Вокруг резко закрутился вихрь, поднявший неведомо откуда взявшуюся осеннюю листву, обвивая меня и Гаврила, словно воронкой. Он приблизился ко мне почти вплотную, и я почувствовала его ледяное дыхание, колючий взгляд его карих глаз оказался в сантиметре от меня, заполнив собой все остальное пространство и злобный голос произнес: “Потому что я не отец! Не отец! Они должны были помнить меня! А они забыли! Забыли! Забыли!”

Я подскочила, в ужасе, с кровати. Сердце отчаянно колотилось, перед глазами кружились в быстром вихре взгляд мужчины и три серых памятника, в ушах стучал злобный голос и слово: “Забыли!” Из моих глаз непроизвольно брызнули слезы, я, пытаясь сдержать рвущееся наружу рыдания, выскочила из спальни.

– Ева! Солнышко! – громким шепотом сказал, сгребая меня в охапку, выскочивший за мной, муж. – Что случилось? Ты плачешь что ли?!

Успокоиться я не могла долго, поток слез казался нескончаемым, как и обуревавшие меня чувства. Чувства злости на весь мир, одиночества и забвения, чувство горечи о бесцельно прожитых годах и потери близких мне людей. И как не пыталась, я себя уговорить, что это не мои чувства, не получалось. До тех пор пока на смену не пришло всеобъемлющее чувство жалости к этому незнакомому мне Гаврилу. Я еще не знала, что с ним произошло, но знала, что он чувствовал при жизни! И от этого мне стало его безумно жалко и хотелось помочь ему избавиться от этих страшных эмоций.

– Ты меня пугаешь, Ева! – прошептал мне на ухо муж. – Может можно что-то сделать, чтобы тебе не снились эти ужасные сны? Тебе легче?

– Да, – еще всхлипывая, ответила я, обнимая мужа, насколько могла крепко, – спасибо, любимый мой. Мой самый родной. Я так рада, что вы у меня есть! Так рада!

И поток слез облегчения вперемешку со смехом счастья полился на плечо мужа.

– Кошмар! – растрогался муж, щипая меня за бока. – Боюсь даже представить себе, что тебе приснилось, что ты так заговорила!

Глава 8.

– Мужчина! – возмутилась Ольга, обращаясь к стоящему впереди пожилому мужчине с закинутыми за голову руками. – Немедленно отойдите в сторону! Слышите меня? Немедленно! От вас на меня тень падает и мне холодно!

Я захлебнулась от смеха, глядя, как мужчина, недоуменно посмотрев на мою сестрицу, лежавшую на шезлонге, в ослепительно белом купальнике с модными перекрещивающими тоненькими лямочками на загорелом плоском животе, отходит в сторону. Взгляд его с недоуменного быстро перерос в заинтересованный, и он сказал с заигрывающей улыбкой:

– Могу согреть, если позволите!

– Не позволю, – резко ответила Ольга, откидывая длинные черные волосы назад, поудобней укладываясь на шезлонг и громко прошептала, – тоже мне, юнец – молодой к…

– Оля! – перебила я, сквозь смех, не давая закончить столь пошлую фразу.

– А что?! – возмущено, посмотрела она на меня. – Сколько ему лет? 85? 90? А стоит посреди пляжа, в стрингах красуется! Тьфу! Еще ручонки наверх закинул!

– Стерва, ты Ольга! – укоризненно сказала я, смеясь. – И что с того, что ему столько лет? Нельзя постоять что ли?

– Да с чего бы я стерва-то?! – возмутилась сестра. – Стоять то можно! Но стринги?! Ты видела эту красоту на дряблом теле?! Бррр! Да я себе не могу позволить в стрингах на пляж выйти! А он то куда?!

– Прекрати, – шикнула я, переживая, что мужчина услышит. В чем то, конечно, она права, но осуждать открыто незнакомого человека-это верх неприличия и безтактности! Не голый же он стоит!

– Да ладно тебе! – воскликнула сестра. – На чем мы там остановились? А то малыши скоро уже проснутся, а мы все поговорить не можем!

– А на чем мы остановились?! Я сон тебе свой рассказала и вдруг тебе мужчина в стрингах помешал. Ты бы лучше порадовалась за него! В таком возрасте и живёт полноценной жизнью, – с усмешкой, ответила я.

– Да рада я, рада за него! – поморщилась Ольга и спросила. – Значит Гаврил Косачек? А как у Татьяны фамилия?

– Сейчас Власова, в девичестве не знаю, – ответила я.

– Надо узнать! – сказала Ольга. – Беги за телефоном, пойдём на пирс сходим.

– Да успокойся ты! – воскликнула я. – Приедем домой и все узнаю. Зачем человека лишний раз дергать?!

– Нет, я поражаюсь с твоей выдержки, – возмутилась Ольга, – неужели тебе не интересно, кто он и что он натворил?!

– Интересно, конечно, – ответила я, – но вдруг там что-то страшное, а тут я с такими вопросами к Татьяне. Не хочется ей больно сделать! Понимаешь ты или нет?

– Ну да, – расстроенно согласилась сестра, – как там все сложно! Скажи?

– Может там то, и нет. Сложно с миром живых связь держать, – предположила я, – подумай сама, если бы все было бы просто, мы бы знали, что после смерти происходит! А нам приходится только догадываться!

– Точно, – сказала сестра, опрыскивая себя водой из пульверизатора, – я знаешь, что вспомнила? Помнишь, Женьку Левшову?

– Помню, конечно, – ответила я, вспомнив девочку из нашей школы, которая некоторое время жила в Ольгином доме. Ее родители, из так называемых интелигентных алкоголиков, оба педогоги в третьем поколении, пили сильно, но тихо. Без мордобоя, и сборищ приятелей, строго вдвоем, после короткого рабочего дня, под декламации стихов Маяковского и песен Высоцкого. Когда Женя училась во втором классе, мама её умерла от цирроза печени, и остались они с отцом вдвоём. Роль хозяйки дома легла полностью на плечи девочки, а та из-за страха перед интернатом старалась на всю катушку и дома чистота-порядок, и отец всегда чистый, побритый, в отутюженной одежде, хоть и пьяный. Помню, в какой ужас привел меня рецепт лукового супчика, рассказанный Левшовой в одинадцать лет. Мы, конечно, ее жалели и подкармливали, чем могли, хотя это было довольно сложно, слишком обидчивая она была.

– Помнишь, мы, лет в четырнадцать, ездили с ней в “Комету”? – прервала мои воспоминания сестра. – И она там рассказывала, что по ночам к ней приходит мать?

– Помню, – ответила я, вспомнив наш пионерский лагерь, – мы сначала пугались, а потом решили, что она специально придумывает, чтобы привлечь к себе внимание.

– Это вы, но не я! – с пренебрежением воскликнула Ольга. – Какое внимание?! Если там и, правда, двери открывались сами по себе, вещи падали посреди ночи!

– Падали, конечно, – усмехнулась я, – а как им не падать, если ты их комком запихивала и дверь захлопывала?!

– Ой, да не в этом дело! – поморщилась сестра, вставая с шезлонга. – Пойдем в воде посидим чуть-чуть? Невозможно лежать уже.

– Пойдем, – согласилась я. Солнце стояло высоко над горизонтом и пекло нещадно.

– Так вот! Пока, вы посмеивались в стороне над бедной девчонкой, – заходя в прохладную воду, сказала сестра, – я выяснила у неё все подробности. Оказывается, спустя три года после смерти матери, она стала приходить к ней сначала во сне, с одним единственным словом: “Забыл!”. Ничего не напоминает?

– Нет, – с иронией, ответила я, наслаждаясь прикосновением морской воды к горячему телу.

– Шутишь? – изогнув одну бровь, нахмурилась сестра. – Ну, шути, шути! Так вот, затем она стала появляться и наяву, по ночам и опять твердила одно и то же. Женька выпросила отца, чтобы тот взял ей путевку в лагерь в надежде, что там мать не станет её преследовать, но в “Комете” она разошлась ещё пуще, выкидывая вещи из шкафов и тряся её кровать. Беспрестанно повторяя: “Отец, Жека! Отец! Молись, доча! Молись!”. В итоге она уехала еще до окончания смены. Помнишь? И странным образом вещи перестали выпадать из шкафов, а шашечки на кроватях перестали дребезжать среди ночи. Скажешь, нет?

– Скажу, не помню про шашечки, – усмехнулась я, – зато помню, что фантазия у тебя всегда была на грани фола! И еще помню, что когда мы школу пошли осенью, Жени уже не было.

– Да, не было! – воскликнула Ольга, крутясь, на манер юлы, в воде. – Ее кто то из родственников забрал, а отца куда-то пристроили на лечение. А еще лет через десять в нашем доме стала появляться, периодически, монашка.