Так, значит, в конце концов, никто не хочет составить ему компанию. Хорнблауэр вышел, потихоньку прикрыв за собой дверь. Браун, скорее всего, спал в своем чуланчике. Хорнблауэр некоторое время забавлялся мыслью: не стоит ли послать за ним и попросить его приготовить чашечку кофе, но отбросил эту идею из соображений простой гуманности. Он забрался обратно в кровать и укрылся плащом. Свист сквозняка подсказал ему, что стоит задернуть полог, что он и сделал, предварительно задув свечи. Ему пришло в голову, что неплохо бы раздеться и забраться под одеяло, но перспектива предпринимать подобные усилия была невыносимой. Внезапно он понял, что страшно устал. Очутившись в полной темноте, глаза его закрылись сами собой, и он заснул, как и был, в мундире.

Факт, что он лег, не снимая одежды, подсказал Брауну, Доббсу и Ховарду, что Хорнблауэр далеко не так самоуверен и спокоен, каким хочет казаться, но им хватило ума не высказывать этого вслух. Браун попросту отдернул полог и доложил:

— Рассвет только что наступил, сэр. Утро холодное, легкий туман. Последняя фаза отлива, сэр, и пока никаких вестей о капитане Буше и его флотилии.

— Хорошо, — произнес Хорнблауэр, с трудом поднимаясь на ноги. Он зевнул, потрогал обросшие щетиной щеки. Ему хотелось знать, как обстоят дела у Буша. Ему хотелось помыться и привести себя в порядок. Ему хотелось позавтракать, но услышать новости о Буше ему хотелось все-таки сильнее всего. Несмотря на несколько часов беспробудного сна он по-прежнему чувствовал страшное утомление. И тогда он вызвал свою усталость на бой, как Кристиан Апполиона.[25]

— Подготовьте для меня ванну, Браун. Она должна быть готова, когда я закончу бриться.

— Есть, сэр.

Хорнблауэр разделся и направился к умывальнику, висящему в углу, чтобы побриться. Он старался не смотреть на отражение своего обнаженного тела в зеркале: на худые, волосатые ноги и слегка отвислый живот, так же как старался не думать о своей усталости и беспокойстве о судьбе Буша. Браун и морской пехотинец внесли ванну и поставили ее на пол перед ним. Аккуратно брея кожу в уголках губ, Хорнблауэр услышал, как в ванну стали наливать горячую воду из ведер. Потребовалось еще некоторое время, чтобы разбавить ее холодной в нужной пропорции, чтобы температура сделалась приемлемой. Хорнблауэр вошел внутрь и со вздохом удовлетворения погрузился в воду — излишки, вытесняемые его телом, переливались через края, но он не обращал на это внимания. Нужно было намылиться, но ему была невыносима мысль об усилиях и неудобствах, которые придется претерпеть, вместо этого он просто откинулся назад, давая себе возможность отмокнуть и расслабиться. Его веки опустились.

— Сэр!

Голос Ховарда заставил их снова подняться вверх.

— В эстуарии видны две шлюпки, сэр. Только две.

Буш увел в Кодебек семь. Хорнблауэру оставалось только ждать, когда Ховард закончит рапорт.

— Одна из них — катер с «Камиллы», сэр, я разглядел его через подзорную трубу. Полагаю, что вторая не с «Нонсача», хотя не могу утверждать.

— Хорошо, капитан, я буду через минуту.

Провал и катастрофа: потеряно пять шлюпок из семи — и Буш, видимо, тоже. Для человека, привыкшего хладнокровно сводить баланс прибылей и убытков, гибель всей флотилии могла бы быть приемлемой ценой за уничтожение французского осадного парка, если, конечно, тот действительно уничтожен. Но смерть Буша! Хорнблауэр не мог вынести самой мысли об этом. Он выскочил из ванной и стал оглядываться в поисках полотенца. Не обнаружив его, сдернул полог с кровати, и только когда вытерся и одел чистую сорочку, обнаружил полотенце, лежащее на туалетном столике — именно там, где оно и должно было быть. Он одевался торопливо — с каждой секундой его страх и беспокойство о Буше нарастали — даже первый шок оказался на так мучителен, как растущее осознание невосполнимой утраты. Хорнблауэр вышел в переднюю.

— Одна из шлюпок подходит к причалу, сэр. Думаю, через пятнадцать минут мы услышим рапорт офицера, — сообщил Ховард.

Браун находился на другом конце комнаты, у дальней двери. Теперь или никогда, как подсказал Хорнблауэру его непостижимый ум, ему предоставлялась возможность выказать себя человеком, сделанным из стали. Нужно было лишь сказать: «Мой завтрак, Браун». А потом сесть и приняться за еду. Но перед лицом возможной смерти Буша он не мог позировать. Такими вещами хорошо заниматься, если намечается всего лишь обычная битва, но теперь он потерял лучшего друга. Браун понял то, что написано у него на лице, так как вышел, не сделав ни единого намека на завтрак. Хорнблауэр стоял в нерешительности.

— У меня тут вердикты военного трибунала на подпись, сэр, — произнес Ховард, указав на кипу бумаг.

Хорнблауэр сел, взял один из документов, посмотрел на него невидящим взором, и отложил в сторону.

— Я разберусь с этим позже, — сказал он.

— Из деревень в город начал в больших количествах поступать сидр, сэр, так как фермеры находят теперь здесь прекрасный рынок сбыта, — сказал Доббс. — Пьянство стремительно распространяется среди людей. Можем ли мы…

— Предоставляю это на ваше усмотрение, — ответил Хорнблауэр. Что вы собираетесь делать?

— Хочу предложить, сэр…

Обсуждение продолжалось несколько минут. Оно неизбежно замыкалось на крайне болезненном вопросе об установленном курсе обмена английских денег на французские. Но это не могло унять грызущее терзающее его беспокойство о судьбе Буша.

— Куда запропастился этот чертов офицер? — сорвался Ховард, в сердцах отбросил стул и вышел из комнаты. Почти тот час же он вернулся назад.

— Мистер Ливингстон, сэр, — доложил он, — третий лейтенант с «Камиллы».

Хорнблауэр внимательно посмотрел на вошедшего: лейтенант был средних лет, производил впечатление уверенности и надежности.

— Прошу, докладывайте.

— Мы поднялись вверх по реке без происшествий, сэр. Шлюпка с «Флейма» села на мель, но ее тут же сняли. Когда нас заметили с берега, уже видны были огни Кодебека — мы почти миновали поворот. Баркас капитана Буша шел первым, сэр.

— Где находилась ваша шлюпка?

— Она замыкала строй, сэр. Мы пошли дальше, не отвечая на оклик, как было приказано. Я увидел две баржи, стоящие на якоре на середине реки, и много других — у берега. Я переложил руль и направился к стоящей ниже других по течению, как предписывали полученные мной приказы, сэр. Выше по реке слышалась оживленная мушкетная пальба, но у нас французов было мало, и мы отогнали их. На берегу мы обнаружили две двадцатичетырехфунтовые пушки на походных станках. Я приказал заклепать орудия, и мы с помощью рычагов сбросили их в реку. Одно упало на баржу и проломило ей днище, сэр. Баржа затонула рядом с моим катером, погрузившись по палубу — это было самое начало отлива, сэр. Не знаю, что она везла, сэр, но, судя по малой осадке, была порожней, когда мы взяли ее. Люки были открыты.

— Да?

— Затем я повел своих людей вдоль берега, как было приказано, сэр. Мы обнаружили большое количество ядер, только что сгруженных со следующей баржи. Я оставил отряд для того, чтобы сделать пробоины в барже и скатить ядра в реку, а сам отправился дальше с пятнадцатью людьми, сэр. Там были люди с «Флейма», и их противники сбежали, когда мы обошли их с фланга. На берегу и на баржах были пушки. Мы все заклепали, сбросили те, что были выгружены, в воду, а баржи продырявили. Пороха не нашли, сэр. В приказе было сказано, что я должен при возможности разбить цапфы орудий, но такой возможности не представилось.

— Понимаю.

Заклепанные пушки, сброшенные в ил на дно реки, подверженной приливам, выйдут на определенное время из строя, хотя, конечно, лучше было бы, разбив цапфы, сделать их совершенно непригодными для стрельбы. А рассеянные по дну ядра обнаружить будет крайне непросто. Воображение Хорнблауэра нарисовало ему живописную картину короткой, но ожесточенной и кровопролитной схватки во тьме на речном берегу.