Только хуже получится. Я знаю.

Пес как будто бы смягчился, фыркнул, кивнул, посмотрел на столы без злости, с интересом.

— Кажется, там пирожные, — вытянув шею, сообщил Ким. — И не только заварные и трубочки. А ну, пойдем, купим желтое и яркое.

Желтые и яркие назывались безе «Лимончик». Крашенный сахар сыпался на салфетку, на рубашку, на брюки. Ким донес два пирожных до лавочки, одновременно удерживая откупоренную бутылку «Нарзана», накрытую картонным стаканчиком, сел, честно поделил купленное: одно пирожное себе, одно — Булату. Пес охотно захрустел безе, чавкая и слизывая прилипающие крошки с носа. Ким тоже надкусил пирожное, рассматривая витрины-холодильники и сервированные столы. В сквере проводилась выставка-продажа продукции рабочих столовых и буфетов. Накрытые столы участвовали в соревновании — на каждом красовались табличка с номером и имя-фамилия директора точки питания.

— У железнодорожников жареная печенка с луком продается. Взять домой?

Булат зафырчал, нагло ткнулся носом в бутылку «Нарзана».

— Сейчас налью, — пообещал Ким и пожертвовал псу картонный стаканчик — сам-то он и из горлышка попьет. — Что насчет печенки?

Пес и ухом не повел. Как будто ни обедать, ни ужинать не собирался. Ким удерживал стаканчик, глядя на мелькание розового языка — Булат морщился от пузырьков, но пил. Рядом засмеялись. Девушка, юная и симпатичная, в платьице с рукавом-«фонариком», смотрела на них во все глаза.

— Вы с ним возитесь, как с дитем, — сказала она Булату с легким укором. — Вы, наверное, неженатый?

В памяти всплыла расхожая, утратившая первоисточник шутка: «Жениться тебе надо, барин!» Ким принужденно улыбнулся и почему-то соврал:

— Женатый.

Девушка кивнула и ушла к столам, растворяясь в людской толчее. Ким смотрел ей вслед и остро чувствовал свою чужеродность. Ему не было места ни среди семейных мужчин, ведущих за руку детей с воздушными шариками, ни среди одиноких пьянчуг, сбивавшихся по трое, чтобы взять бутылку «Пшеничной» и распить ее за кустами, подальше от толпы. Любой вопрос — не о картошке или тыквах — тянул за собой ложь.

Ким побродил среди столов, присматриваясь к ассортименту, все-таки купил печенку, которую упаковали в фирменный вощеный пакет с эмблемой СКЖД, четыре пирожных — еще два «Лимончика» и две «Корзиночки» с кремовыми розовыми свиньями — и бутылку «Бархатного» пива. Не потому что выпить захотелось, а потому что редкость. Булат держался у ноги. На пиво посмотрел с презрением, печенку и пирожные вроде бы одобрил. Нагруженный покупками Ким направился к дому. Хочешь — не хочешь, придется разбирать мешки, закладывать овощи на зимнее хранение.

Как в воду глядел — натаскался картошки ведром до адской ломоты в пояснице и под лопаткой. Тыквы еле-еле в летнюю кухню закатил. Туда же затащил сетку с луком: надо будет перебрать, решить, что на осень, а что на зиму в погреб. Мешок яблок так и остался лежать во дворе — Ким решил, что из-под носа у Булата не украдут.

Он выпил две таблетки анальгина и улегся на диван — не раскладывая, поверх тканого покрывала. День еще не кончился, до вечера было далеко, но Ким понял, что без пары часов сна ему не обойтись. Отыскав удобную позу, он прикрыл глаза и задремал, не беспокоясь об открытой настежь входной двери. Булат залает, разбудит, если чужие появятся. Позовет.

Проснулся Ким на закате. Комнату заполняли золотистые сумерки, облагородившие побелку стен и тусклый лак мебели. Тело ныло, спасибо, что не отзывалось острой болью. Ким сел, осторожно потянулся и замер в нелепой позе, увидев дымку в зеркале. Сердце заколотилось как бешеное. Ким подошел к трельяжу, коснулся главного зеркала кончиками пальцев. Гладкая поверхность сначала затуманилась, потом прояснилась, являя запечатленное отражение. В дверях зала появился Булат. Принюхался, прошел в центр комнаты, мягко ступая по паласу. Осмотрел сервант с парадной посудой, спящего Кима. Лег на бок и перекатился, меняя форму и размер.

Ким растерянно смотрел на поднявшегося на ноги обнаженного мужчину. Молодого, крепкого сложения, светловолосого — почти белого, как сливочное масло. Темные глаза осмотрели комнату, задержались на Киме. Мужчина наклонился, мимолетно коснувшись носом его волос, отодвинулся и ушел прочь.

— Вот это номер… — ошеломленно выдохнул Ким. — Я такого ни на факультативах, ни в цирке не видел.

Ходили слухи — как без слухов? По слухам и лешие в войну партизанские отряды возглавляли, и русалки в подводной разведке служили и корабли минировали. Только не встречал никто из знакомых Кима ни лесной и водяной нечисти, ни оборотней. Байки гуляли: какой-то летёха знал майора, который знал прапора, который служил в засекреченной части, а в той части такое творилось — ни матом сказать, ни культурно выразиться!

Своему дару Ким верил больше чем россказням. Раз зеркало показало — значит, не всех оборотней под корень извели, кое-кто остался. Ким молниеносно обдумал идею пряток: поиграть, понаблюдать за Булатом, вычислить периодичность обращений. Обдумал и откинул. Что толку с таких гляделок? Накопятся факты, а дальше? Не куратору же о них докладывать? Обойдется.

Ким вышел на крыльцо, посмотрел на торчащий из будки белый хвост, откашлялся и попросил:

— Булат, будьте так добры, зайдите в дом, пожалуйста. В зал. Мне нужно с вами поговорить.

Оборотень завозился, высунулся из будки, посмотрел на него с легким интересом. Ким пошире распахнул дверь, повторил:

— Пожалуйста, зайдите. Здесь неудобно разговаривать.

Булат поплелся в дом лениво и разболтано, едва не путаясь в лапах. Видно было, что Кима он ни капли не боялся. И правильно. Это Киму надо бояться — оборотень прикончит его, не напрягаясь, хоть в той, хоть в другой форме.

«Раньше не трогал… авось и сейчас не тронет. Не захочет вызывать подозрения у куратора и отправляться туда, где раньше жил».

В зале Ким обошелся без слов. Провел рукой по зеркалу, заставил явить картину превращения, посмотрел на пса. Тот, после недолгого раздумья, повторил уже знакомый процесс — собачье тело перекатилось с бока на спину, вытянулось, изменилось с неприятным хрустом. Мужчина сел, хрипло сказал:

— Вот, оказывается, какой у тебя дар. Я уже голову сломал — силу чую, а проявлений не видать. А ты, значит, зеркальщик.

— Да, — Ким не чувствовал угрозы — Я тоже задумывался, почему вы рядом живете и никуда не забегаете. Животные нас не любят.

— И чем ты себя успокоил?

— Решил, что вы — служебный пес после контузии, которого пристроили на реабилитацию. Мне довелось работать с собакой, натасканной на поиск наркотиков. Она не обращала внимания на обладателей дара.