- Зато наш драгоценный Антоша остался невредим, хоть и напуган до усрачки, - в тон ему ответил Мефодий. – Пусть теперь отдувается перед батюшкой и его милостью. Вот потеха будет. Взглянуть бы одним глазком.

Оказавшись на ночном подворье, они побежали в сторону выездных ворот, где их ожидало четверо резвых жеребцов, а также камердинер его светлости Лука Парамонов и мать Мефодия Трина Егоровна.

Достав из кармана брюк белоснежный платок с вышивкой, Алексей стал промакивать шею, пытаясь стереть кровь. Вытирая на ходу кровавую струю, Алеша резко остановился, начиная шарить рукой по груди, животу, залезая ладонью в вырез сорочки до самого пояса брюк.

- Что? Что случилось? – спросил у него друг, быстро подбежавший к нему.

- Мой золотой империал, подарок матушки! – сокрушенно шептал Ланской, продолжая обыскивать свое тело на предмет пропажи. – Я потерял его, там, в кабинете, когда ты схватил меня!

- Я сейчас! – на полном серьезе бросил Трегубов, собираясь вернуться в усадьбу. И если его схватят, что ж, хоть матушке удастся обрести волю.

- Не смей! – твердо молвил Алексей, удерживая друга за руку. – Не стоит возвращаться. Видать, такова цена свободы. Бежим!

Глава 13

При ярком свете луны и звезд они добрались до того места, где было условлено.

- Сынок, Алексей Петрович! – радостно воскликнула Трина при виде чуток запыхавшихся молодых людей. – Ваша милость, у вас кровь! – заботливо добавила женщина, пытаясь предложить свою помощь.

- Пустое. Это сейчас не главное! – отмахнулся Ланской.

– Слава богу, у вас все получилось! – вздохнув с облегчением, вымолвил Парамонов. – Вот это его милость велели вам вручить, как только дело будет сделано. Но поспешим, господа! Скакать нам всю ночь придется, да единожды лошадей сменить! Мы с Триной Егоровной у границ Петербурга с вами распрощаемся, я намерен отвезти ее в ваш особняк, а вам двоим надобно будет ехать дальше. Зачем - узнаете из письма.

- Как ты, мама? – заботливо спросил Мефодий, крепко обнимая женщину. – Тебя барыня не хватилась?

- Я ей сонного зелья чуть больше обычного в чай плеснула, она без него не может. Думаю, до полудня отлеживаться будет.

- На, держи, - с улыбкой сказал сын, протягивая женщине вольную грамоту, - это твоя свобода.

- Жаль, что Кирилл Карпович не дожил до этого дня, - тихо сказала женщина, пряча грамоту в укромное место и с помощью сына садясь в седло.

Сев на своего жеребца, Мефодий ударил пятками в его бока, и вся благородная четверка пустилась в путь-дорогу дальнюю.

Ближе к рассвету они сделали остановку на одной из почтовых станций, где быстро умылись, поели, сменили гардероб и взяли свежих лошадей. Ланскому выдалась возможность ознакомиться с пачкой писем, что велел передать ему Павел Сергеевич.

Из письма, адресованного лично Алексею, он узнал, что ему с компаньоном Мефодием Изотовым надлежит направиться в Кронштадт и подняться на борт фрегата «Меркурий», который 10 июня отправляется с научной экспедицией в составе эскадры адмирала Сенявина с заходами в Ревель, Копенгаген и Портсмут.

Сойдя на берег, они смогут нанять экипаж, доехать до Лондона и снять жилье. К письму прилагалось несколько адресов знакомых вельмож, живущих в столице, кои могли поспособствовать его племяннику обжиться на новом месте и обрести нужные связи. Здесь же было несколько векселей на предъявителя, выписанных на имя Алексея.

Остальные письма были адресованы капитану фрегата и начальнику экспедиции и, как понял Ланской, носили пояснительно -рекомендательный характер.

На перепутье дорог, ведущих в Петербург и дальше, всадники ненадолго остановились. Трина тихонько всплакнула, обнимая сына.

- Куда вы теперь? – с тревогой спросила она у его милости.

- Не волнуйтесь за нас, Трина Егоровна. Павел Сергеевич обо всем побеспокоился. Мы будем вам слать весточки.

- Что ж, с богом, - тихо ответила женщина, перекрестив обоих.

- До свидания, маменька, - сказал Мефодий, крепко сжимая женщину в своих объятиях.

- Береги себя и Алексея Петровича, - сказала Трина, нежно целуя сына в обе щеки и в лоб.

- И ты себя, матушка. Присмотрите за ней, - попросил он Луку Васильевича.

- Не извольте беспокоиться, - молвил мужчина, - доставлю в целости и сохранности.

Парамонов дождался, когда женщина вновь окажется в седле, и уже хотел было взнуздать своего жеребца, как вдруг что-то вспомнил.

- Батюшки, чуть не запамятовал! Держите! – воскликнул он, отвязывая один из увесистых саквояжей от луки седла и перебрасывая его в руки Мефодия.

- Это не мое! - оторопело молвил Изотов.

- Ваше, ваше! - заверил его Лука Васильевич, направив свою лошадь в направлении Петербурга. - Пользуйтесь на здоровье! - добавил он, бросив через плечо.

***

«Ну вот и началось!» – мысленно изрек Павел Сергеевич Ланской, внутренне готовя себя к финальному акту пьесы. Чуть рассвело, и в барский дом деревеньки Карповки уже ломился нарочный из Трегубово с просьбой от Антона Николаевича спешно возвращаться обратно.

- Да что же это у вас все не слава богу? – изрек Ланской, слезая с коня и следуя в барские, теперь уже свои, хоромы рядом с Трегубовым.

- Где Антон Николаевич?! – слегка раздраженно молвил помещик.

- В вашем кабинете, - ответил Семен Платов, стараясь уйти от тяжелого взгляда Николая Карповича.

- Ваша милость, Алексей Петрович велели вам передать, - обратился к графу один из его верных слуг, протягивая ему запечатанный конверт.

- Мерси, голубчик, - сказал Ланской, беря на ходу конверт из рук слуги и начиная взламывать печать.

Когда он и Трегубов достигли кабинета, Павел Сергеевич успел бегло ознакомиться с содержанием письма и скрыть улыбку, хваля Алексея за находчивость. В это же время Николай Карпович гневно смотрел на съежившегося в его кресле сына, готового разреветься как баба.

- В чем дело, Антон?! Что за спешка?! – недовольно рявкнул Трегубов.

- Батюшка, Христом - богом тебя молю, не брани! Это не я! Я не виноват! Меня заставили! Алексей Петрович…

- Вот же шельмец! – недовольно улыбаясь, воскликнул граф, перебивая стенания Антона и потрясая перед Трегубовыми письмом. – Вы представляете, господа, мой дражайший племянник, не дождавшись меня, нынче же на рассвете самовольно отправился в Петербург, прихватив с собой моего верного камердинера! Ну и что мне теперь к обеду надевать? Надоела ему, вишь, жизнь деревенская. Он с недавних пор моду взял – сбегать. У одного школьного приятеля научился. А я потом ищи-свищи его по белу свету. Но что поделаешь? Единственный племянник. С двенадцати лет круглая сирота. Он мне все равно что сын. И пользуется, наглец эдакий, тем, что я в нем души не чаю. Ну, постреленок, погоди у меня! Так что вы там говорили, юноша? – закончил свою тираду граф, грациозно опускаясь в одно из кресел кабинета.

- Ну, что ты молчишь, Антон! Отвечай, когда тебя его милость спрашивает.

- Мефодий с матерью ушли, вольные забрали, - мямлил молодой помещик, бегая глазами от отца к графу. - Его милость, Алексея Петровича, в заложники взяли, меня здесь до утра заперли, мол, пикну - ему конец.

- Что за вздор ты несешь? Дай сюда ключи? – возмутился Трегубов, выхватывая у сына связку и подлетая к секретеру, спешно его отпирая. Начав шарить по содержимому сейфа, он не обнаружил то, что искал.

- Где вольные на Изотовых?! – не на шутку разошелся Трегубов.

- Я же тебе сказал, что отдал их! Меня заставили! Сперва он угрожал мне, потом его милости. Но я готов поклясться на кресте, что это был тайный сговор за нашими спинами! Сговор Мефодия и его милости!

- Позвольте, любезный! На что это намекает ваш сын?! – спросил Ланской командным тоном, глядя на Трегубова-старшего. - Что мой племянник, благородный юноша и дворянин, замешан в подобном деле, помогая сбежать вашему конюху, или кем он там вам приходится? И потом, ежели у вас были на них вольные, с каких соображений вы держали Мефодия и его мать в качестве крепостных? Я привык верить Алексею, и скорее склонен простить его маленькую шалость, - молвил Павел Сергеевич, указывая на содержание письма, - чем поверю лепету вашего отпрыска, больше похожему на бред больного.