Наконец он яростно топнул ногой и, точно убегая от искушения, сказал:

– Пойдемте, друзья, нужно родиться фараоном, чтобы удовлетворять все свои прихоти.

Эти слова, казалось, убедили Узикава. Он был сыном номарха и обладал большим состоянием. Цель его жизни заключалась в том, чтобы никогда не отказываться ни от одной дорогостоящей фантазии.

– Постойте минутку. Девушка мне нравится. Я беру ее, но с условием, что ее тело так же забавно, как лицо. Подумайте сами: ведь нельзя же купить лошадь, покрытую попоной, не снимая эту попону. Купец, наверно, имеет свои причины показывать ее закутанной в одежды, которые скрывают ее формы, как повязки скрывают мумию.

Пьяный офицер приблизился к Ио и насмешливым жестом расстегнул аграф ее пеплума. Но прежде, чем он успел его стащить, она поднялась на цыпочки и впилась когтями в его лицо.

– Ты правду сказал, мой друг. Клянусь Тифоном, эта девушка – настоящая гиена.

– Прости ее, она дикарка, в ее стране женщины не показываются перед мужчинами, как в Египте. Ты ее напугал, но твоя красота ее скоро победит.

– Нет, она мне больше не нужна, – сказал протрезвевший офицер.

– Хочешь, я ее раздену? – предлагал рассерженный купец.

– Нет, это бесполезно – она безобразна.

Офицеры снова поднялись по гранитной лестнице.

На набережной Рамзес остановился. Его товарищи уже скрылись, а он все еще колебался, все еще медлил… Его позолоченная каска долго сверкала на фоне голубого неба, потом исчезла. Дело было проиграно.

Охваченный молчаливым гневом купец обернулся к Ио. Несчастная девушка, сраженная ужасной душевной борьбой, была без чувств. Ее пеплум отвернулся, и прозрачная туника позволяла видеть все тайны ее прекрасного тела. Это зрелище успокоило гнев пирата.

– Банизит, старая сова, иди сюда, дай ей понюхать уксуса и стереги ее до моего прихода. Ты мне ответишь за нее своей жизнью.

Он плотнее закутался в свои красивые одежды, которые ярко выделялись на лазурном горизонте. Скоро он тоже исчез.

Рамзес и его товарищи переехали на западный берег Нила, где они должны были опробовать новый ипподром, приготовленный для бегов.

Молодой офицер, обожавший верховую езду и посвящавший ей весь свой досуг, сегодня был свиреп и мрачен. Узикав же никогда не был так весел. Он принялся насмехаться над его дурным расположением духа и все приставал с вопросами: не приворожила ли его некая чужестранка с рыжими, как у колдуньи, волосами.

Рамзес выразил недовольство настойчивыми шутками пьяного болтуна. Узикав, любивший Рамзеса, не рассердился на обидный эпитет, но теперь из гордости продолжал свои шутки. Тогда Рамзес перестал отвечать. Преследователь возобновил свои нападки. Глядя на него в упор, Рамзес крикнул:

– Подлец!

Тот разом осадил лошадей. Поначалу обе колесницы совершали свои эволюции на двух противоположных концах поля. Теперь черные кобылицы Рамзеса остановились нос к носу с серыми жеребцами в яблоках Узикава.

– Ты шутишь, сын великого жреца Амона?

– Нет, сын номарха, я рад бросить тебе это оскорбление в лицо. Твое поведение с этим ребенком подло.

Оскорбление было нанесено публично.

Противники разъехались в противоположные концы долины и бросились друг на друга. Офицеры, свидетели этой дуэли, следили внимательно за Узикавом. Их симпатии были на его стороне как оскорбленного без причины. Зрители могли только видеть два столба пыли, приближавшихся один к другому, точь-в-точь как туча песка, которую поднимает самум в пустыне. Можно было различить и лошадей, легких сирийских скакунов, и их развевающиеся гривы и хвосты походили на перья страуса, волнуемые ураганом. Сражающиеся были одни на легком настиле из сикоморы.

Узикав ехал прямо, он имел преимущество ветра. Его лук натянут, тетива наравне с ухом, стрела направлена горизонтально. Солнце светило ему в лицо, блеск его каски ослеплял.

Рамзес же имел преимущество света. Он стоял в своей подскакивающей повозке согнувшись. В правой руке он держал копье наготове, а в левой – кривой меч.

Оба управляли колесницами, перемещая свой корпус то в одну, то в другую сторону. Узикав крикнул глухим голосом и спустил стрелу, которая только вонзилась в кузов неприятельской колесницы. В то же мгновение колесницы встретились, точно собираясь столкнуть друг друга. Рамзес со страшным усилием натянул вожжи и избежал удара. Колеса сцепились, и вот Рамзес наклонился, высоко держа копье! Крик ужаса вырвался у друзей Узикава. Каждый сознавал, что при таких условиях гибель его неизбежна. Но вот ужас сменился возгласами удивления. Обе колесницы встретились, разъехались, и все увидели Узикава совершенно невредимого, старавшегося умерить быстрый ход своих коней. То же самое делал Рамзес. Но оружия более не было у него в руках. Копье и меч валялись на месте встречи, так как он их бросил в ту минуту, когда мог поразить насмерть своего друга.

Тогда все воздели руки к небу в знак прощения. Разгоряченных лошадей остановили, подхватили обоих героев и заставили поцеловаться.

Они помирились. Рамзес с совершенно истощенными нервами удалился с ипподрома, чтобы возвратиться в Фивы.

В течение долгих минут, бесконечных как вечность, в то время как его глаза были прикованы к загривкам лошадей, а тело то натягивало, то отпускало поводья, у него явилась мысль о близкой смерти. В его уме, предвидевшем ее возможность, явилось воспоминание о зеленом пеплуме прекрасной невольницы, которую он хотел купить сегодня утром.

«О, таинственная воля богов, – думал он, переезжая реку, – в последнюю минуту я не думал ни об отце, ни о сестре, которую обожаю, а только о ней, о ней одной. Только прелесть этого видения заставила меня выказать столько душевного величия относительно Узикава. Я только и думал, чтобы лететь к ней. Удастся ли мне разыскать финикийца?»

Ему не пришлось долго его искать. Первое, что бросилось в глаза, когда он въезжал на набережную, было красное платье Агамы, который о чем-то горячо беседовал с группой полицейских и каких-то граждан в голубых париках. Рамзес знаком повелел ему подойти. Агама поспешил приблизиться.

– Приведи свою рабыню сегодня вечером в мое жилище, к великому храму Амона, – приказал он. – Ты получишь требуемые пятьдесят два кольца.

Но лицо финикийца выражало печальное разочарование.

– Так это не ты ее похитил! – воскликнул он.

– Она похищена? Что ты там болтаешь?

– Увы, сын властелина, я разорен. Во время моего отсутствия ахеянка исчезла, а с ней вместе и старуха по имени Банизит, которую я купил, чтобы ее стеречь.

– Но кто же ее похитил? Допроси своих людей.

– Они ничего не слышали. Это случилось в самый жаркий час дня. Все спали. На моей родине я бы их приказал изжарить живыми и узнал бы правду. Здесь же пытки запрещены.

– Но кто же, кто? – повторял офицер. – Ах, почему я не купил ее тогда же, когда она внушила мне эту мысль!

– Я был в отсутствии не более часа, сколько нужно, чтобы добежать до дворца великого фараона. Я знаю начальника носителей паланкина царицы. Он говорил, что царица любит окружать себя хорошенькими чужестранками. Мне пришла в голову мысль продать ей мою. Злой гений шепнул мне эту мысль. В мое отсутствие безжалостные утащили мою собственность! Рабыню, на которую истрачено столько денег! Я так почитал ее, даже никогда не бил, чтобы не испортить ее дивной кожи. Мое собственное дитя не было бы мне дороже. Помоги же, о сын властелина! Клянусь семью кабирами Млечного Пути, покровителями всех мореплавателей, ты не потерпишь, чтобы честный купец лишился всего, что он заработал!

Агама бросился к ногам офицера. Его черная борода касалась плит набережной. Он хотел поцеловать ноги офицера, тот с нетерпением отодвинулся.

– Люди моего отца будут отправлены на поиски. Сделай то же со своей стороны.

– Девушка не лишила себя жизни, с ней исчезла и другая женщина.

– Когда ты ее найдешь, вспомни, что она принадлежит уже храму Амона. И чтобы ни один волос не упал с ее головы! В противном случае тебя будут считать преступником, и ты получишь должное возмездие! Ступай!