Агама взял за руку свою пленницу, и они поднялись по гранитной лестнице. Наверху они очутились среди целой толпы грузчиков, навязчиво предлагавших свои услуги. Их покрытые потом бронзовые тела лоснились на солнце.

– Посторонитесь! – крикнул Агама. – Я не нуждаюсь в ваших услугах, чтобы выгрузить мою добычу. Она состоит из ляпис-лазури и пурпура. Есть еще у меня только одна рабыня. Клянусь вам, что она невинна! Вот она, взгляните!

Все это он кричал как можно громче, чтобы привлечь побольше любопытных.

Несколько прохожих образовали около них небольшую группу.

– Идите-ка сюда, – кричали одни, – здесь продают женщину-дикарку!

– Да это финикиец! У него, верно, есть и пурпур, и ляпис-лазурь.

– Клянусь Амоном, – кричали другие, – девочка молода, да только рыжая!

Целые каскады заплетенных и напудренных голубой пудрой волос обрамляли смуглые бритые щеки фиванцев. Все были одеты в белые рубахи, которые спускались до самых ног, оставляя открытыми сандалии из папируса с заостренными носками.

Ио, бледная, охваченная невольной дрожью, вперила свой блуждающий взор в пространство. Она не видела больше ничего.

Агама испытующим взором рассматривал толпу, ища достойного покупателя, готовый сызнова начать свою болтовню.

По площади то и дело сновали по всем направлениям колесницы. Две лошади, покрытые яркими разноцветными попонами, с удивительной легкостью тащили низенький ящик из позолоченного дерева.

Войска возвращались с маневров.

По сверкающим каскам и латам легко можно было отличить офицеров. Благодаря быстрой езде их юбки из муслина развевались.

Трое из них остановились на набережной, им нужно было переехать реку. Пока ставили лошадей на плоты, офицеры вмешались в толпу, которая образовала вокруг Агамы и его пленницы тесный круг. Хитрый купец понял, что настал момент действовать. Он отвесил новоприбывшим такой низкий поклон, что его руки коснулись колен, и громовым голосом начал свою речь:

– Благородные фиванцы, я только что вернулся из далекого плавания, чтобы узреть великого фараона Аменофиса Четвертого. Когда я был здесь последний раз, отец его, великий фараон Аменофис Третий, был еще жив. Он же и послал меня на край зеленого моря и поручил привезти самую прекрасную девушку-дикарку. О потомки Горуса, всмотритесь в удивительную, странную красоту этой девушки. Ее родина – далекий остров, она единственная дочь могущественного царя. Но не думайте, что я отнял ее у отца и насильно привез к вам. О нет, ее жалобы никогда не утомят ушей ее повелителя. Она здесь по собственной воле.

Голос Агамы пробудил Ио из ее мучительной задумчивости. Она только сейчас заметила, что сотни взоров обращены к ней. Она снова закрыла свое лицо и повернулась спиной к толпе.

Но Агама новым энергичным движением заставил ее повернуться. Он так грубо сорвал покрывало с ее лица, что вызвал слезы обиды на глазах девушки.

– Вы видите: она прячется, она плачет, а знаете почему? Она печалится, потому что не увидит светлого лица великого фараона Аменофиса Третьего. Такое горе удивительно. Клянусь вам, что все время она не переставала смеяться и петь, пока весть о смерти Аменофиса Третьего не коснулась ее ушей. Подумайте, какой нежной голубкой будет обладать ее счастливый покупатель.

Но его последние доводы не достигли ушей его слушателей, которые поспешили разойтись, разгоняемые солдатами из полиции, огромные фигуры которых мрачно возвышались над толпой. Палочные удары сыпались направо и налево. Простолюдины быстро разбежались. И горожане тоже медленно удалялись, придерживая парики, так как палки полицейских не щадили никого. На площади остались одни офицеры, их личность считалась неприкосновенной. Уступая желанию воспользоваться этой привилегией, они подошли поближе к купцу.

– Твоя невольница прелестна! – сказал один из них. Он был немножко пьян. – Она понравилась бы, наверно, нам, если бы можно было рассмотреть ее поближе.

Финикиец низко поклонился.

– На моем корабле тебе, конечно, будет удобнее рассмотреть мое сокровище, о сын властелина!

Офицер повернулся к товарищам, смеясь над титулом, которым его величали… Эта лесть ему понравилась. Он взглядом советовался с остальными. Его товарищи решили последовать за Агамой на его корабль.

Ио шла по лестнице, как сомнамбула, на последней ступеньке она приостановилась и быстро двинулась к воде. Но купец, не перестававший наблюдать за ней, сильной рукой заставил ее подняться наверх.

Молодые люди с любопытством рассматривали ахеянку. Она же машинально натягивала на себя свой зеленый пеплум. Ее длинные рыжие волосы беспорядочно ложились вокруг маленького, искаженного страданиями лица. Она так сильно кусала свои бледные губы, сдерживая крик, что на них проступила капелька крови.

– Бедное дитя, – сказал один из мужчин, тот, который носил богатую эмалевую перевязь. – Я не знаю, королевская ли она дочь, как утверждает этот пират, но я уверен, что в жилах ее течет благородная кровь, так как она очень страдает от своего унизительного положения.

– Ты ее жалеешь, о Рамзес, – сказал третий офицер. – Посмотри, как она скрежещет зубами. А глаза, они похожи на глаза гиены, которую потревожили в ее логовище. Да сохранит тебя Озирис заснуть в ее объятиях.

– Клянусь Гатором, – воскликнул тот, который был пьян, – я не отказался бы повергнуть эту воинственную деву в то состояние, в котором находится наша обожаемая богиня Опет, имеющая вид самки гиппопотама, приготовляющейся родить.

Рамзес смерил говорившего холодным взглядом.

– Говоря так, ты оскорбляешь богов, о Узикав, и моего отца: великий жрец накажет тебя за это. Если же ты будешь продолжать оскорблять этого ребенка, то я, как воин, возьму ее под защиту.

– О Рамзес, ты слишком поддался своему гневу, стоит ли ссориться из-за рабыни, – вмешался другой офицер.

– Да еще из-за чужестранки, – пробормотал Узикав. – Она – дитя, я с этим согласен, но дитя, которое имело по крайней мере дюжину любовников.

– Ведь ее хозяин сказал тебе, что она невинна, – возразил Рамзес, пожимая плечами.

Агама воздел руки к небу, призывая в свидетели сразу всех богов Египта:

– Клянусь вам, что она невинна, в противном случае я не возьму ни копейки.

– Сколько ты за нее просишь? – спросил Рамзес.

Финикиец медлил с ответом, он соображал, сколько можно запросить с обладателя роскошной перевязи.

– Она мне стоила дорого, – прошептал он.

– Какая наглость, ты же клялся нам, что ее отец поручил тебе привезти ее к фараону.

– Сказки хороши только для плебеев, а таким знатным господам я должен говорить только правду. Отец ее – один из ахейских вождей. Да сожжет меня Баал, если я солгал. Дикари вечно дерутся между собой, а этот должен был заплатить порядочный выкуп. Он мне продал свою дочь за тридцать кусков тирского пурпура…

– Ты клевещешь, собака! Мой благородный отец удавил бы меня, прежде чем продать тебе, – объявила Ио, выходя из своего оцепенения.

Агама не моргнув глазом продолжал:

– Торг был заключен без ведома крошки, конечно. Вы должны заметить, о благородные потомки Горуса, она владеет языком египтян. Я заплатил золотое кольцо за ее образование, прибавьте расходы на дорогу, так как я продал свой товар еще в Мемфисе и только для нее, неблагодарной, явился в Фивы, чтобы найти господина, достойного такого сокровища.

Рамзес нетерпеливо прервал его разглагольствования:

– Короче, говори сумму.

– Не менее пятидесяти двух золотых колец, о сын властелина, иначе я не наживу ничего.

Узикав разразился хохотом:

– Ого-го, он просит пятьдесят два золотых кольца за рыжую женщину и еще боится остаться в убытке!

– Твоя последняя цена? – настаивал встревоженный Рамзес.

– Ни на одну йоту меньше.

Видимо, офицер не обладал требуемой суммой. Его отец, старший жрец в храме Амона, располагал доходами храма, но не поощрял расточительности сына. Между тем долги Рамзеса все увеличивались: он еще не заплатил за пару кобыл, только что выписанных им из Сирии. Он боролся в душе с сильным желанием купить девушку, но его глаза напрасно старались встретиться с ее взором. Ему было стыдно лишиться оружия, иначе он сейчас же охотно отдал бы все за нее.